– Пока нет. – Риган переглянулся с Тикнером.
– Как это?
– Слушайте, мы еще в самом начале. Найдем, непременно найдем. Мы изучим все его операции полуторагодичной давности. Если Бакар передал Тару в чьи-то руки, мы обязательно это выясним.
Я вновь покачал головой.
– Ну что еще, Марк?
– Все это выглядит как-то странно. Этот малый организовал себе неплохой источник дохода. Так зачем же убивать меня и Монику? При чем здесь вообще похищения и убийства?
– Пока ничего не могу сказать, – ответил Риган. – Во всей этой истории действительно много неясного. Но на данный момент наиболее вероятным кажется такой вариант: ваша сестра, действуя на пару с сообщником, стреляет в вас и Монику, похищает младенца и передает его Бакару.
Закрыв глаза, я попытался представить себе эту сцену. Неужели Стейси действительно способна на такое? Вломиться ко мне в дом и убить меня? Не верится. И тут мне кое-что пришло в голову.
Отчего я не слышал звона разбитого стекла?
Более того, почему я до выстрела вообще ничего не слышал? Ни разлетающегося на осколки окна, ни звонка, ни стука щеколды, ни скрипа открывающейся двери – вообще ничего. Почему? По Ригану, ответ состоит в том, что у меня произошло выпадение памяти. Но теперь я понял, что это не так.
– Овсяное печенье, – сказал я.
– Прошу прощения?
Я открыл глаза.
– Вы считаете, что я просто что-то забыл, верно? Стейси с сообщником либо разбили окно, либо – ну, я не знаю – позвонили в дверь. И то и другое я непременно должен был услышать. Но не услышал. Помню, я ел печенье, а потом – пустота.
– Ну и…
– Видите ли, до какого-то момента я все прекрасно помню. Я держал печенье в руке. А когда вы нашли меня, оно валялось на полу. Верно?
– Верно, – подтвердил Тикнер.
– Тогда амнезия отпадает. Я стоял у раковины и ел. Это я помню. Это было прямо перед тем, как вы нашли меня. Промежутков во времени нет. И если во всем виновата моя сестра, зачем бы ей раздевать Монику?.. – Я внезапно умолк.
– Ну, дальше, – не выдержал Ленни.
Ты любил ее?
Я смотрел куда-то перед собой.
Ты ведь знаешь, кто стрелял в тебя, Марк, не так ли?
Дина Левински. Я вдруг подумал о ее странных визитах в район дома, где она выросла. Я подумал о двух револьверах, один из которых принадлежит мне. Я подумал о лазерном диске, спрятанном в подвале, точно в том месте, на которое мне указала Дина. Я подумал о фотографиях, сделанных перед входом в больницу. Я вспомнил, что Моника, по словам Эдгара, брала сеансы психотерапии.
И в моем сознании замерцала догадка, настолько ужасная, что, право, мне сразу же захотелось от нее отмахнуться.
Я сослался на плохое самочувствие и вышел. Из ванной я позвонил Эдгару.
– Да? – Тесть сам подошел к телефону, что несколько меня удивило.
– Вы вроде говорили, что Моника ходила к психиатру?
– Это ты, Марк? – Эдгар откашлялся. – Тут мне только что звонили из полиции. Эти олухи уверяют, будто это ты стоишь за похищением…
– Не будем сейчас об этом. Времени нет. Я все еще никак не отыщу Тару.
– Так что тебе надо? – осведомился Эдгар.
– Имя того психиатра вам известно?
– Нет.
Я ненадолго задумался.
– А Карсон там?
– Да.
– Пусть возьмет трубку.
Наступила пауза. Я нетерпеливо постукивал ногой по полу.
– Марк? – зарокотал в трубке знакомый баритон Карсона.
– Вы ведь знали про фотографии, верно?
Он промолчал.
– Я проверил счета. Частному детективу платили не мы. Деньги переводили вы.
– К покушению и похищению ребенка это не имеет никакого отношения, – заявил Карсон.
– А на мой взгляд, имеет. От Моники вы ведь знаете имя психиатра? Моника вам сказала. Как его зовут?
Молчание.
– Слушайте, я ведь не кого-нибудь – собственную дочь пытаюсь отыскать.
– Моника виделась с ним всего дважды, – сказал Карсон. – Не понимаю, чем бы он мог помочь тебе.
– Он и не может. А вот имя его – дело иное.
– Что?
– Назовите мне его имя, больше от вас ничего не требуется. Может, это Стэнли Радио?
В трубке было слышно шумное дыхание Карсона.
– Я с ним уже разговаривал. Он ничего не знает и…
Но я уже повесил трубку. Так или иначе, Карсон больше ничего не скажет.
А вот Дина Левински может сказать.
