На ступеньках пристроилась темноволосая девушка, и, подойдя ближе, он ее узнал.
— Привет, папа, — сказала Пернилла Абрахамссон.
Микаэль крепко обнял дочку.
— Откуда, скажи на милость, ты взялась?
— Естественно, из дома. По дороге в Шеллефтео. Я только переночую.
— А как ты меня нашла?
— Мама знала, куда ты уехал. Я спросила в кафе, где ты живешь, и меня направили сюда. Ты мне рад?
— Конечно. Заходи. Если бы ты предупредила, я бы купил чего-нибудь вкусного.
— Я чисто спонтанно решила сделать здесь остановку. Мне хотелось поздравить тебя с выходом из тюрьмы, но ты так и не позвонил.
— Прости.
— Ничего страшного. Мама говорит, что ты вечно занят только своими мыслями.
— Значит, она обо мне такого мнения?
— Более или менее. Но это не имеет значения. Я тебя все равно люблю.
— Я тоже тебя люблю, но, знаешь ли…
— Знаю. Я думаю, что уже достаточно взрослая.
Микаэль приготовил чай и достал печенье. Внезапно он понял, что дочь действительно права. Она уже не маленькая, ей почти семнадцать лет, еще немного — и она станет взрослой женщиной. Ему надо отвыкать обращаться с ней как с ребенком.
— Ну и как тебе?
— Что?
— Тюрьма.
Микаэль рассмеялся:
— Ты поверишь, если я скажу, что это было нечто вроде оплаченного отпуска, во время которого я имел возможность думать и писать?
— Безусловно. Я не думаю, что тюрьма сильно отличается от монастыря, а в монастырь люди всегда уходили, чтобы развиваться.
— Ну, можно, вероятно, и так сказать. Надеюсь, у тебя не возникло проблем из-за того, что твой папа сидел в тюрьме?
— Отнюдь нет. Я тобой горжусь и не упускаю случая похвастаться тем, что ты сидел за свои убеждения.
— Убеждения?
— Я видела по телевизору Эрику Бергер.
Микаэль побледнел. Он даже не подумал о дочери, когда Эрика излагала их стратегию, и Пернилла явно полагала, что он чист, как свежевыпавший снег.
— Пернилла, я не был невиновен. К сожалению, я не могу обсудить с тобой произошедшее, но меня осудили не ошибочно. Суд исходил из того, что услышал во время процесса.
— Но ты никогда не рассказывал своей версии.
— Нет, потому что не могу ее доказать. Я совершил колоссальную оплошность и поэтому был вынужден сесть в тюрьму.
— Ладно. Тогда ответь мне — мерзавец Веннерстрём или нет?
— Он один из самых грязных мерзавцев, с какими мне доводилось иметь дело.
— Отлично. Мне этого достаточно. У меня есть для тебя подарок.
Она достала из сумки пакет. Микаэль открыл его и обнаружил CD-диск с лучшими записями «Юритмикс».[46]Она знала, что он давно любит эту группу. Микаэль обнял дочку, немедленно подключил ноутбук, и они вместе послушали «Приятные сновидения».
— Что ты собираешься делать в Шеллефтео? — спросил Микаэль.
— Там в летнем лагере библейская школа общины «Свет жизни», — ответила Пернилла, будто ничего естественнее и быть не могло.
Микаэль вдруг почувствовал, как у него зашевелились волосы на голове.
Он осознал, насколько похожи его дочь и Харриет Вангер. Пернилле шестнадцать лет, столько же было и Харриет, когда та исчезла. Обе росли без отцов, обеих потянуло к религиозным сектам: Харриет — к местной общине пятидесятников, а Перниллу — к ответвлению чего-то, примерно столь же нелепого, как «Слово жизни».
Микаэль толком не знал, что ему делать с внезапно проснувшимся у дочери интересом к религии. Он боялся вмешиваться, чтобы не нарушить ее право самой выбирать себе путь. В то же время «Свет жизни», несомненно, принадлежал к такого рода общинам, о которых они с Эрикой, не задумываясь, с удовольствием опубликовали бы в «Миллениуме» уничижительный репортаж. Пожалуй, ему стоит при первом же удобном случае обсудить этот вопрос с матерью Перниллы.
Пернилла спала в постели Микаэля, а он сам устроился на ночь на кухонном диване, после чего проснулся с ноющей шеей и болью в мышцах. Пернилла рвалась продолжать свой путь, поэтому Микаэль накормил ее завтраком и проводил к поезду. У них образовалось немного времени, и, купив на вокзале кофе, они уселись на скамейке в конце перрона и стали болтать о самых разных вещах. Перед самым прибытием поезда Пернилла вдруг сменила тему.
— Тебе не нравится, что я еду в Шеллефтео, — отметила она.
Микаэль не знал, что отвечать.
— В этом нет ничего страшного. Но ты ведь не христианин?
— Нет, во всяком случае, добропорядочным христианином меня назвать нельзя.
