Адриан предположил, что такой тон спровоцирует инспектора Коллинз на ведение диалога в более эмоциональном ключе. Он ожидал ответной вспышки если не злости, то по крайней мере раздражения и был сильно удивлен, когда понял, что Терри намерена продолжать разговор все тем же сухим, спокойным «протокольным» тоном.
— Вы обязаны отвечать на мои вопросы вне зависимости от того, нравятся они вам или нет. В противном случае ваше поведение будет расценено как нарушение правил условного освобождения. В данный момент я склоняюсь к тому, чтобы связаться с вашим инспектором и проинформировать его, что вы отказываетесь отвечать на вопросы.
Адриан вовсе не был уверен, что у Терри в записной книжке или в телефоне действительно есть номер инспектора. Впрочем, блефом были ее слова или нет — значения уже не имело: судя но выражению лиц как инспектора Коллинз, так и допрашиваемого ею преступника, оба прекрасно понимали, что доводить дело до реального звонка в соответствующее подразделение было не в интересах Марка Вольфа.
Немного поколебавшись, он пояснил:
— Врач говорит, терапия — мое личное дело. Все, о чем говорит терапевт с пациентом, должно оставаться между ними.
— В большинстве случаев это действительно так, — едва заметно кивнув, сказала Терри, — но позволю себе напомнить: ваш случай особый.
Вольф опять замолчал и задумался. Пожилая женщина за его спиной устроилась в кресле поудобнее, а зачем вдруг стала беспокойно оглядываться. Она явно искала пульт дистанционного управления от телевизора. О том, что в гостиной находятся двое посторонних людей, она, похоже, просто забыла.
— Мама, — окликнул старуху Марк Вольф, — сейчас мы телевизор смотреть не будем. Чуть позже. А ты пока иди на кухню.
— Но ведь сейчас начнется, — жалобно возразила мать.
— Не сейчас. Чуть позже. Но совсем скоро.
Старуха с явной неохотой встала с кресла и, шаркая, направилась к дверям кухни. Вскоре оттуда донесся звон бьющегося стекла. Судя по всему, в металлическую раковину упал или был намеренно сброшен какой-то бокал. Следом из кухни послышался недовольный возглас, а за ним — целая череда грубых ругательств. Марк с недовольной гримасой повернулся к кухонной двери, но оттуда, словно предвосхищая его реакцию, вновь послышался голос старухи:
— Это случайно. Я не специально. Сейчас я все уберу.
— Бог ты мой, — выдохнул Вольф, — и вот так — все время. Сплошные случайности и неожиданности. — Вновь обернувшись к гостям, он неприветливо посмотрел на них и сказал: — Видите, как мне «весело»? Мать совсем из ума выжила, и мне приходится…
Вольф замолчал, догадавшись по выражению лица Терри Коллинз, что ей нет никакого дела до того, насколько тяжело ему живется и как много неприятных случайностей подстерегают его дома каждый день.
— Мы говорили о вашем курсе психотерапии, — сухо напомнила она.
— Я хожу туда каждую неделю, — мрачно сообщил Вольф. — Мое состояние улучшается. Прогресс налицо. По крайней мере, так говорит врач.
— Расскажите, в чем выражается улучшение вашего состояния, — настойчиво попросила Терри.
Вольф явно растерялся и несколько сбивчиво произнес:
— Ну, улучшение — оно и есть улучшение. Что тут еще скажешь?
— Марк, я бы хотела, чтобы вы выражались по возможности точнее, — сказала Терри.
Адриан обратил внимание на то, что она впервые обратилась к собеседнику по имени. «Действовать должно обезоруживающе», — подумал он.
— Нет, но я действительно не уверен, что…
Марк Вольф замешкался и замолчал, не договорив начатую фразу. Терри строго посмотрела на него. Этим взглядом она словно говорила: «Ну, что же ты так. Я думала, ты способен на большее». Адриан вдруг понял, что и сам порой почти так же смотрел на хороших, подающих надежды студентов, которые вдруг оказывались плохо подготовленными к очередному семинару или зачету.
— Я бы сформулировал это так: он помогает мне совладать с моими позывами и стремлениями, — сказал наконец Вольф.
«Стремления», — мысленно повторил Адриан, твердо уверенный в том, что этим словом извращенец просто-напросто заменил другой термин: «извращенные желания».
— Каким образом?
— Ну, мы с ним разговариваем.
— Как, вы сказали, зовут вашего психотерапевта?
— Я не называл его имени.
— Это почему же?
Вольф пожал плечами и выпалил:
— Доктор Вест. Я посещаю его кабинет в центре города. Если хотите, могу дать его телефон и адрес.
— Спасибо, не нужно, — ответила Терри. — Его координаты у меня уже есть.
Адриан внимательно слушал этот разговор и мысленно перебирал знакомые ему терапевтические методики, применяющиеся для подавления склонности к эксгибиционизму и других нездоровых наклонностей. Терапия отрицания, терапия когнитивного поведения, терапия по методу погружения в реальность, методика преодоления через приятие, программа двенадцати и еще бог знает какого количества шагов и этапов… Сейчас ему было бы очень интересно узнать, каким именно способом Скотт Вест — терапевт, применяющий наиболее современные методики, — пытается вывести этого человека из доисторического состояния.
— Где вы встречаетесь с доктором Вестом?
— В его кабинете.
— Вы встречались с ним где-либо еще?
Условно освобожденный насильник сделал большую ошибку, на мгновение замешкавшись с отрицательным ответом.
— Нет, — заявил он.
Терри выждала паузу, вновь сурово взглянула на собеседника и сказана:
— Хорошо, попробуем еще раз: вы когда-либо встречались…
— Однажды он пригласил меня проехаться с ним на его машине.
