— Ну разумеется, мистер Ли, — ответил министр. — Я отправлю кого-нибудь с вами в аэропорт, чтобы не было затруднений. — Он отвел Рул и Ли в сторону от репортера. — Мисс Рул, — сказал он тихо, — я получил донесение, что некий итальянец, проживающий в стокгольмском «Гранд-Отеле», устраивает подобие аукциона по продаже, как он утверждает, плана вторжения в Швецию. Вам ничего об этом не известно?
Трина Рагулина окинула зал взглядом. Здесь было уже почти пусто, а после того, как выключили главный экран, освещение стало тусклым. Большинство людей уже покинули зал, и кроме нее здесь оставались только Джоунс, Майоров и этот охранник. Он как раз отвернулся, чтобы посмотреть на экран.
Гельдер уже исчез с экрана, уведенный шведами. И для нее он тоже исчез, а она оставалась с Майоровым.
Майоров, полагая, что он остался наедине с Джоунсом, заговорил в тишине:
— На следующей неделе, примерно в это время, я должен был быть выбран в Политбюро, — сказал Майоров. — Это мне было обещано самим председателем.
— Сожалею, сэр.
— О, это все равно произойдет, — сказал Майоров. — Пусть и не на следующей неделе. Ну а завтра я съезжу в Москву, доложусь перед Политбюро, постараюсь все произошедшее представить в лучшем свете. Начну следствие, каким образом шведы узнали о наших планах, ну и это займет у меня какое-то время.
— А вы не боитесь...
— Наказания за провал? — прервал Майоров. — Совершенно не боюсь. Меня защитит Первый секретарь и двое других членов Политбюро, на которых у меня, чтобы вы знали, есть любопытная задокументированная информация. Опять же, я развил и укрепил силы СПЕЦНАЗ, чего не мог бы сделать ни один русский. И это не будет забыто, особенно адмиралом Горшковым, кому это подразделение непосредственно подчинено. Нет, Джоунс, за меня говорит многое. А еще у меня в Вашингтоне есть Феррет, которого я завербовал лично. Один Феррет, с его высоким постом в ЦРУ, уже гарантия карьеры любого человека. Так что я буду жить и процветать и, не беспокойся, тебя тоже не забуду.
— Ты не будешь жить, — сказала Рагулина, и тут только все вспомнили о ней.
К ней бросился солдат, и она выстрелила в него всего один раз. Но и этого оказалось достаточно. Она вышла из камбуза, держа пистолет-пулемет. Джоунс оцепенел, а Майоров встал и повернулся к ней лицом.
— Рагулина, — тихо сказал Майоров, — сейчас же положи оружие, и будем считать, что ничего не случилось. Солдат не в счет, я об этом позабочусь. И ты по-прежнему будешь продолжать работать здесь.
— Ты уверен, что я так уж хочу по-прежнему работать здесь? — спросила Рагулина.
Она немного развернулась и выстрелила в Джоунса. Тот стал заваливаться на ограждение позади него и рухнул на стол в следующем ряду.
— Ты уверен, что мне так уж хочется провести остаток молодости, как животное, в твоем стойле, снося побои и издевательства от тебя или твоих гостей по твоему приказу?
Майоров теперь навалился на стол, не сводя с нее глаз. Рагулина слышала шаги, громыхающие по ступеням, ведущим к залу.
— Сейчас они будут здесь, Трина, — сказал Майоров. — Положи оружие, и я обещаю, что тебе они ничего не сделают.
— Я уже сыта твоим покровительством, Майоров, — сказала Рагулина. — И больше не хочу повторять этот опыт.
Она переключила предохранитель на автоматическую стрельбу и нажала на курок.
По какому-то таинственному закону воздействия физических сил первая очередь заставила Майорова протанцевать задом наперед вдоль ограждений ряда столов под дождем полученной им картечи. Вторая очередь подняла его над ограждением и стала швырять с ряда на ряд по направлению к стене зала, где он и распластался, в то время как из него вылетали клочья плоти, заливая кровью ковер.
Дверь зала отворилась, и внутрь ворвались два солдата в форме. Трина Рагулина развернула пистолет-пулемет, вложила горячий ствол в рот и нажала на курок.
Она уже не услышала выстрела.
Рул, а за ней и Ли вошли в номер-люкс гостиницы «Гранд-Отель». В гостиной было пусто, но кругом было полно пустых стаканов и сигаретных окурков. Мебель стояла в беспорядке.
— Иисусе, — сказала она, — это место выглядит, как Сан-Хуан[14] в сезон ураганов. Эмилио! — крикнула она.
— Здесь, — донесся задушенный голос из соседней комнаты.
Она толчком открыла дверь в соседнюю спальню и вошла. За ней Ли. Спальня была пуста.
