Даша кивнула и прижалась ко мне теплым мягким и доверчивым комочком.
— А зачем шакалы ее съесть хотели?
— А у нее пирожки были вкусные для волка с собой, она напекла и принесла. И от нее пахло ими, вот шакалы и захотели ее пирожков. Ты все время перебиваешь! Ну так оно и пошло, короче, дальше. Девочка не может из леса выбраться. Кружит-кружит днями напролет, а спит под деревом. Кругом шакалы рыщут, ее ищут. Они учуяли запах девочки в лесу и спать не могут, хотят пирожки у нее отнять, а саму ее съесть. Девочка научилась спать высоко на деревьях, чтобы шакалы не достали.
— Они прыгать не умели?
— Не умели. Но спать на дереве было очень неудобно. Заснешь крепко — упадешь. И вот девочка плохо спала и плохо кушала…
— Пирожки не кушала?
— Нет. Они для волка были. А то он с голоду умирал.
— А что кушала? Ягоды?
— Грибы в основном. Сырые.
— Как?! — у Даши расширились глаза от ужаса.
— А так. Все лучше, чем на лес этот трезво смотреть. Ты вырастешь — приедешь ко мне в гости в Амстердам, я тебя угощу. У нас тоже они есть. Но ты смотри, так никогда сама в лесу не делай!
Я спохватилась. Господи! Чему я учу ребенка? Но ничего, еще пару часов, и все, — вернется Даша в свой нормальный мир с приличными нянями, которые коньяк при детях не пьют и идиотские сказки не рассказывают.
— Стала девочка искать волка тогда. Ну чтобы он шакалов съел, и ее спас. Ищет — не может найти. Волк пропал как будто. Как будто его самого шакалы съели.
— А они едят волков?
— А бог их знает. В лесу этом все такое странное было. Девочка же не из леса, а из города, она и не знала толком, кто тут кого ест на самом деле.
— Ну а чем потом закончилось?
— Закончилось? А ничем. Устала девочка очень. Волка не нашла. И пошла к шакалам мириться. Отдала им пирожки, а они ее за это из леса вывели обратно в город.
— И все? — Даша была разочарована. — А волк?
— А волк с голода умер без пирожков. В городе у девочки в газетах потом об этом писали. Нашли, мол, мертвого волка в лесу.
— А девочка?
— А девочка всю оставшуюся жизнь плакала.
— Волка было жалко?
— Да всех ей было жалко. И волка. И себя. Она же так одна и осталась. И главное, шакалов тоже было жалко! И лес было жалко этот дремучий, и всех его других лесных жителей…
— Кошмарная какая сказка! Давай придумаем по-другому! Ну чтобы все хорошо кончилось! Пусть она найдет волка, и он съест всех шакалов!
— Пусть.
(«Пусть Антон отвезет холодильник на дачу!»)
— Ну, правда! — требовала девочка.
— Ну, правда! Что она могла-то, девочка эта? Одна, в лесу? Устала она совсем уже, понимаешь? И не могла ничего!
— Неправда! Так нечестно! Папа говорит, что мы можем все, что захотим. Надо только в это верить точно-точно, и оно случится! Что в этом весь секрет! Почему у тебя щека блестит? Ты плачешь?
— Нет, золотко мое любимое! Я не плачу. — Я поцеловала ребенка и уютнее подоткнула вокруг нее одеяло. — Все. Спи. Я рядом.
Выключив свет, я поплелась на кухню, прихлебывая янтарную обжигающую жидкость прямо из горлышка.
— Пусть она нашла волка, и он съел всех шакалов! — донесся до меня требовательный детский голос из темноты оставленной мной комнаты.
* * *
«Пусть… Антон отвезет холодильник на дачу…»
«Низкий дом без меня ссутулился,
Старый пес мой давно издох,
На московских изогнутых улицах,
Умереть, знать, судил мне Бог»
«А что вы хотите?!»
Стены кухни натуральным образом плыли у меня перед глазами, а в ушах звучали обрывки услышанных где-то и когда-то фраз.
Фрейда бы сюда, разбираться с памятью…
Или пылесос и синий халат…
Хороший коньячок. Де-ше-вый… а хо-ро-ший какой…
Глаза мои были сухие, и я подумала, что больше никогда-никогда в жизни не заплачу. Слезы кончились навсегда, и душа стала иссохшая, как пустыня.
Пришла в голову теория: душа — это земля, из которой мы все вышли, и питается она человеческими слезами. А когда жизнь складывается так, что плакать мы больше уже не можем, то душа, оставаясь без влаги, превращается в растрескавшуюся и ссохшуюся пустыню. И тогда приходит смерть. И с этого момента человеку становится легко жить… С одной лишь оговоркой: он уже мертвый…
В ушах продолжался концерт по заявкам пьяных зрителей.
