— Опусти свои щиты или следующим умрет человек.
— Ты никогда не трахалась со мной, не делай это ради меня, — сказал Бернардо. Лисандро лежал неподвижно на полу. Я не хотела видеть, как кто-то еще умрет из-за меня, но было и еще одно преимущество опустить щиты, Домино — один из тигров моего зова. Если я опущу щиты то он сможет почувствовать меня. Если бы я сбросила их и открылась достаточно широко, Жан-Клод и все, к кому я привязана, почувствуют меня, и физическое расстояние не причем. Она хотела меня одну, но была ли я одна? Была ли я в действительности когда-нибудь одна?
Мое сердце пыталось подняться к горлу. Я так была напугана, что во рту пересохло.
Итан крикнул, — Анита!
— Не делай этого, — сказал Бернардо.
— Если ты не можешь завладеть мной, я не хочу чтобы ты говорила это только из-за того, что я недостаточно сбросила свои щиты. Ты сама сказала: Вампирские силы сильнее, когда есть телесный контакт. По крайней мере, сними свои перчатки, потому что если ты недостаточно вампир, чтобы надрать мне задницу, нехрен качать права.
— А ты наглая, девочка.
— Ты пыталась промыть мне мозги и завладеть моим телом больше года; не говори гоп, пока не перепрыгнешь, — слова мои были храбры, а вот во рту было все еще сухо и я была так напугана, что дрожали кончики пальцев. Но иногда одна сильная эмоция может казаться другой.
— Ты хочешь, чтобы я причинила тебе вред? Это так? Ты пытаешься меня разозлить, чтобы я убила тебя, вместо того, чтобы овладеть?
— Нет, — ответила я.
В конце концов, она позволила другому Арлекину помочь держать меня и разоружить, пока она снимала перчатки, а потом она расстегнула воротник и подняла маску.
— Госпожа, ты показываешь его лицо, — произнес шокированный голос. После всего, что она сделала, только это и шокировало его.
Лицо человека было самым обычным. Это было лицо человека, который мог пройти в толпе десятки раз и его никогда не заметят. Это было настоящее лицо тайного агента — привлекательное, но не слишком красивое, обычное, но не слишком пустое. Оно было нейтральное, с коротко подстриженными темными каштановыми волосами, с обычный цвет кожи. Джеймс Бонд — миф, реальные шпионы не выделяются, если не хотят, а человек, стоящий передо мной вписался практически в любом бы месте, почти.
— Это тело шокировано быть таким незащищенным, — ее голос прозвучал ошеломленным, и это замечание дало мне знать, что вампир, телом которого она завладела, все еще здесь, все еще чувствует. Каково это? Буду ли я словно пленница своего тела? Буду ли я наблюдать, как она совершает ужасные вещи с людьми, которых я люблю и буду беспомощна остановить ее? Я помолилась про себя: Пожалуйста, Господи, не дай ей одолеть меня.
— Если ты используешь свои боевые навыки чтобы причинить вред этому телу, пострадают твои друзья. Ты это понимаешь? — спросила она.
— Если я ударю или пну тебя, буду сопротивляться тебе физически, то ты ранишь Итана и Бернардо.
— Да.
Я кивнула, — Хорошо.
Она положила руки по обе стороны моего лица и сказала, — Отпусти ее.
Вампир за моей спиной не стал спорить, а просто отпустил меня. Через пару секунд она прошептала, — Сбрось щиты.
Я сделала то, что она просила. Я сделала именно то, что она просила. Я опустила щиты. Она не уточняла какие щиты. Я позволила ardeur пролиться на мою кожу, поглощая и ее. Ее заполненные ночью глаза расширились, и она притянула меня к одолженному телу.
— Секс открывает нас всех, Анита. Я приручила многих некромантов во время секса. — Она наклонилась и поцеловала меня, а я уронила еще один щит. Сбросила тот, который сдерживает худшую силу, которую я обрела в Нью-Мексико от вампира, чьи глаза были цвета ночи и звезд. Она научила меня принимать жизнь, саму сущность человека и пить ее. Это не так уж и отличается от ardeur, получаешь питание от энергии, но при ardeur происходит обмен, как и в любом половом акте, в котором радость и энергия смешиваются и перемешиваются, а при питании жизнью ты ее только забираешь. Я кормилась от тела, от энергии, что анимировала его к жизни.
Она прервала поцелуй, но руки все еще держала на моем лице, кожа к коже, — Некромантка, ты удивляешь меня, — но в этом удивлении не было страха. — Я получу столько силы, когда мы станем едины.
И в своей голове я видела огромную волну тьмы, будто глубочайшая, самая темная часть ночи вдруг обрела тело и возвысилась надо мной, невероятно высокая, невероятно всеобъемлющая.
Я пила тело, к которому прикасалась. Я пила его «жизнь», что заставляла кровь вяло течь по телу, заставляла тело двигаться. Его кожа начала сжиматься в тонкие линии, словно он высыхал. Я впитывала его энергию, но я не питалась ночью, и это была не совсем «жизнь», как та, которой я кормилась от оборотней, но я взяла то, что было, и энергия, наполнившая мои глаза, сияла коричневым светом, мои глаза были затуманены моими собственными вампирскими силами.
