Она вытягивает руки и кружится.
— Я Ламия. Я дышу смертью и плююсь местью.
Она роняет руки и садится в грязь. Трёт глаза, внезапно превратившись в усталую грязную маленькую девочку.
— Я хочу спать. Больше не хочу разговаривать.
— Ты собираешься и дальше убивать людей?
Она сворачивается калачиком на земле в своём вечернем платье.
— О да. Много. Небо будет самых разных забавных цветов.
Вдоль края кратера выстроились банды убитых детей. Они изрезаны, но не боятся Ламии. Чтобы с ними не случилось, она этого не делала.
Черри ждёт, когда я поднимусь обратно на улицу. Она подбегает и хватает меня за руку. Я продолжаю идти.
— Ты не убил её. Почему?
— Я не готов. Мне известна часть происходящего, но недостаточно. Пока не буду знать всей картины, я не убью единственное существо, которое могло бы дать мне ответы.
— А как насчёт нас? Что случится, когда она придёт за нами?
— Она когда-нибудь нападала лично на тебя?
— Нет.
— Тогда ты в безопасности.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что таких, как ты призраков нет в её списке намеченных жертв, и пройдёт ещё какое-то время, прежде ты в нём окажешься. Достаточно долго, чтобы ты поумнела и двинулась дальше.
— Откуда ты знаешь?
— Брось.
Черри встаёт у меня на пути.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что ты не одна из Его, что означает, что ты одна из моих. Что, в свою очередь, означает, что ты, определённо, проклята. А она пока что не охотится за проклятыми.
Черри делает пару шагов назад. Закрывает рот рукой.
— Ублюдок.
— Тебе не обязательно её дожидаться. Выбирайся отсюда и спасайся.
Она прислоняется к развалинам арки Чайнатауна, закрыв руками своё нелепое мультяшное личико.
— Уходи, Джеймс. Ты снова меня подвёл. Ты не лучше Паркера.
— Береги себя. Подумай о том, что я сказал.
Я направляюсь обратно к станции Тенебре. Толпа следует за мной до лестницы, но никто из них не следует за мной вниз.
— Любой из вас тоже может уйти. Вам не обязательно так жить.
Я спускаюсь в туннель и иду обратно в темноту.
И открываю глаза, лёжа на спине в своей комнате в «Шато». Касабян ковыляет прочь от круга с моей рубашкой в руке. В том месте, где он нарушил кровавый круг, на плитке смазанное пятно.
Я сажусь. У меня сгустки крови на руках и в волосах. От меня разит потом. Но есть один приятный сюрприз. Нанесённая мне Бесёнком рана полностью затянулась. Даже не осталось шрама.
— Я собираюсь принять душ.
— Лучшая новость за весь день. А вот и кое-что для тебя. Производство верёвок и ядов в Аду на подъёме. Суицид выглядит новинкой для крутых парней. Этим демоническим бедолагам не нужно обратно на Небеса. Им нужен плюшевый мишка, стакан тёплого молока и немного прозака.
Я принимаю горячий душ и возвращаюсь в гостиную. Касабян смотрит новости с приглушённым звуком. Кадры быстрые и дрожащие, словно человек с камерой бежит.
— Ты знаешь о Клубе на Высоте в Милю?
Он не поднимает взгляд от большой тарелки жареных креветок, которую тычет себе в лицо.
— Конечно. Мейсон иногда рассказывал о них. Я так оторвался от этого чёртового круга.
Он указывает зажатой в одной из своих собачьих рук креветкой на плоский экран.
— Ты видел, когда вошёл? Большой Билл Уитон мёртв. Завален сумасшедшим маленьким призраком менее пяти минут назад на пресс-конференции, которую он созвал, чтобы — тебе это понравится — объявить о создании специальной оперативной группы по борьбе с серийными убийцами. И только попробуй не сказать, что это охуенно смешно.
Он съедает половину креветки за один укус.
— Они уверены, что это был не вулкан или динозавр?
— Не-а. Кажется, эта тема слегка стихла.
Пэтти, если это твоих рук дело, спасибо.
— Если тебе что-то об этом известно, держи это при себе. Я тут тружусь над серьёзным опровержением, — говорит Касабян.
Я застёгиваю поверх доспеха ещё одну тёмную рубашку Самаэля.
