Никто мне не помогал, ничего не происходило. С этим не хотелось мириться, но в конце концов до меня дошло, что так все и будет. Я попался. Хватит себя обманывать.
Я подумал о Моне — ведь именно она стала причиной моих неприятностей. Если бы я не взял деньги Пита Хендриксона, чтобы расплатиться за то серебро, Стейплз меня бы не раскусил. Я обзывал себя чертовым дураком и другими словечками, кажется, немного побранил и Мону. Но вообще-то, я ругал ее вполсилы. Я знал: будь у меня возможность, я бы снова поступил так ради нее, а потому не держал на нее зла. Да и как можно злиться на такую милую, беспомощную детку?
Я сидел в углу камеры, в сторонке от всех, думал о ней, и мне становилось тепло и приятно. Я вспоминал ее в тот день. Как она подошла прямо ко мне, обвила руками и положила голову мне на грудь. Как стояла там — голая, дрожащая. И обнимала меня крепче и крепче, и мне уже казалось, что мы одно целое.
Она была не от мира сего, эта малышка. Не такая, как те проклятые шлюхи, с которыми я вечно якшался. Вот с такой деткой я бы с удовольствием связал свою жизнь. Ради нее сделал бы все на свете, потому что знал: она сделает все на свете для меня и я могу спокойно ехать по своим делам.
Меня тревожило, что она подумала, когда я за ней не вернулся. Меня тревожило, что с ней теперь случится. Закрыв глаза, я видел все как наяву: на пороге появляются разные парни, старуха предлагает им… а Мона… Мона там, в спальне…
Я быстро открыл глаза. Заставил себя не думать о ней, а вместо этого начал вспоминать дом, где она жила.
Знаете, почти в тот самый момент, когда я переступил порог этого дома, у меня возникло чувство: что-то здесь не так. Тогда я еще не мог сообразить, в чем дело, а потом навалилось слишком много забот и было не до того.
Но теперь до меня наконец-то дошло: в доме совсем не было фотографий. Я имею в виду — фотографий людей.
Наверное, я побывал в десяти тысячах старых домов — домов, где живут старые люди. И повсюду на стенах была масса фотографий. Бородатые мужчины с расстегнутыми воротниками. Женщины в платьях с закрытым воротом и рукавами типа «окорок». Мальчики в костюмах Бастера Брауна[3] и девочки в матросках и штанишках. Дедушка Джонс, дядя Билл и тетя Хэтти. Дети кузины Сьюзи… Все старые дома таковы. Везде есть такие фотографии. Но в этом доме я, черт подери, не увидел ни одной.
Эта мысль все время крутилась у меня в голове, и я наконец подумал: «Ну и что? Тебе-то какое дело?» Знаете, я даже разозлился на себя: думать о таком, да еще и в том месте, где я оказался! В общем, я перестал об этом думать и снова начал беспокоиться о себе; прошло немало дней, прежде чем я вернулся к этой мысли. Но к тому времени…
Даже не знаю. Решайте сами. Может, в любом случае было бы слишком поздно.
Может, в любом случае все закончилось бы тем же самым… Я попал в тюрьму в среду утром. В пятницу днем мне должны были предъявить обвинение. В тот день около двух зашел надзиратель и отвел меня в душевую. Я помылся и побрился в его присутствии, а потом он выдал мне мою одежду.
Я оделся. По длинному коридору, через множество дверей тюремщик провел меня в приемную. Он сообщил мое имя полицейскому за конторкой. Тот выдвинул ящик, пролистал пачку конвертов и швырнул один из них на стол.
— На, проверь, — сказал он мне. — Если чего-то не хватает, скажи прямо сейчас.
Я открыл конверт. Там были мой кошелек, ключи от машины и талон с полицейской стоянки.
— Ну, все? — спросил он. — Тогда черкани-ка вот тут.
Я расписался в получении. Как-то у них странно устроено, подумал я, на черта столько возни лишь для того, чтобы я предстал перед судьей? Но, как уже говорил, я еще никогда не был в тюрьме и решил, что им, наверное, виднее.
Я положил вещи в карман. Дверь на улицу была открыта, и я подумал: о боже, все бы отдал, только бы оказаться там…
Тюремщик зашел за конторку. Он стоял возле бачка с водой, полоскал рот и сплевывал в большой медный таз. Казалось, он напрочь обо мне забыл. Я стоял и ждал.
Наконец полицейский поднял на меня глаза:
— Эй, парень, тебе что, здесь нравится?
— Да как-то уже попривык, — промямлил я.
— Вали-ка отсюда, — сказал он. — Какого черта ты здесь ждешь? Все свое барахло получил, да?
— Да, сэр, — ответил я. — Большое вам спасибо, сэр!
И выбежал из этого проклятого места так быстро, что, бьюсь об заклад, даже тени не отбрасывал.
