– Согласен, – сказал я, – но проблема вот в чем. Из всех мест преступления только это имеет тайный путь отхода. Я тщательно изучил все остальные. Ни на Бакс-роу или Хэнбери-стрит, определенно, ни на Митр-сквер с ее несколькими выходами и ни на Миллерс-корт нет ничего похожего на тайный проход. Такое есть только здесь. И любопытно то, что, как мы с вами только что доказали, этот подземный тоннель не налагает никаких ограничений на физические габариты человека. Здесь свободно может пройти мужчина среднего роста. Следовательно, самый элементарный и чисто эмпирический момент вашего портрета – невысокий рост Джека – опровергнут. Далее, это было единственное эмпирическое указание на личность преступника. Все остальное – чистые умозаключения, основанные на том, что он знал, что умел, какими навыками обладал. Но все умозаключения были основаны на том, что убийства мог совершить только человек, обладающий небольшими физическими размерами. Да, подполковник Вудрафф был невысокого роста, однако это не имеет никакого отношения к делу. Человек моего роста – и даже вашего – мог без труда покинуть места всех пяти преступлений.
– Что ж, возможно, я ошибся. Но если ошибаюсь в этом, во всех остальных предположениях я был прав?
– Действительно. Но только это ничего не дало. О, если только не знать наперед о том, что Вудрафф невысокого роста, и добавить эту черту к его портрету, чтобы выделить его из остальных…
– Должен сказать, подобное направление кажется мне весьма странным.
– С момента нашей последней встречи я кое-что узнал, и это, возможно, объяснит причину моего отклонения в сторону. Так, например, я узнал, что под вашей способностью зажечь любое общество скрывается то, что вы склонны к припадкам ярости. Вас исключили из благопристойного общества ученых и интеллектуалов по причине слухов о вашем отвратительном поведении. С тех пор бывшие коллеги не желают поддерживать с вами никаких отношений.
– Уверяю вас, я не держу на них зла. Наши взгляды разошлись. Эти люди чересчур рьяно выступают за реформы, а меня они считают чрезмерно циничным. Мы всегда не слишком ладили между собой.
– А я все слышал не так. Главным событием, заставившим вас исключить, явился один «эксперимент», предпринятый вами несколько лет назад, слухи о котором у многих вызвали беспокойство. Вы взяли к себе в дом девушку из лондонских низов – несомненно, шлюху, такую же, как Энни, Долговязая Лиз и остальные. На протяжении полугода вы с коллегой работали над ней день и ночь; это был отчаянно тяжелый труд и для вас, и для девушки, некой мисс Элизабет Литтл, если не ошибаюсь. Вы были на грани потери рассудка, у вас все чаще случались припадки бешеной ярости. Предположительно, имели место побои, издевательства, сексуальные домогательства. Что касается вашего товарища, в какой-то момент вы набросились на него. Это также напугало всех ваших знакомых. Они ненавидят насилие. Ваш товарищ, похоже, бесследно исчез.
– Да, исчез, – подтвердил профессор.
– Как и девушка. Она покинула страну, бежала в Америку, покончила с собой? Никто не знает, но все это очень напоминает древнегреческий миф о Пигмалионе, скульпторе, который влюбился в свою статую. Но только в вашем случае вы постоянно общались с бедной девочкой.
– Это начинает выводить меня из себя. Вы меня в чем-то обвиняете?
– Другой резонный вопрос: кто был этот ваш товарищ? Полагаю, это был подполковник Вудрафф, с которым вы сошлись на почве увлечения механизмами разговорной речи. Вудрафф жил с вами в то время, когда вы работали с Элизабет. Увидев, как жестоко вы с ней обращаетесь, он воспротивился, и, воспользовавшись его советом – а также, готов поспорить, и деньгами, – Элизабет сбежала от вас.
– Я любил их обоих! Но они меня предали. Вот и всё. Больше не о чем говорить.
– Вам даже в голову не приходило, что девушка не любит вас, а боится. Вам и в голову не приходило, что подполковник Вудрафф совершенно бескорыстно – согласно своей натуре – отошлет ее прочь, испугавшись того, что вы можете с ней сделать. Вот почему вы набросились на него в университете, у всех на глазах.
– Похоже, дорогой Джеб оказался не так прост, как я полагал… Да, не прост, но уж слишком он неповоротливый и медлительный.
– Ну, а дальше все еще очевидней. Вы составили «профиль» преступлений, указывающий только на одного Вудраффа, вплоть до колец, которые он постоянно носил с собой начиная с пятьдесят седьмого года. Ваш замысел был настолько тщательно проработан, что вы обратились ко мне еще до улики «Е-У-В-Р-Е-И», которой вы воспользовались, чтобы посадить меня на крючок. Ну, а я прямо-таки ждал, когда меня подцепят. Но для того, чтобы профиль приобрел смысл, нужны были убийства. Какой толк от профиля без убийств? Отсюда вытекает, что убийства были подстроены под профиль, а не наоборот. И если это так, убийцей может быть только один человек.