Тьма ворвалась в меня, и на мгновение я подумала, что утону в ней. Я не могла дышать, не могла видеть, не могла… Я чувствовала на языке вкус жасмина и дождя, ощущала запах давно прошедшей тропической ночи в той части мира, которую я никогда не видела, в городе, который больше не существовал, за исключением песка и нескольких обдуваемых ветром камней.
Одно мгновение я тонула, а в следующее могла почувствовать на себе губы Жан-Клода. Он шепнул сквозь мое сознание «Ma petite». Через те протяженные мили, что разделяли нас, он был там, и предлагал мне себя, свою силу, чтобы помочь стоять и помнить, что я тоже была вампиром. Теплый аромат волка, и Ричард оказался рядом. Я могла вдыхать запах его кожи и знала, что он был укрыт телом женщины. Я могла чувствовать изгибы ее бедер под его рукой. Я ощутила ваниль и могла осязать облако волос Натаниэля вокруг моего лица, и тысячи утренних подъемов около него. Зеленые глаза Дамиана над моими, когда мы занимались любовью, его волосы цвета свежей крови, красные волосы, которые не видели солнечного света почти тысячу лет. Никто из них не был настолько же силен, как Жан-Клод и Ричард, но они были моими, и они усиливали то, кем я была, чем я была. Жан-Клод прошептал. — Мы не сможем утонуть, если выпьем море.
Мне потребовалось мгновение затаившегося дыхания и страха, чтобы понять, а потом я вернулась к осушению вампира в моих руках. Не имело значения, что было в основе ее энергии; я выпью все, каждую частичку того, что она предложит. Она хотела поместить в меня свою энергию, я позволила ей.
Она вливала глубочайшую тьму в меня, в мое горло так, что я давилась вкусом жасмина и дождя, но глотала ее. Я знала, что если не буду паниковать, если буду просто глотать и дышать в перерывах между дрожащими потоками энергии, льющимися в горло, я смогу это сделать. Она пыталась утопить меня; я старалась выпить черноту средь звезд. Это было словно неподвижное вещество и неостанавливаемая сила — она хотела влиться в меня, а я позволила энергии меня заполнить, и я поглощала ее, а она хотела поглотить меня.
В отдалении, как будто во сне, я услышала выстрелы, но была вынуждена положиться на остальных. Моя битва была здесь, в темноте, борьба за то, чтобы не утонуть в море жасмина. Мир стал тьмой, и я стояла в древней ночи с густым ароматом жасмина в воздухе и отдаленным запахом дождя. — Ты моя, некромантка, — выдохнула она.
Я опустилась на колени и это было именно ее тело, изначальное тело, темнокожая женщина держала меня, когда мы опустились на колени в песок, вокруг росли пальмы с кишащими насекомыми, о которых я никогда не слышала за пределами ее воспоминаний. — Ты не можешь выпить ночь, ее слишком много.
Затем из темноты возникла рука и в видении появился Домино, прижимаясь ко мне сзади, не пытаясь убрать ее от меня, но добавляя к моей силе свою.
Она засмеялась, — Белого и черного тигра не достаточно, некроманкта.
И тогда еще одна рука появилась в ночи, еще одна фигура обняла нас с Домино. Итан, со сломанной после драки рукой, был в этом сне, и именно это, именно это было ключевым моментом. Он обладал тиграми именно тех цветов, которых не было у Домино. У меня была собственная тигриная радуга. Чего я никогда не понимала, так это почему Мастер Тигров был ее заклятым врагом, но именно сейчас я поняла. Золотые тигры, и все остальные цвета представляли собой силу света и земли, и всего живого, а она представляло все мертвое, и не важно что она начала свое существование в облике пещерного льва, теперь она была холодной, мертвой так долго, что уже не понимала каково это — быть живой. Может, она никогда не понимала.
Я касалась мужчин, а они прикасались ко мне, теплая плоть к теплой плоти, и просто ощущение их рук на мне вызывало во мне желание заняться с ними любовью. Перед глазами мелькали картинки с Итаном, обернутым простыней, его лицо повернуто ко мне, пока он облизывал меня; Домино, прижимающим меня к кровати, и я заглядываю за плечо, наблюдаю, как его тело изгибается с последним толчком. Она пыталась вспомнить о сексе, и у нее были воспоминания, но прошло очень много времени и она не до конца понимала его. Она была как секс-символ, которой сказали что значит быть сексуальной и как это — заниматься сексом, но которая не верит в собственную сексуальную привлекательность, и не так уж любит заниматься сексом; это была пустая раковина, притворство. А во мне никакого притворства не было. Дело не только в том, чтобы быть самой красивой или самой лучшей, дело в наслаждении сексом. Нужно любить тех людей, которые рядом с тобой, пока они с тобой, и нужно любить каждого их них. В конце концов, все дело было в любви. Любви к любовникам, друзьям, партнерам, людям, которых я никогда не хотела бы потерять, и с которыми я хотела бы просыпаться каждое чертово утро. Дело было в доме. Доме не в смысле места, или здания, или тропической ночи, полной цветов и дождей. Любовь создает дом не из крыши, стен и мебели, а из рук, которые можно подержать, улыбок, которыми можно поделиться, и из тепла тел, прижимающихся к тебе во тьме. Я плыла во тьме океана на плоте из рук, тел, и мне было плевать что случилось со всеми ними.