«…Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот — и веселый свист…»
«Пусть она нашла волка, и он съел всех шакалов!»
«Папа говорит, что мы можем все, что захотим. Надо только в это верить точно-точно, и оно случится! Что в этом весь секрет!» Угу! Какой у тебя УМ-НЫЙ папа… золотко ты мое… И где только тут таких пап у вас штампуют? И куда они потом самоустраняются, когда так нужны?!
«А шакалы едят волков?»
А шакалы все едят, наверное. И никогда не плачут… Им все по фигу… Где тут была моя вторая пачка сигарет?
Ак-ку-ратненько, держась за вот этот стульчик…
Черт, стульчики они тут делают!
А… По фигу… Держась, значит, за стеночку… Стенки-то тут не падают у них?! Правильно! Па-дают стеночки тоже!
Гооовно-страна! Ничего нормально сделать не могут, даже стен!
Куда я там звонить-то собиралась? Дашиной мамаше? Это которая уже разжилась двумя моими сумками? Из последней коллекции? Вот дрянь, а?!
Ничего… Доберусь до дома, куплю себе самую лучшую сумку… И съем… Ха-ха-ха…
Меня просто душил неостановимый хохот.
… и съем!..
Шакалы у них тут, значит, едят волков?!
А девочки у них тут не едят, случаем, шакалов?
Весь расчет на что? На слабых девочек? Пугливых таких, в синих халатиках…
Устав сама от себя и внимательно рассмотрев обнажившееся донышко пустой бутылки, я закурила стотысячную за этот вечер сигарету…
Никуда я к черту отсюда не поеду! Не жить мне потом с такими кирпичами по углам памяти! Никакие душевые насадки и коньяк не спасут убитой души отца русской аристократии…
Но ЧТО я могу сделать?!
И вдруг ПЛАН — совершенно безрассудный и при этом абсолютно действенный и реальный, пал мне на голову прямо с разверзшихся небес! Кто сказал, что я ничего не могу сделать? Кто сказал, что слабые девочки в халатиках никогда не найдут в лесу волка?
Я прошла к Даше в комнату и осторожно дернула за зайца. Ребенок крепче прижал к себе игрушку. Тогда я по очереди разжала ее пальцы и вложила вместо зайца ей в руки запасную подушку.
Вася! Друг ты мой, Вася! И как я сразу не додумалась! Другие зверушки из леса давно уже помогли моей девочке! Зайцы, например! Чем не помощники?
Убедившись, что процедура подмены игрушки прошла удачно и ребенок продолжает крепко спать, я вышла из комнаты.
Остап! Поедем на таксо!
Я наблюдала почти со стороны, как неожиданная решимость придала мне сил. Стены продолжали слегка разъезжаться в разные стороны, но это вовсе меня не смущало.
Я напялила на голову парик. Долго хохотала истерическим смехом, поняв, что надела его задом наперед. И откуда у меня вдруг такая че-лоч-ка? Ха-ха…
Засунув в карман деньги и пачку сигарет, я разомкнула все засовы и вышла на спящую лестничную клетку.
«Если есть в кармане пачка сигарет… и билет на самолет с серебристым крылом…»
Во! Уже до Цоя докатились! А кроме пачки сигарет у меня и правда больше ничего не было. Даже билета на самолет! Даже сумки, куда можно положить все это… Ха-ха!.. А ведь когда-то, еще не так давно, у меня были и сумка, и билет… Или так только казалось? И когда это было? В прошлой уже жизни?
Спустилась на лифте на первый этаж. Выглянула. Никого.
Девочки едят шакалов? Нет, говорите?! Да что вы говорите!
У вас тут девочки пугливые, наверное? Или просто не голодные? Или, может, у них, в отличие от меня, есть билеты на самолет?
Улица тоже шаталась, а вместе с ней — и столбы фонарей, и стоящие по сторонам старинные особняки.
А ведь Москва — красивый город, в общем-то…
Если вот так вот, после коньячка-то…
На московских изогнутых улицах,
Умереть, знать, судил мне Бог…
Господи, вот привяжется же песня иногда, а?!
Пошатываясь и продолжая истерично хохотать, пытаясь представить, как я выгляжу со стороны: пьяная, шатающаяся и сгибающаяся пополам от смеха девушка в грязных кедах, посреди ночной улицы, прижимающая к груди когда-то белого огромного зайца — я дошла до Светланиного дома. Позвонила в дверь.
Светлана выглядела как свеже разбуженный немолодой человек: щека примята, маленькие ненакрашенные глаза испуганно моргают, рука придерживает на груди расстегнутый халатик. Не синий.
— Эт-то мы, — сказала я бодро и качнула головой зайца, чтобы он тоже поздоровался. — Из-звините, что поздновато зашли и без звонка. Мне звонить-то вам, в общем-то, неоткуда. Можно вас еще раз, после-е-дний разик совсем, напрячь по моим делам?
