Миссис Феррер, разумеется, тоже узнала, что ее покойная дочь попала под подозрение. Сьюзен первый раз в жизни увидела эту благовоспитанную даму в такой ярости:
– Какая чудовищная ложь! – воскликнула Ада, трясясь от гнева. – Хелен никогда бы в голову не пришло сочинять грязные послания. Она никогда никому не вредила, кроме самой себя.
Августа плотно сжала губы:
– Мы должны снять с Хелен это бредовое обвинение и положить конец порочащим ее память грязным сплетням.
– Эти слухи – все равно что осквернение могилы, – сказала Сьюзен.
Слухи дошли и до Анжелы. Она восприняла их крайне напряженно.
– Вы верите, что мама писала эти письма? – спросила она наивно.
– Боже сохрани! Где ты это услышала? – возмутилась Сьюзен.
– В школе все это обсуждают, – сообщила девочка. – Это настоящая сенсация. А это может быть правдой?
– Конечно нет! Это подлая ложь!
Анжела задумчиво потерла нос и сказала нечто странное:
– Нет, это не мама. Она на это была не способна!
Вот так раз! Что это – недооценка способностей или гордость за мать? Сьюзен не могла решить эту дилемму.
Друзья Квэндишей и Ады Феррер встали стеной на защиту чести умершей женщины. Но грязный поток сплетен не иссякал.
Если допустить, что Хелен и была автором анонимок, то ее смерть могла быть не несчастным случаем. Возможно, что вольно или невольно она разворошила осиное гнездо и вытянула на свет божий замятый скандал или даже преступление? И надо было заставить ее замолчать? Но это означает, что в Нью-Эдеме живет убийца! И что он не остановился даже перед кровавым преступлением, чтобы тайное не стало явным!
Жизнь в Нью-Эдеме снова забила ключом. Сплетни и версии распространялись с быстротой молнии. Начавшись с еле слышного шепота, слухи выросли до вульгарного базарного ора.
Билл Лоренс сидел в своем кабинете, опустив голову на руки, и молился об Аде Феррер. Восприняв обвинения в адрес дочери как жестокий удар по фамильной чести, она еще раз доказала, что у нее железные нервы. Но как долго она сможет выдержать это чудовищное унижение?
В это же время сержант Баттеркап размышлял о том, что если в ближайшее время ситуация не прояснится, ему придется вернуться к расследованию обстоятельств смерти Хелен Карлсон. Не исключено, что произошло жестокое преднамеренное убийство, и он, как представитель государственной власти, должен будет обеспечить верховенство закона.
– Ты можешь представить себе, что Хелен сделала такую мерзость? – спросила Сьюзен Нормана, прибывшего на очередной уик-энд.
Мужчина пожал плечами:
– Нет. Но кто знает, что таится в душе человека? Мы же видим только фасад.
– То есть ты не исключаешь такую возможность?
– Черт его знает. Мне кажется, я очень плохо понимал ее.
Сьюзен была ошарашена его ответом:
– Разве ты не был счастлив с Хелен?
Норман ответил с горечью в голосе:
– На первых порах – да! В ней было все, что я искал: незаурядный ум, потрясающая красота, бурный темперамент. Мы были очень счастливы и днем, и ночью. А потом все как-то разладилось. Хелен часто жаловалась, что я плохо забочусь о ней и не вникаю в ее проблемы. И эти упреки были совершенно справедливы. Но я злился, и мы стали ссориться. А в ссорах всегда говоришь и делаешь что-то лишнее. Я очень хотел бы взять назад многие свои слова и поступки и начать все с чистого листа. Но смерть безвозвратна. Еще никто не пробуждался от этого сна.
В словах Нормана слышалось отчаяние, сожаление и глубокая усталость. Сьюзен сочувственно погладила его по рукаву пиджака, ее рука задрожала, и во рту мгновенно пересохло.
Прошло пять недель со дня похорон Хелен. Анонимные письма не приходили. Брожение на кухне сплетен становилось все интенсивнее. Аде Феррер негласно был объявлен бойкот: ей вменяли в вину поступок дочери. Ада почти перестала выходить из дома.
Только Августа Квэндиш осталась верна своей давней подруге. Она постоянно поддерживала с ней связь по телефону и прекратила всякое общение с ее соседями.
Анжела тоже поверила в вину своей матери. После школы она сразу возвращалась домой, бродила по комнатам, как тень, и наотрез отказывалась покидать виллу. Обычно она устраивалась в каком-нибудь уютном уголке и погружалась в чтение. Она ушла в себя и почти ни с кем не разговаривала. Даже Норман не смог вывести ее из депрессивного состояния.
