Уильям Айриш - Вальс в темноту

Он знал, что не сможет сойти вниз на ногах, как здоровый. Ноги его не удержат, он потеряет равновесие и кубарем полетит вниз. Поэтому сперва он сократил расстояние до пола. Сев на верхнюю ступеньку, он поставил ноги на следующую. Потом, спустив их на третью сверху ступеньку, перетащил крестец на вторую, как ребенок, еще не научившийся ходить.

Спускаясь вниз, он все ближе и ближе пододвигался к ней. Она сидела там, на кухне.

Теперь она находилась совсем рядом. По доносившимся с кухни звукам он мог с точностью определить, чем она сейчас занимается.

Деловитое позвякивание, закончившееся стуком ложки по краешку чашки, — это она размешивала сахар в кофе.

Скрипнул стул — это она наклонилась вперед, чтобы отхлебнуть напитка.

Еще поскрипывание: это она после первого глотка откинулась на спинку.

Он слышал, как хрустнула хлебная корочка, когда она разламывала рогалик.

Поперхнувшись крошками, она закашлялась. А потом снова наклонилась вперед, чтобы промыть горло глотком кофе.

А если он так отчетливо слышал все издаваемые ею звуки, то как же — задавал он себе вопрос — могла она не услышать, с каким шуршанием он съезжает вниз по лестнице?

Он боялся даже поглубже вздохнуть, а воздух ему сейчас нужен был, как никогда.

Добравшись наконец до подножия, он упал, словно свалившийся сверху пустой мешок, и замер, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой, несмотря на то, что она в любой момент могла его обнаружить.

Отсюда ему оставалось лишь прямиком направиться к выходу, но он знал, что дойти до него, удержавшись на ногах, не удастся. Он слишком устал, потратил все силы на нелегкий путь. Как добраться туда? На что опереться?

Выход нашелся сам собой, когда он поднимался на ноги. Сначала он прислонился к стене одним плечом, затем другим, сначала лицом к стене, затем спиной, снова лицом и снова спиной — перекатываясь таким образом, он перемещался вдоль стены, опершись на нее, не падая и все же продвигаясь вперед.

На середине пути возникло препятствие, заставившее его оторваться от стены. Это была вешалка в форме оленьего рога, нижняя часть которой представляла собой вдающееся в глубь комнаты сиденье, а верхняя — высокую деревянную панель и врезанное в нее зеркало. По природе своей вешалка была непропорциональна и неустойчива, и он боялся, что свалит ее на пол и сам свалится вслед за ней.

Он неуклюже качнул телом и, более или менее сохраняя равновесие, обнес его вокруг вешалки, держась за сиденье. Но потом отпустить его оказалось труднее, чем использовать в качестве опоры, и он на какое-то время попался в ловушку, потому что боялся, что, если оторвет руки, то от такого внезапного облегчения все сооружение может пошатнуться или даже опрокинуться.

Сначала он убрал ближнюю к себе руку, продолжая придерживать сиденье с дальней стороны, и таким образом компенсировал внезапную потерю давления. Затем осторожно снял другую руку, и вешалка лишь беззвучно покачнулась и тут же снова замерла в неподвижности.

Благополучно миновав это препятствие, он сполз вниз по стенке и присел на корточки, спрятавшись за его прикрытием. Не из осторожности, а только по той причине, что шагу больше не мог ступить от усталости, но это-то его и спасло.

Ибо она вдруг без всякого предупреждения внезапно возникла в дверном проеме и высунула голову из кухни в прихожую, глядя в сторону лестницы. Потом она даже переступила порог и поднялась на несколько ступенек, чтобы лучше слышать. Убедившись, что в его спальне все тихо она, удовлетворенная, спустилась обратно, развернулась и вернулась на кухню.

Он вынул изо рта изжеванную манжету рубашки — он впился зубами, чтобы сдержать тяжелое дыхание, которое иначе бы вырвалось из его груди, и на ткани обозначилась водянисто-розовая полоса.

Через несколько мгновений он стоял, припав губами, словно в жарком поцелуе, ко входной двери.

Осталось совсем немного, и он чувствовал уверенность, что, даже если бы его сердце уже остановилось, а тело начал сковывать холод смерти, у него все равно хватило бы сил довершить начатое. Он был так близок к цели, что даже законы природы не могли бы ему помешать.

Он потянул ручку на себя, и дверь, неуверенным движением отделившись от рамы, открылась перед ним.

Он перешагнул через порог. Споткнувшись, упал на перила крыльца и замер, чтобы отдышаться.

Передохнув минуту, пошатываясь, спустился вниз.

