Через несколько минут де Хейвн уже торопливо поднимался по широким ступеням увенчанного массивным куполом здания Джефферсон-билдинг, в котором размещалась библиотека конгресса. Расписавшись в получении от полицейской охраны ключей от оснащенной системой сигнализации двери, он направился на второй этаж, в комнату LJ239. Здесь располагался читальный зал отдела редких книг и похожие на пчелиные соты хранилища, в которых размещались многие из бумажных сокровищ его страны. Этот Клондайк библиофила включал в себя первый печатный экземпляр Декларации независимости, которую отцы-основатели выработали в Филадельфии в стремлении добиться свободы от Англии. Интересно, что бы они сейчас сказали об этом городе?
Он открыл тяжелую массивную первую дверь читального зала и толкнул ее в проем стены. Потом выполнил сложную операцию с набором кода на замке, чтобы попасть за вторую дверь. Де Хейвн всегда самым первым приходил сюда каждое утро. Хотя он вовсе не обязан был посещать читальный зал, у него сложилась своего рода символическая связь с этими старинными книгами, которую невозможно объяснить постороннему, но которая понятна любому библиофилу.
По уик-эндам читальный зал был закрыт, и де Хейвн совершал велосипедные прогулки, выискивая редкие книги для собственной коллекции, и играл на фортепьяно. Этому искусству он учился под бдительным руководством отца, который в свое время мечтал стать пианистом-концертмейстером, но был недостаточно одаренным для этого. К сожалению, точно таким же оказался и его сын. И тем не менее даже после смерти отца де Хейвн продолжал наслаждаться игрой на фортепьяно. Несмотря на то, что в юности он нередко восставал против строгих правил поведения, навязываемых ему родителями, в целом он всегда им подчинялся.
По правде сказать, он лишь однажды поступил им наперекор, однако это было весьма серьезное преступление. Он женился на женщине почти на двадцать лет моложе, совершенно из другого круга – во всяком случае, так говорила ему мать, раз за разом внушая одно и то же, пока не вынудила его расторгнуть этот брак год спустя. Однако матерям не следует заставлять своих сыновей расставаться с женщинами, которых те действительно любят, угрожая урезать им финансовое содержание. Его же мать дошла даже до такой низости, что пригрозила продать все свои редкие книги, которые раньше обещала оставить ему в наследство. И все же ему надо было бы устоять, заявить ей, чтобы отстала ко всем чертям. Но это теперь он так думал, когда было уже слишком поздно. Эх, если бы у него хватило пороху тогда, много лет назад…
Де Хейвн тоскливо вздохнул, расстегивая пиджак и поправляя галстук. Это, вероятно, были самые счастливые двенадцать месяцев в его жизни. Он никогда раньше не встречал таких женщин, и был уверен, что не встретит уже никогда. И все же позволил ей уйти, потому что мать заставила. Потом он много лет писал этой женщине, моля о прощении, посылал ей деньги, драгоценности, всякие экзотические безделушки, собранные по время поездок по всему миру, но никогда не просил вернуться назад. Нет, никогда. Она ему ответила несколько раз, но потом его письма и посылки стали приходить назад нераспечатанными. После смерти матери он хотел отыскать ее, но в итоге решил, что уже слишком поздно. Говоря по правде, он теперь был ее недостоин.
Де Хейвн глубоко вздохнул, сунул в карман ключи и осмотрел читальный зал. Оформленное в том же роскошном георгианском стиле, что и Зал независимости, это помещение действовало успокаивающе на всякого пришедшего сюда. Де Хейвну особенно нравились лампы с медными сферическими абажурами, установленные на каждом столе. Он с любовью провел по одной из них ладонью, и ощущение горечи от потери единственной женщины, которая когда-либо дарила ему всю полноту счастья, начало понемногу исчезать.
Де Хейвн прошел через зал и достал свою пластиковую карточку-ключ. Провел ею перед управляемым компьютером электронным замком, кивнул в камеру наблюдения, прикрепленную к стене над дверью, и вошел в хранилище. Это было ежедневным ритуалом – заглянуть сюда; помогало ему «подзарядить батареи», подкрепить собственную убежденность в том, что в его жизни книги теперь были всем.