Профессор молчал.
– Полагаю, вы – доктор Потрошитель, – сказал я.
– К вашим услугам, – ответил он.
– Ваше безумие и ваш блестящий ум взаимно дополняют друг друга. Безумие заставило вас убивать, чтобы дать выход ярости из-за предательства, а блестящий ум нашел применение, сотворив «Потрошителя», наводящего ужас на город, которого вам предстояло выследить и победить. Вот ваш план: вы отнимаете все у самых слабых женщин на свете, самых падших и обделенных. Вы мстите подполковнику Вудраффу, которого мало того что убиваете, но который будет к тому же еще проклят на все времена. Вы жаждете славы человека, который выследил и убил Потрошителя, и моя задача заключалась в том, чтобы вам эта слава досталась. И тогда вы получаете все и с почетом возвращаетесь в общество, исторгнувшее вас.
– Плохо, что вы все поняли слишком поздно, – сказал профессор. – Как и бедняжка Элизабет. Она так ни о чем и не догадалась. У меня на счету не пять, а шесть женщин. Первой была Элизабет. Она не вернется из небытия, чтобы рассказать о моей дружбе с подполковником Вудраффом. Как и вы. Мне мешали и другие. Разумеется, подполковник, потом какой-то громила, какой-то бармен… У меня были достаточные основания сделать то, что я сделал, уверяю вас.
У меня на глазах его рука скрылась под полой пальто и вернулась с большим ножом.
– Я найду другого дурака-газетчика, – спокойно произнес профессор, поскольку, имея оружие, он полностью контролировал ситуацию. Я получу то, что заслужил, точно так же, как я расплатился с теми, кто меня предал.
– Сэр, вы вызываете отвращение!
– Кто ты такой, чтобы судить меня, маленький человечек? Ты ничего не можешь предложить миру. Я же предлагаю все – от гениальности и высших моральных принципов до своих утопических устремлений. Но для того, чтобы их осуществить, я должен возвыситься, и я непременно возвышусь!
Только теперь увидел я его истинную сущность: чудовище из кошмаров, олицетворение разрушения, убийца из мрака преисподней «Дна», излучающий самовлюбленность и безумие. Джек Ужасающий, Джек Всевышний, Джек Gloria Mundi[69], Джек, Поднявшийся-на-дыбы, Джек Фортиссимо. Он был всем этим, но не только. Он был Джеком-Потрошителем, в полном расцвете, необузданным, с острым ножом в правой руке, высоко занесенной, чтобы шагнуть вперед и нанести удар, глубоко погрузив сталь в мое тело; он знал, что силой значительно превосходит меня, знал, как и куда приложить острие, знал, что мастерство позволит ему сделать смертоносный выпад сто раз из ста попыток.
– Смотри на меня, глупец! Знай, кто я такой! Ты заплатишь своей жизнью за честь познакомиться с Джеком. Перед ним ты ничто! Я, Потрошитель, заберу твою никчемную жизнь и двинусь дальше, дальше и дальше. Джек вечен!
Он никогда не был Шерлоком Холмсом. Он всегда был мистером Хайдом.
Профессор шагнул ко мне, занеся руку для смертельного удара.
Пуля ударила его в плечо, взорвавшись облачком шерстяных волокон и мельчайших частиц живой плоти. Он развернулся, выронив нож, рука в роскошном твиде бессильно упала. Плотная ткань тщетно пыталась впитать в себя алую жидкость, бьющую ключом из раны. Кирпичные стены отразили отголоски выстрела, со сводов просыпалась пыль, а крысы, чьи крошечные барабанные перепонки были буквально разорваны оглушительным звуком, принялись суетиться и пищать.
Из темноты вышел подполковник Вудрафф с дымящимся «Уэбли» в руке.
– Сэр, вы арестованы, – сказал он.
Джек-Потрошитель смотрел на нас. Кровь струилась сквозь пальцы, зажимающие рану.
– Значит, ловушка, – сказал он. – Искусно выполненная журналистом и солдатом, в который уже раз чудодейственно спасшимся от неминуемой смерти. Прими мои поздравления, Хью, но ты всегда был героем. И я любил тебя, Хью, как любил ее, но вы причинили мне боль, растоптали мою любовь!
– Томас, я тоже тебя любил, однако твой гений превратился в безумие и зло. Я не смог тебя спасти. И теперь, сэр, вам придется заплатить за все.