Еще минута понадобилась, чтобы дойти до калитки и упасть всем телом на столб, словно это был стоявший острием кверху меч, пронзивший его насквозь.

Он был спасен.

Он вернулся к жизни.

Ноздри его наполнил забытый аромат — аромат свежего воздуха.

Теперь он шел по тротуару. Тень на земле от яркого солнца пошатывалась в такт его движениям. Перемещаясь так же неуверенно, как и ее хозяин. Ближайшей целью он сам себе наметил растущее на обочине дерево, в нескольких ярдах от него.

Он шел к нему, как младенец, который учится ходить, взрослый младенец. Короткими шажками на прямых ногах; выбрасывая колени вперед, как гарцующая лошадь, вытянув руки прямо перед собой, чтобы схватить приближающуюся цель. А потом, обняв ствол, припасть к нему всем телом.

А оттуда — к следующему дереву.

А потом — к следующему.

Но на этом деревья кончились. Помощи ждать было неоткуда.

Мимо проходили две женщины, неся на руках рыночные корзинки, и он загодя, чтобы они успели его заметить, вытянул руку, обращаясь к ним за помощью.

Они искусно увернулись от него, презрительно сморщив носы, и проследовали дальше.

— Как отвратительно — уже спозаранку! — услышал он слова одной из них.

— А им, пьянчужкам, все равно — что утро, что вечер, — откликнулась другая.

Он упал на колено, потом снова поднялся, кружась на одном месте, как раненая птица.

Какой-то прохожий на мгновение замедлил шаг и с любопытством взглянул на Дюрана. Тот воспользовался этим, чтобы обратить на себя внимание, и, шагнув в его сторону, снова с мольбой простер к нему руки.

— Помогите, умоляю вас! Мне плохо.

Прохожий остановился:

— Что с вами, дружок? Что вас мучает?

— Мне нужен доктор. Где его здесь можно найти?

— Есть тут один, в двух кварталах отсюда. Я как раз сейчас проходил мимо.

— Вы меня туда доведете? Боюсь, что сам я дорогу не одолею… — Человек то двоился у него в глазах, то снова принимал ясные очертания.

Его собеседник с сомнением взглянул на карманные часы.

— Я и так уже опаздываю, — поморщился он. — Но в такой просьбе я вам отказать не могу. — Он решительно повернулся к Дюрану. — Обопритесь на меня. Я вас провожу.

Они засеменили по дороге рука об руку. Дюран двигался, припав к плечу своего спутника.

Один раз Дюран вскинул голову и увидел то, на что другие глядят каждый день.

— Как чудесен мир! — вздохнул он. — Солнце светит так ярко, и все равно всем хватает.

Его спутник бросил на него странный взгляд, но промолчал.

Через некоторое время он остановился: они пришли.

Из всех домов в городе или, возможно, из всех домов, где принимали доктора, только в этом вход находился не на уровне земли, а на втором этаже. Туда вел лестничный пролет.

Это было новым словом в оформлении жилища, и в больших городах вырастали, как грибы, кварталы таких домов, облицованных плиткой шоколадного цвета, в которых первый этаж приобрел название «цокольного».

А то бы он в считанные минуты оказался в приемной у доктора.

Но добрый самаритянин, доставивший его сюда ценой потери десяти минут своего драгоценного времени, глубоко вздохнул, выдавая этим крайнюю озабоченность, и, доставая часы, еще раз вгляделся в циферблат, на этот раз от нетерпения раздувая ноздри.

— Я бы помог вам подняться, — объяснил он, — но я и так уже на четверть часа опоздал. Сами вы, конечно, не справитесь… Подождите, я сбегаю наверх и позвоню. А тот, кто выйдет, спустится и доведет вас до доктора.

Он взлетел вверх по лестнице, надавил на кнопку звонка и спустя секунду был уже внизу.

— Ну как, — спросил он, — теперь я могу вас покинуть?

— Благодарю вас, — прохрипел Дюран, вцепившийся в решетчатые перила у подножия лестницы. — Большое спасибо, я как раз теперь немного передохну.

Его спутник, сорвавшись с места, вприпрыжку побежал по улице, в направлении, противоположном тому, откуда они только что пришли, показывая, что действительно имел веские основания ссылаться на отсутствие времени.

Дюран, снова оказавшись в одиночестве, поднял глаза на дверь. Пока что она оставалась закрытой. Он перевел взгляд на соседнее с ней окно и в нижнем углу заметил картонную табличку, на которую они как-то не удосужились обратить внимание.

РИЧАРД ФРЭЗЕР,

врач

Часы приема: до 1 часа дня