— Некоторое время назад ты сказал, что проводя всё время в одиночестве в «Макс Овердрайв», ты развил в себе некие гнусные компьютерные навыки.
— Ага. Теперь ищешь коды запуска ракет?
— Нет. Убийства детей. Возможно, ритуальные убийства. Не избитых или изнасилованных, просто зарезанных. Посмотри, сможешь что-нибудь найти?
Он хмурится.
— Что, убитый призраком мэр для тебя недостаточно интересен?
Окровавленная рожа Большого Билла заполняет экран телевизора. Один аккуратный порез поперёк горла. Длинная оборонительная рана поперёк обеих рук. Порезы представляют собой глубокие красные впадины в его коже. Они выглядят почти ненастоящими, как это часто бывает при насильственной смерти. Камера надолго задерживается на Билле. Где-то в Лос-Анджелесе редактор новостей думает, что скоро выиграет «Эмми», но на самом деле всё, что он получит, — это плохие сны.
— Думаешь, эти мёртвые дети имеют какое-то отношение к этому небу спирографа [206] и девочке?
— Ищи также одержимых детей. Деревня убила Бесёнка, потому что она была монстром. Возможно, есть и другие малыши-монстры.
— Чувак, это дерьмо наводит тоску.
— Постарайся втиснуть это между поисками видео с Бриджит. Будь любезен, с заткнись-на-хрен в придачу.
Разве это не самое забавное со времён кукурузно-говяжьего хэша. Я тут ищу большого плохого Короля Каира и жуткую Аэлиту, а капитан Беж всё это время управлял девочкой. Я по-прежнему собираюсь убить двух других, но сейчас мне нужно навестить Тедди и заставить его выложить мне свои самые сокровенные тайны. Очень подходящий момент. Мне в самом деле нужно кого-нибудь убить.
Чем дольше я здесь нахожусь, тем всё привлекательнее и привлекательнее выглядит Ад. Там я знал, что не могу никому доверять и ни на кого не могу положиться, кроме Дикого Билла. Единственному парню в краю миллиардов. Я хвастался перед Святошей Джеймсом людьми, которые прикроют мне спину в Лос-Анджелесе, но кто это сейчас? Аллегра и Видок не пригласят меня на вист в обозримом будущем. Кэнди — это Швейцария. Нейтральная территория между враждующими странами. Касабян — надломленный нытик. Возможно, мне следовало проглотить гордость и слиться, или что я там должен был сделать, со Святошей Джеймсом. У меня хотя бы был Ключ. Тогда я смог бы убраться от этой пелены дерьма. Но мне нужно было молоть языком. И Святоша Джеймс прав. Это обычно я загоняю нас в угол. А он был тем умником, который вытаскивал нас. Иногда я тоже нас вытаскивал, но, в основном, стреляя в окна, выпрыгивая и надеясь, что с другой стороны есть что-то ещё, кроме неподвижного воздуха. Если он снова появится и не захочет, чтобы я унижался, возможно, я попробую слиться. То, чем я занимаюсь сейчас, не приводит ни к чему хорошему.
У меня звонит телефон. На этот раз я смотрю, кто звонит.
— Отец. Рад вас слышать, но сейчас неподходящее время. Можем поговорить после того, как я вытряхну кое из кого душу?
— Нам в самом деле нужно поговорить сейчас. Мне кажется, происходящее гораздо серьёзнее, чем призрак и несколько убийств.
— Много убийств. Эта девочка. Бесёнок. Она центр всего это. Кое-кто контролирует её.
— Откуда ты знаешь?
— Я ходил в страну мёртвых и спросил её.
— Ты не можешь держаться подальше от тёмных мест, не так ли? Пожалуйста. Нам в самом деле нужно поговорить.
— Я направляюсь в Малибу.
— Хорошо. Я отвезу тебя. Мы можем поговорить в машине.
— Ладно. Приезжайте в «Шато Мармон» и позвоните мне от входа. Если кто-то начнёт вас доставать, скажите, что вы здесь ради мистера Макхита.
— Как Мэкки-Нож Макхит [207]?
— Ага. Будете хорошо себя вести, я изображу для вас Бобби Дарина [208]. Позвоните, когда доберётесь сюда.
Когда кто-то стучится с другой стороны дедушкиных часов, я проверяю свои пистолеты. Неожиданно я оказался на Центральном грёбаном Вокзале. Стук становится громче.