* * *
Я спросил у Ригана и Тикнера, арестован ли я. Они сказали – нет. Я спросил Верна, могу ли еще раз воспользоваться его «камаро».
– Что за проблемы, – ответил Верн и, подмигнув, добавил: – Моя помощь требуется?
Я отрицательно покачал головой.
– Все, для вас с Катариной это дело кончено.
– Но если что понадобится…
– Спасибо, Верн, вряд ли. Отправляйтесь домой.
К моему немалому удивлению, он крепко обнял меня. Катарина поцеловала в щеку. Я отстранился, посмотрел им вслед, увидел, как они отъезжают на своем пикапе, и направился в город. В тоннеле Линкольна я попал в пробку, из которой выбрался лишь через час. Сделал несколько телефонных звонков и выяснил, что Дина Левински с приятельницей живет в Гринвич-Виллидж.
Через двадцать минут я звонил ей в дверь.
* * *
Вернувшись с обеда, Элинор Рассел обнаружила у себя на столе обыкновенный конверт. Он был адресован ее боссу, Ленни Маркусу. На конверте значилось: «Лично, в собственные руки».
Элинор работала у Ленни восемь лет. Она была глубоко привязана к нему. Обделенная счастьем иметь собственную семью (их с мужем Солом, умершим три года назад, Бог потомством не благословил), она стала чем-то вроде бабушки всем Маркусам. Фотографию жены Ленни и четверых их детей Элинор держала у себя на столе.
Она озабоченно повертела конверт в руках. Как он попал сюда? Заглянула в кабинет Ленни. Вид у босса был угрюмый. Ясно, имя его лучшего друга – доктора Марка Сайдмана вновь замелькало на первых полосах газет. Обычно в это время Элинор босса не тревожила. Но обратный адрес на конверте… «В общем, – решила она, – пусть лучше сам посмотрит».
* * *
По-моему, Дина Левински не удивилась, увидев меня.
Не говоря ни слова, она знаком предложила мне войти. На стенах висели ее картины, некоторые покосились. От обилия картин у меня закружилась голова, в квартире словно витал дух Сальвадора Дали. Мы устроились на кухне. Дина предложила заварить чай. Я отказался. Она положила руки на стол. Ногти обгрызены. Волосы приглажены. Глаза опущены. Дина стала похожа на ту заурядную девчонку, с которой я некогда учился в начальной школе.
– Нашел фотографии? – спросила она.
– Да.
– Не надо было мне говорить про них.
– Так зачем же сказала?
– Я солгала тебе.
Я кивнул.
– Я не замужем. От секса я не получаю никакого удовольствия. У меня вообще проблемы во взаимоотношениях с людьми. – Она пожала плечами. – У меня даже проблемы с тем, чтобы говорить правду.
Дина вымученно улыбнулась мне. Я ответил ей тем же.
– Врачи рекомендуют нам бороться с собственными страхами. Единственный способ сделать это – взглянуть в лицо правде, как бы ни была она горька. Но видишь ли, я не знаю, в чем эта правда состоит. Вот почему я и направила тебя туда.
– Ты ведь уже не в первый раз приходила к нам в дом?
Она кивнула.
– Там и познакомилась с Моникой?
– Да.
– И вы подружились?
– У нас было кое-что общее.
– Да? И что же именно?
Дина посмотрела на меня, и я уловил страдание в ее глазах.
– С вами обеими дурно обращались? – спросил я.
Дина кивнула.
– Эдгар приставал к ней?
– Нет, нет, не Эдгар. И вообще к ней в этом смысле никто не приставал. Все дело в ее матери. Мать ее тиранила и физически, и духовно. Эта женщина была серьезно больна. Наверное, это для тебя не новость.
– Пожалуй.
– Монике нужна была поддержка.
– И ты свела ее с психиатром?
– Пыталась. То есть я устроила ей свидание с доктором Радио. Но ничего не получилось.
– Почему?
– Моника не из тех, кто верит в лечение. Она считала, что сама справится со своими бедами.
Я кивнул. Это мне было известно.
– В тот раз, – сказал я, – ты спросила меня, любил ли я Монику.
– Да.
– И что же заставило тебя задать этот вопрос?
– Моника думала, что ты ее не любишь. – Дина принялась кусать ногти. Впрочем, кажется, от ногтей ничего уже не осталось. – И естественно, считала себя не достойной любви. В этом мы похожи. Но есть и различие.
– Что за различие?
– Моника чувствовала, что есть в этом мире одно существо, которое будет любить ее всегда.
Ответ я знал заранее:
– Тара.
– Конечно. Она подловила тебя, Марк. Впрочем, ты, наверное, и сам это знаешь. Это не было случайностью. Она хотела забеременеть.
Печально, но я не удивился. Я вновь попытался, как подобает хирургу, все разложить по полочкам.