Он провел некоторое время в священных пределах Зала Джефферсона, листая том Тацита, этого древнего римлянина, которого так обожал третий президент США. Потом снова воспользовался электронным ключом, чтобы пройти в хранилище фонда Лессинга Розенвальда, где на металлических полках рядом стояли инкунабулы и древние кодексы, подаренные библиотеке Розенвальдом, некогда главой фирмы «Сиэрс-Роубак». Температура и влажность в помещении контролировались автоматически двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, и это стоило немалых денег. И хотя библиотека существовала и работала в жестких рамках скудного бюджета, постоянная температура шестьдесят градусов по Фаренгейту при шестидесяти восьми процентах влажности могла позволить сохранить редкие книги по крайней мере еще на несколько столетий.
По мнению де Хейвна, это стоило дополнительных расходов из федерального бюджета, который всегда выбрасывал больше денег на войну, нежели на мирные цели. За ничтожную часть стоимости одной ракеты он мог приобрести на легальном рынке любое издание, какое было нужно библиотеке, чтобы дополнить собрание редких книг. А вот политики считают, что только ракеты способны обеспечить нашу безопасность, хотя на самом деле ее сохраняют и поддерживают именно книги – по одной простой причине: невежество ведет к войнам, а люди, которые много читают, редко остаются невеждами. Конечно, это, вероятно, слишком упрощенная философия, но де Хейвн придерживался именно таких взглядов.
Осматривая книги на полках, де Хейвн размышлял о собственной коллекции редких изданий, спрятанной в специальное хранилище в подвале дома. Коллекция была не слишком большая, но весьма впечатляющая. Каждый человек должен что-то коллекционировать, считал де Хейвн; это помогает чувствовать себя более уверенным и энергичным и ощущать свою связь с остальным миром.
Проверив пару книг, только что вернувшихся от реставраторов, он поднялся по лестнице в хранилища, располагавшиеся над читальным залом. Именно здесь располагалась коллекция первых американских книг по медицине. А еще выше, в мезонине, было собрано огромное множество детских книг. Он подошел ближе к полкам и любовно погладил небольшой бюст человека, стоявший на столике в углу так давно, что никто и не помнил, когда он здесь появился.
А еще мгновение спустя де Хейвн упал в кресло и стал умирать. Это была отнюдь не быстрая и безболезненная смерть, если судить по конвульсиям и беззвучным вскрикам, сопровождавшим истечение жизни из его тела. Когда все кончилось – всего через тридцать секунд, – он лежал, распростершись на полу, в добрых двадцати футах от того места, где это началось. Казалось, он пристально всматривается в коллекцию книг, на обложках которых красовались девушки в легких платьях и соломенных шляпках.
Он умер, даже не подозревая о том, что его убило. Это не тело предало его: у него было отличное здоровье. Никто не наносил ему никаких ранений, его губ не касался яд; он был здесь совершенно один.
И тем не менее де Хейвн был мертв.
Примерно в двадцати пяти милях от него, в доме Роджера Сигрейвза, зазвонил телефон. Это было сообщение о погоде: солнечно, небо ясное на весь обозримый период. Сигрейвз покончил с завтраком, взял свой портфель и отправился на службу. Он любил, когда день начинался на позитивной ноте.
Калеб Шоу вошел в читальный зал отдела редких книг и направился к своему столу, стоявшему у стены в дальнем конце помещения. Там он положил рюкзачок и велосипедный шлем. Секунда – и он отстегнул ремешок, крепивший на лодыжке брючину, чтобы она не попадала в велосипедную цепь и не пачкалась в смазке. Потом он опустился на стул. Этим утром ему предстояло много поработать. Накануне один видный американский ученый затребовал более шестисот книг для подготовки обширного библиографического справочника, и обязанностью Калеба как специалиста-исследователя было подготовить для него эту подборку. Он уже нашел все нужное в каталоге библиотеки, теперь предстояла трудоемкая операция по отысканию этих книг на полках.
Он пригладил взъерошенные седые волосы и чуть ослабил брючный ремень. Калеб был довольно худощавый, хрупкой конституции, но в последнее время ощущал определенное неудобство от набора веса в области живота. Он надеялся, что езда на работу на велосипеде поможет решить эту проблему. Он не заклинивался на здоровой пище, предпочитая наслаждаться вином и деликатесами. Калеб также гордился тем, что его никогда не видели в спортивном зале, после того как он окончил среднюю школу.
Он приблизился ко входу в хранилище, приложил свою карточку к электронному замку и потянул за ручку, открывая дверь. Его не очень удивило, что он не встретил Джонатана де Хейвна, когда пришел на работу. Тот всегда приходил раньше всех остальных, да и дверь в читальный зал была уже отперта. И Калеб решил, что заведующий либо у себя в кабинете, либо в хранилище.