— Да здесь я! Пожалуйста, входите!
— Лучше тебе войти первым, — сказала она Ли, указывая на дверь ванной.
Ли сунул туда голову и засмеялся.
— Я думаю, все нормально, — сказал он. — И потом, не такая уж ты стеснительная.
Они оба вошли в ванную. Эмилио Аппичелла сидел по уши в воде в огромной ванной, с огромной сигарой во рту.
— Привет! — сказал он, не вынимая сигары. — Я слышал, вы успешно справились с вашей миссией!
— Эмилио, — начала Рул. — Что это такое я слышу о твоей торговле планами вторжения Советов с прессой?
Из воды вынырнула рука, отерлась о полотенце и вынула сигару изо рта Аппичеллы.
— Ах, да, — он обнажил все свои великолепные зубы, — я позвонил нескольким людям и устроил небольшой аукцион. И получил тридцать тысяч долларов от одной американской телеграфной информационной компании. Ну разве капитализм это не чудесно?
— Эмилио, ведь этот документ является собственностью Центрального Разведывательного Управления, — сурово сказала Рул.
— Ну да? — воскликнул Аппичелла. — И сколько же они заплатили за это?
— Ну... — опешила Рул, — я уверена, что я могла бы пробить для тебя вполне приличные наградные от Управления.
— Спасибо тебе большое, — сказал Аппичелла, — но я не одобряю, когда дают чаевые. Но в любом случае, у тебя нет повода для огорчений. У меня для тебя приготовлен гораздо более ценный материал.
Она села на крышку унитаза.
— Да? Что за материал?
Аппичелла указал сигарой:
— Там, на кровати лежит брифкейс.
— Я принесу, — сказал Уилл и вскоре вернулся с дешевым пластиковым портфелем.
Рул открыла брифкейс. Внутри находились две пухлые стопки компьютерных дискет и коричневый конверт.
— Что это? — спросила она.
Прежде чем ответить, Аппичелла сделал длинную затяжку.
— Когда я работал на компьютерах Малибу, — наконец сказал он, — я установил там специальную плату связи моей конструкции. Я сказал Майорову, что это такой модем, который позволяет связываться с компьютером по телефону. И это было, разумеется, правдой, но не всей. Вставив соответствующую плату в компьютер Рольфа в Стокгольме, я мог по телефону связываться с компьютером в Малибу и работать с ним, пользуясь клавиатурой здесь. Далее, мне удалось так проинструктировать их компьютер, что он представлял компьютер Рольфа как дисковод жестких дисков, то есть, его собственный, только другой, еще один.
Аппичелла еще раз пыхнул сигарой и выпустил совершенное кольцо из дыма.
— Ну а потом я просто скопировал все с его дисковода на дисковод Рольфа, capisci[15]?
— Capisco[16], — сказала Рул, светлея лицом.
— И эти мягкие дискетки на твоих очаровательных коленях содержат в себе все содержимое компьютера в Малибу, — сказал Аппичелла, указывая сигарой. — В двух экземплярах, разумеется; все всегда надо дублировать.
— А скажи мне, — Рул прищурилась, — Майоров может узнать, что ты сделал это?
— Исключено, — отозвался Аппичелла. — Ведь у него теперь многопользовательная система. И я всего лишь один из пользователей, и быть им могу столько, сколько будет работать его компьютер.
— И это подарок, Эмилио? — с подозрением спросила Рул.
— От меня — тебе, — улыбнулся итальянец. — Однако попрошу, если ЦРУ пожелает и далее использовать компьютер в Малибу, и потребую сто тысяч долларов за мою особую, единственную в своем роде плату.
— Я буду счастлива передать Управлению это пожелание от твоего лица, Эмилио; я не думаю, что возникнут какие-либо проблемы.
— Хорошо, — согласился он. — Я отправлю тебе плату в обмен на квитанцию о переводе денег на мой цюрихский счет — а номер депозита записан там, на конверте. — И тут его лицо вдруг посерьезнело. — Кажется, там в конверте еще один подарок для тебя, моя дорогая.
Рул извлекла из конверта пачку бумаг.
— А это что?
— Копируя файлы, я обнаружил, что некоторые из них закодированы. Расшифровать их было несложно, разумеется, поскольку именно я присоветовал им кодировочную систему, еще в первые свои визиты к Майорову. Они оказались личными файлами Майорова, и среди них содержалась информация о двух шпионах, которых он завербовал лично, одного в Швеции, другого, боюсь, в Соединенных Штатах. Их имена не названы, но шведский упоминается как Тюлень, а американский как Феррет.
— Тюлень — это, несомненно, Карлссон, — сказала Рул, пробегая глазами по страницам.
