Улыбка Амандины застыла, но глаза оставались открытыми, она всматривалась в картины прежнего счастья. И, когда Леспинас начал вставать с места, она, собравшись с силами, прошептала:
— Она все время торчала на ферме. Мой мальчик, можно сказать, почти что ее сын…
74
С кляпом во рту.
Со связанными руками.
Опутанная веревками так, что только и могла, будто червяк, извиваться на полу.
И все же я не сводила глаз с окошка, впитывала слабый свет.
Несколько проблесков — и все стало ясно.
Я знала, я всегда это знала!
Чудовище таилось в тени!
Эстебан меня не ослушался, он не хотел умереть и не стал жертвой какой-то там фобии. Эстебан хотел жить, но рядом рыскало чудовище.
Чудовище, которое его похитило.
Чудовище, которое его убило.
Я посмотрела на Савину. Морщины, растрепанные седые волосы, неуклюжее тело. Кто бы мог подумать, что за такой заурядной внешностью скрывается такое страшное существо?
Подобно снежному кому, который превращается в лавину, она скользила по склону своего безумия, ее душевная болезнь с годами усугублялась.
— Видите ли, Мадди, на самом деле в этой истории нет никаких совпадений. Ни одного! Я потеряла сына, мне всего несколько секунд было позволено его обнимать. Несколько секунд! Как вы думаете, матери этого достаточно? Можете себе вообразить этот голод, эту ломку? Представляете, на краю какой пропасти я ока залась? И не за что, не за что было уцепиться.
Поначалу я искала фотографию, любую, лишь бы она напоминала сына. Таких фотографий сотни тысяч в социальных сетях. Светясь от счастья, молодые мамочки хвастаются своими малышами — в месяц, в два месяца, в три месяца, в год, в два года, в три года… Я целыми вечерами, ночами напролет искала. На это ушли годы! Знала ли я, что мне нужно? Наверное, я поняла это, только когда нашла.
Двойника! Ребенка, который больше всех похож на него.
Его звали Том Фонтен, ему было четыре года, он сидел на деревянных санках, рядом стоял его папа. Они жили в Мюроле — деревне, о которой я даже не слышала, в Оверни, где никогда не бывала. Меня ничто не держало, и я не задумываясь — тут, Мадди, вы меня понимаете, я знаю, что хотя бы в этом вы меня понимаете, — переехала сюда.
По сути, все было просто. У меня украли сына, и я за хотела другого. Но не любого, а похожего на него! До такой степени похожего, чтобы его заменить. До такой степени, чтобы я смогла поверить, будто это он. Вы, наверное, считаете меня помешанной. Но разве не то же самое делаем мы все, потеряв то, что любим? Просто стараемся вернуть утраченное. По возможности — такое же.
Позже я нашла подходящее слово для этих поисков: кастинг. Кастинг, в котором участвовали тысячи детей. Ни один кинорежиссер никогда не просмотрит столько кандидатов на роль, сколько я. Роль на всю жизнь! Видите ли, Мадди, в этом ошеломляющем сход стве нет ничего странного и ничего сверхъестественного, для каждого из нас, если хорошенько поискать, найдется похожий на нас человек. Особенно если речь идет о маленьком ребенке, из которого можно лепить что хочешь.
Все остальное просто. Мать Тома была молода, почти постоянно одинока, на нее легко было повлиять. Я внушала доверие. Самой трудной проблемой являлось родимое пятно. Я использовала те единственные выходные, когда Амандина ненадолго уехала с Жонасом к морю. С каким трудом я устроила им эту поездку. А сама осталась присматривать за Томом. Ему еще не было пяти лет. Пока он спал, я капнула на него к ипящим маслом. Я кажусь вам очень жестокой? Не в олнуйтесь, я его утешала, и плакал он не так уж долго. У него должно было остаться об этом лишь смутное воспоминание или вообще никакого — только эта отметина, чуть более темное пятнышко, такое же, как у Эстебана. Ангиомы у детей встречаются часто, но они изменяются, вы это знаете лучше меня. Через несколько лет их трудно отличить от следов ожога.