– Мы имеем то, что имеем, – констатировала Сьюзен. – Ребенок сбит с толку. Я готова своими руками удавить этих злобных ядовитых змей!
Доктор Лоренс определил состояние Анжелы, как начало невроза.
И вдруг Анжела начала настаивать на возвращении на ночь в родительский дом, твердя, что соскучилась по своей комнате. Сьюзен поняла: они с матерью больше не могли ее защитить. Друзей и родственников Хелен все считали врагами, и Анжела просто искала надежное укрытие, как преследуемый охотниками зверек.
Скрепя сердце Сьюзен согласилась, но при условии, что она сама будет укладывать девочку спать.
– Спи спокойно, мой ангел. Если тебе станет страшно, зови Салли или сразу же звони мне – я немедленно приду.
Ответом ей послужил удивленный взгляд и недоуменный вопрос:
– А чего мне бояться?
– Ну, например, тяжелых воспоминаний.
– Вы верите в привидения, Сьюзен?
– Конечно, нет. Никаких привидений не существует.
– Как жаль, – Анжела натянула одеяло до подбородка. – Вам будет не хватать меня?
– Очень. Надеюсь, ты скоро к нам вернешься.
– Посмотрим.
Все случилось неожиданно. Прошло уже полтора месяца со дня похорон Хелен, как вдруг пришло сразу два анонимных письма: одно – мисс Селине Мидс, а второе – бургомистру Нью-Эдема.
Письмо для мисс Мидс было вложено в конверт с черной рамкой – в таких конвертах присылают сообщения о смерти и приглашения на похороны. В письме сообщалось, что ее любовник, работающий в Нью-Йорке, погиб в автомобильной катастрофе. Селина упала в обморок. Приведенная в сознание доктором Лоренсом, она узнала от него, что Кевин Роджерс жив и здоров, чего и ей желает.
«Жизнь ваших дочерей – Флоры и Алисы – в большой опасности», – сообщалось в другом письме, полученном мистером Гамильтоном Крэйном. Ему рекомендовалось держать девочек в поле зрения, иначе их шансы остаться в живых равны нулю. С миссис Крэйн случилась истерика. Она запретила дочерям выходить из дома и, разумеется, забрала девочек из детского сада.
С этого дня поток анонимок возобновился с прежней силой. Люди ежедневно получали письма со скорбными сообщениями, угрозами и грязной клеветой. И если раньше жители Нью-Эдема заботились лишь о своем добром имени, то теперь они дрожали за свою жизнь и жизнь близких. Страх смерти – действенное оружие, и автор писем пользовался им с садистским удовольствием!
* * *
«Ваш муж подсыпает вам яд в еду, Вирджиния Вилдс. Готовьтесь к смерти!»
Миссис Вилдс уставилась на лист бумаги, дрожавший в ее руке. Вырезанные из газеты буквы прыгали перед глазами. Женщина выронила письмо.
– Что случилось, дорогая? – спросил Альберт Вилдс.
– Прочитай, – прошептала женщина.
Мужчина быстро пробежал глазами письмо и растерянно взглянул на жену:
– Ты что, веришь в этот бред?
– Нет, Альберт, но мне страшно.
– Почему? Ты же не думаешь, что я задумал тебя убить?
– Чепуха! Мы знакомы пятьдесят лет, и я полностью доверяю тебе. Ты любишь меня, я знаю, и никогда не причинишь мне зла.
– Чего же ты тогда боишься, Вирджи?
– Этого сумасшедшего! Он где-то рядом. Он один из нас. У меня от этого мурашки по коже.
Миссис Вилдс поднесла к губам чашку с чаем, но пить не стала. Ее рука невольно задрожала, и она со звоном поставила чашку на блюдце.
– В чем дело, Вирджи?
Женщина стыдливо взглянула на мужа, и он перехватил ее взгляд. Затем она решительно взяла чашку и выпила чай залпом.
– Вот чего добивается этот сатана! Недоверия и страха! Прости меня, любимый!
– Все в порядке, – сдавленным голосом ответил мужчина. – Твоя реакция вполне естественна.
– Нет, она неестественна, – возразила жена. – Совершенно неестественна.
– Раньше, – сказал Альберт задумчиво, – мы думали, что живем в раю. А вот теперь познакомились с адом.
Этой точки зрения придерживалась и Сьюзен.
– Только в больной голове могли родиться такие извращенные мысли, – сказала она матери. – Но у этого эпистолярного террора есть и положительная сторона: он снимает подозрение с Хелен Карлсон.
– Для меня ее невиновность и так была очевидной, – возразила Августа. – Она подло оклеветана, и я скажу это в лицо любому!