— И куда же вы ездили?
— Он сказал, что эта поездка является составной частью его терапевтической системы. Он утверждает, что для меня чрезвычайно важно будет продемонстрировать самому себе возможность контролировать собственные желания…
— Куда он вас возил?
Марк Вольф посмотрел куда-то в сторону и сказал:
— Он прокатил меня мимо одной школы… Нет, мимо двух.
— Какие это были школы?
— Сначала — средняя школа, потом — начальная. В двух кварталах отсюда. Я не помню, как она называется.
— Неужели действительно не помните?
И вновь насильник-рецидивист помолчал и после секундного колебания ответил:
— Начальная школа имени Кеннеди.
— Вы уверены, что это не были школы Вайлдвуд или Форт-Ривер?
— Уверен, — заверил собеседницу Вольф. — Мимо этих школ мы не проезжали.
Терри Коллинз снова выждала грозную паузу и заметила:
— Тем не менее эти названия вам, похоже, знакомы. И чует мое сердце, что адреса этих школ вам тоже хорошо известны.
Марк Вольф не стал комментировать эти слова. Впрочем, и по выражению его лица было понятно, что инспектор Коллинз попала в точку. Адриан также прекрасно понимал, что сексуально озабоченному маньяку столь же хорошо известно и расписание уроков в окрестных школах, и время, когда ученики выходят поиграть на спортивные площадки на переменах и по окончании занятий. Прежде чем продолжить разговор, инспектор не торопясь сделала пару пометок в своем блокноте.
— Итак, вы прокатились вокруг этих школ. Остановки по дороге были?
— Нет.
Адриан прекрасно понимал, что на сей раз Вольф откровенно лжет.
— Вы были осуждены за незаконное лишение человека свободы…
Не дожидаясь, пока Терри огласит суть всех предъявленных ему в суде обвинений, Марк перебил ее и сказал:
— Слушайте, я просто покатал девчонку на машине. Подвез ее — вот и все. Я к ней даже не прикоснулся.
— Ничего себе прогулка на машине, в штанах с расстегнутой ширинкой.
Вольф мрачно усмехнулся, но не стал комментировать слова инспектора.
— Вы когда-нибудь бывали у доктора дома?
Судя по всему, разговор пошел в совершенно неожиданном для эксгибициониста направлении. Он удивленно посмотрел на Терри и выпалил в ответ:
— Нет, конечно.
— Вы знаете, где он живет?
— Нет.
— Вы когда-нибудь встречались с кем-либо из его родственников?
— Нет, говорю же вам, нет! Это не входит в программу терапевтического курса.
— Расскажите мне, о чем вы с ним говорите.
— Он спрашивает меня о том, что я думаю и чувствую, когда вижу… — На этом Марк Вольф опять запнулся и не стал договаривать начатое предложение. Судорожно сглотнув, он продолжил: — Он требует, чтобы я рассказывал ему обо всем, что творится у меня в голове. Я говорю ему все как есть — всю правду. Это, конечно, тяжело, но я учусь держать себя в руках, учусь управлять собственными эмоциями и желаниями. Мне уже не нужно… — Он вновь замолчал.
Адриан как завороженный следил за тем, насколько профессионально Терри ведет допрос, инспектор явно не стремилась раньше времени дать собеседнику понять, что именно хочет у него выяснить. Впрочем, услышав последние слова Марка Вольфа, Адриан понял, что и сам, похоже, нащупал что-то важное. Он попытался вспомнить те эксперименты, которые проводил в лабораториях. Ну конечно, осенило его, дополнительные стимулы. Исследуемый объект ведет себя абсолютно нормально до тех пор, пока в описывающее ситуацию уравнение не вводится дополнительный стимул. При определенных обстоятельствах объект теряет контроль над собой и над своими эмоциями. Так, например, когда в кино уже известный нам отрицательный герой прыгает в нашу сторону с экрана, с оскалом на лице и с ножом в руках, мы непроизвольно вскрикиваем. Когда на скользкой дороге наша машина срывается в занос, мы, несмотря на весь водительский опыт и на осознанное стремление вновь взять ситуацию под контроль, ощущаем вспышку панического страха. В какой-то момент Адриан вдруг задумался о том, было ли страшно Кассандре, когда ее машина на полной скорости неслась прямо в столетний дуб. «Нет, — подумал он. — Ей не было страшно. Наоборот, ей было легко, потому что она понимала, что у нее хватило духу сделать то, что она хотела». Адриан наклонил голову, ожидая, что в эту секунду где-то неподалеку должен послышаться голос покойной жены. Ничего подобного: ни одного постороннего звука он не услышал. Впрочем, он все же ощутил чье-то незримое присутствие: невидимая рука легла ему на плечо и крепко сжала его. Кто-то явно хотел, чтобы он хотя бы на время отвлекся от наблюдения за Вольфом и посмотрел в другую сторону. Против обыкновения, Адриан Томас решил не уступать зову призраков и продолжал внимательно следить за реакциями маньяка на вопросы инспектора полиции. Тем самым дополнительным стимулом для этого человека были дети и подростки. Увидев веселую компанию где-нибудь на спортивной площадке, нормальный человек отметит про себя: «Дети играют после уроков». Для Марка Вольфа те же самые дети были сильнейшим раздражителем — спусковым крючком, срывавшим с предохранителя его сексуальные фантазии. Дети были для него объектом желания. Адриан вдруг понял, что уже не столько стремится понять и познать механизм мыслей и эмоций, заставляющий этого человека действовать тем или иным образом, сколько старательно формирует у себя в душе ненависть к извращенцу. «Да, — подумал он, — ненавидеть действительно всегда легче, чем понимать».