Эта капля, эта отметина стала его крещением. Мо жет, на самом деле это и не более жестоко, чем окунуть новорожденного в купель. Отныне наши судьбы были связаны. Он принадлежал мне, а я принадлежала ему. С Амандиной можно было не считаться.
Дети — то, что мы из них делаем. Надо лишь немного терпения и много настойчивости. Мой сын любил музыку, любил плавать, потому Том должен был полюбить музыку и плавание.
Амандина смотрела мне в рот, никогда не оспаривала мои педагогические методы. Основам баскского языка тоже я Тома научила — дескать, это доставит удовольствие его зазнайке-отцу, который сам-то знал два-три слова.
Если честно, Мадди, я только об одном пожалела за все это время. Всего один раз мне было стыдно за себя. В то утро в его комнату влетела пчела. Он был слишком мал, не мог дотянуться ни до окна, ни до дверной ручки, он звал на помощь… Было нестерпимо больно слышать, как он кричит. Я решила выждать час, прежде чем вмешаться, но не выдержала и пошла спасать его через полчаса. Надо ли было прививать ему этот страх? Не знаю. Но я думала, что апифобия должна, как и все остальное, сработать. И Том должен был поверить в историю с реинкарнацией. Я часто, очень часто рассказывала ему про мальчика, который утонул до его рождения и был удивительно на него похож. Но это наш секрет, Том, никому нельзя говорить! Понимаете, Том не просто должен был походить на Эстебана, он должен был стать им.
Но три дня назад, когда он свалился в водопад, я уже думала, что потеряла его.
Потеряла, когда цель была так близка…
Вы, Мадди, наверное, пытаетесь понять, какую роль должны быть играть в этой истории? Я как раз к этому подошла. Так вот, Том стал моим сыном, я его полностью приручила, не пролив ни одной капли крови, всего лишь каплю масла. Мой план был совершенно безобидным.
Но я не хотела смотреть, как Том будет расти, а Амандина — взрослеть, становиться все более нез ав исимой от меня и заботливой. Как с каждым днем она будет все больше интересоваться ребенком, который скоро превратится в подростка. Рано или поздно Том от меня ускользнул бы. Его бы снова у меня украли.
И тогда у меня зародился план, безупречный план.
Одним выстрелом убить двух зайцев.
Забрать своего сына, чтобы он был только моим, и отомстить вам!
75
Амандина все реже открывала глаза, а Леспинас никак не мог решиться задать ей еще один вопрос. Он знал уже достаточно, чтобы объявить в розыск Савину Ларош, Мадди Либери и ее сына Габриэля… И вместе с тем еще меньше понимал, что произошло на ферме, в «Шодфурской мельнице» и на озере Павен. Могли ли Мадди Либери и Савина Ларош быть сообщницами? Что же касается розысков — в такую погоду все машины, кроме полноприводных, то есть практически весь автомобильный парк полиции, стояли на приколе. Пока дороги не расчистят, надеяться не на что.
— Последний вопрос, мадам Фонтен, потом я дам вам отдохнуть.
Леспинас уже слышал шаги на лестнице. Ну точно, эти, из «скорой помощи». Они дали ему пятнадцать минут, а прошло больше двадцати.
— Амандина, кто восемь месяцев назад предложил вам поехать в Сен-Жан-де-Люз?
Шаги перед дверью затихли. Нектер на удивление решительно отошел от своего наблюдательного поста у окна и приблизился к жандарму.
— Это был… — поторопил лейтенант. — Успокойте меня, это был Жонас?
Амандина встрепенулась, услышав имя Жонаса. Или, может, услышав настойчивый стук в дверь. Она грустно улыбнулась полицейскому и Нектеру:
— Жонас? Нет… Семейный отдых был не для него. Его тогда здесь и не было, гонял на мотоцикле в Пиренеях. Это Савина предложила туда поехать. Она все продумала, выбрала даты, гостиницу, даже программу развлечений. Знаете, Савина — она такая, она любит… — и вздох слетел с приоткрытых губ Амандины, — любит все планировать.