Я ведь был уверен, что это ошибка, понимаете? Что они спутали меня с каким-то другим парнем. Я не представлял себе, что могло быть как-то иначе.
Я сел в свою машину, стоявшую на полицейской парковке. Рванул оттуда со скоростью пули и, наверное, проехал четыре или пять кварталов, прежде чем оклемался и сбавил скорость.
Нет, так легко я не отделаюсь. Интересно, как далеко я надеялся удрать на купленной в кредит машине и с жалкими двумя долларами в кармане? Может, полицейские сваляли дурака, а может, Стейплз решил дать мне поблажку? В любом случае не худо бы его проведать. Если он готов играть по-честному — отлично. Если нет, тоже неплохо. По крайней мере, оторву его поганый хвост, прежде чем вернусь за решетку.
Я припарковался чуть поодаль от магазина. Потом подкрался к окну и заглянул сквозь стеклянную дверь.
Стейплз стоял примерно посередине прохода, спиной ко мне, — похоже, пересчитывал выручку.
Я рванул дверь и вошел. Стейплз вздрогнул и обернулся.
Он быстро шагнул мне навстречу, протягивая руку для пожатия:
— Мой дорогой мальчуган! Я так рад, что они тебя быстро выпустили. Я просил их не задерживать тебя ни минутой больше, чем требуется. Дал им понять, Фрэнк, что это очень срочно.
— Что ж, ладно, — ответил я. — Я же не возникаю, пойми. Но если хочешь знать мое мнение, три дня — это не так уж скоро.
— Но, Фрэнк, — развел он руками, — какие три дня? Твоя жена вернула мне деньги не больше часа назад.
Моя жена? Жена, которой у меня уже вроде как нет, взяла и выложила капусту? Да не может того быть. Черта с два она раскошелилась бы, даже если бы ей вдруг подфартило.
Стейплз взглянул на меня выжидающе:
— Хочешь сказать, ты об этом не знал? Она не сказала тебе, что хлопочет, чтобы тебя выпустили?
В его голосе была мурлыкающая, самодовольная нотка. Я не знал, в чем дело или о чем он думает. Но с таким парнем, как он, не стоит делиться своими бедами.
— В общем-то, я знал, что она пытается найти деньжат, — протянул я, — но не думал, что и вправду найдет. Пожалуй, ты оказался прав. Никогда не знаешь, на что способны близкие, пока тебя не припрут к стенке.
— Гм… — Он кивнул, пристально глядя на меня. — Я вот что подумал. Понимаешь, в магазин звонили разные люди, спрашивали о тебе. Клиенты, которые оформили покупку по каталогу и теперь ожидают доставки. Я объяснил им ситуацию — сказал, что у тебя вышла недостача и…
— Отлично, — перебил его я. — Ты бы еще в газетах об этом раструбил.
— Ну же, Фрэнк. Я ведь только старался тебе помочь. Ты ведь, если захочешь, можешь быть очень даже обаятельным, вот я и подумал: возможно, кто-то из твоих клиентов пожелает вызволить тебя из беды.
Я покачал головой. Похоже, этот парень, черт его дери, окончательно свихнулся.
— Пожелают они, как же. Тут ведь «Сакс Пятая авеню», и мои клиенты сплошь миллионеры. И мне не приходится чуть ли не дубиной выбивать из них каждый доллар.
— Что ж, — со смущенной улыбкой сказал Стейплз, — наверное, надежда и вправду была слабая. Но… я хотел сказать, что твоей жены не было среди тех, кто справлялся о тебе по телефону.
— И что? — спросил я.
— Ничего, — поспешно ответил он. — Само собой, ты бы позвонил ей из тюрьмы. Мне просто показалось весьма любопытным, что твоя жена сюда не звонила, но передала деньги с другой женщиной. Я думал, может быть… э-э…
Я пожал плечами. Это показалось любопытным ему!
— Ладно, будем говорить начистоту, — сказал я. — Я не звонил жене. Я обзвонил всех этих поденщиц и судомоек, которые числятся среди моих клиенток, и сказал им: деньги на бочку — или между нами все кончено.
— Фрэнк, я серьезно! — Стейплз хлопнул меня по плечу. — В сущности, та женщина — девушка, — что принесла деньги, была вполне привлекательна. Довольно неряшлива и потрепанна, но совсем не дурна.
— Должно быть, это Франсес Смит, — предположил я. — Соседская девчонка. Похоже, Джойс нашла работу и прислала Франсес, чтобы передать деньги.
Я закурил с небрежным видом и уронил спичку на пол. Огонек в глазах Стейплза, нетерпеливый и хитрый, постепенно угас.
— Что ж, Фрэнк. Раз уж ты теперь здесь…
— Раз уж я теперь здесь, — перебил я его, — то заберу деньги, которые мне причитаются.
— Ну же, Фрэнк, — надул губы Стейплз. — Неужели ты на меня сердишься? Неужели хочешь уволиться?