— Ты не веришь в Бога?
— Да, в Бога я не верю, но уважаю твою веру. Все люди должны во что-то верить.
Когда подошел ее поезд, они обнимались до тех пор, пока Пернилле не настало время заходить в вагон. На полпути она обернулась:
— Папа, я не стану тебя агитировать. По мне, ты можешь верить, во что хочешь, я все равно буду тебя любить. Но я считаю, что тебе следует продолжать самостоятельно изучать Библию.
— Что ты имеешь в виду?
— Я видела цитаты у тебя на стенке, — сказала она. — Только почему ты выбрал такие мрачные и невротические? Целую. Пока.
Она помахала рукой и исчезла. Микаэль остался стоять в полной растерянности, глядя вслед удаляющемуся на север поезду. Только когда состав скрылся за поворотом, до него дошел смысл ее прощального замечания, и от этого похолодело в груди.
Микаэль выскочил с вокзала и посмотрел на часы. До автобуса в Хедебю оставалось сорок минут. Ждать так долго Микаэль просто не мог. Он побежал через площадь к стоянке такси и отыскал Хусейна, водителя с норрландским диалектом.
Десятью минутами позже Микаэль расплатился за проезд и прошел прямо в кабинет. Над письменным столом у него была скотчем прикреплена записка:
Магда — 32016
Сара — 32109
РЯ — 30112
РЛ — 32027
Мари — 32018
Он оглядел комнату и понял, что тут ему Библии не найти. Тогда он взял с собой записку, нашел ключи, которые оставил в мисочке на окне, и пробежал трусцой всю дорогу до домика Готфрида. Почти дрожащими руками он снял с полки Библию Харриет.
Девушка записала не номера телефонов. Цифры указывали на главы и стихи из Левита, Третьей книги Моисеевой. Законы о наказаниях.
(Магда)Третья книга Моисеева, глава 20, стих 16:
Если женщина пойдет к какой-нибудь скотине, чтобы совокупиться с нею, то убей женщину и скотину: да будут они преданы смерти, кровь их на них.
(Сара)Третья книга Моисеева, глава 21, стих 9:
Если дочь священника осквернит себя блудодеянием, то она бесчестит отца своего: огнем должно сжечь ее.
(РЯ)Третья книга Моисеева, глава 1, стих 12:
И рассекут ее на части, отделив голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике.
(РЛ)Третья книга Моисеева, глава 20, стих 27:
Мужчина ли или женщина, если будут они вызывать мертвых или волхвовать, да будут преданы смерти: камнями должно побить их, кровь их на них.
(Мари)Третья книга Моисеева, глава 20, стих 18:
Если кто ляжет с женою во время болезни кровеочищения и откроет наготу ее, то он обнажил истечения ее, и она открыла течение кровей своих: оба они да будут истреблены из народа своего.
Микаэль вышел из дома и уселся на крыльце. Не приходилось сомневаться, что, записывая цифры в телефонную книжку, Харриет имела в виду именно это: каждая из указанных цитат была в ее Библии тщательно подчеркнута. Микаэль закурил сигарету и прислушался к пению птиц поблизости.
Значения цифр он разгадал, но имена по-прежнему оставались загадкой. При чем здесь Магда, Сара, Мари, РЯ и РЛ?
Мысль перескочила по ассоциации, и внезапно перед Микаэлем разверзлась преисподняя. Ему вспомнилась сожженная в Хедестаде жертва, о которой рассказывал Густав Морелль. Дело Ребекки — девушки, которую где-то в конце 40-х годов изнасиловали и убили, положив ее голову на раскаленные угли.«И рассекут ее на части, отделивши голову ее и тук ее; и разложит их священник на дровах, которые на огне, на жертвеннике».Ребекка. Инициалы «РЯ». Как же была ее фамилия?
Господи, помилуй, во что же была втянута Харриет?
У Хенрика Вангера вдруг обнаружилось недомогание, и, придя к нему ближе к вечеру, Микаэль узнал, что тот уже в постели. Анна все-таки впустила Микаэля, позволив поговорить со стариком несколько минут.
— Летняя простуда, — шмыгая носом, заявил Хенрик. — Что тебе надо?
— У меня есть вопрос.
— Ну?
— Вы слышали об убийстве, которое вроде произошло в Хедестаде где-то в сороковых годах? Девушку по имени «Ребекка какая-то» убили, сунув головой в костер.
— Ребекка Якобссон, — ни секунды не колеблясь, сказал Хенрик Вангер. — Ее имя не из тех, что быстро забываются, правда, слышать о ней мне не доводилось уже много лет.
— Но об убийстве вам известно?
— Еще как известно. Ребекке Якобссон было двадцать три или двадцать четыре, когда ее убили. Это, должно быть, случилось… да, точно, в сорок девятом году. Проводилось очень обстоятельное расследование, в котором я даже сам немного участвовал.
