— Ты только пасматры, что в мире дзелается! В Амерыке помер всемирно известный миллионер. Наследников найти не могуть. Падазрывають, что остались в России. И фамилия самая что ни на есть белорусская — Рабинович. От слова «рабына». Это рябина по-вашему. Ну, почему не Попович?
— От слова «попа»? Жопа по-нашему, — подсказал опер.
Дежурный хотел обидеться, но Крюков сунул ему записку.
— Кончай мечтать, Леша. Слухай мэнэ, сябр. Пробей-ка ты мне пацана по кличкам. Какой-то Хорст, вроде из фашистов. Что накопаешь, все сыпь — кто, откуда, чем занимается, и почему его до сих пор не убили и не посадили.
Попович проворчал что-то типа: «Дзелать мэнэ больше нечего». Но из Интернета выгрузился и защелкал мышью, погружаясь в дебри секретной картотеки…
Крюков тем временем направился в кабинет генерала. Секретарши на месте не оказалось, и он направился прямо в начальственную дверь. Альпенгольд встретил его по обыкновению радушно.
— Почему вы, Крюков, суетесь без разрешения? Языка нет в дверь постучать?
Генерал часто выдавал подобные перлы. Опер замялся, прикидывая, с чего начать.
— Тут такое дело, палка века наклевывается, — сообщил он, наконец. — Я имею в виду взрыв во время демонстрации футбольного матча. У меня есть оперативная информация, что в бутике Анвара хранился героин. Майор Мокеев нашел его и был по этой причине убит. И к его смерти причастны члены фашистской группировки.
Генерал поднял на сыщика взгляд, полный страдания.
— Ну, скажите, Крюков, что вам все время неймется? Какие фашисты, какой героин? Вот у меня данные экспертизы! — генерал потряс бланком с печатью. — Мокеев погиб в магазине в результате несчастного случая при взрыве газового баллона. А что ему там понадобилось — это мы будем выяснять. И кое-кому может не поздоровиться. Доступно объясняю, намек ясен? Так что выплюньте из головы ваши фанаберии и идите работать.
В ходе разговора взгляд генерала постепенно из страдальческого становился все более суровым и подозрительным. Теперь он смотрел на Крюкова с нескрываемым осуждением.
— Я ведь вижу, где паршивая овца зарыта. И бросьте вы эту свою затею с поджогом Рейхстага! Тьфу, взрывом этого… бутика. Вы бы, Крюков, лучше работали, а не фокусами занимались. У вас определенно мания величия. Кроме того, это террор, тема не наша. ФСБ узнает, что мы туда полезли, сразу заберет себе все материалы. А нам, чтобы не совались, по шее дадут. Мне лично. Вы бы лучше фашистов ловили.
Генерал пощелкал кнопкой вызова секретарши. Ее по-прежнему не было. Наконец в приборе громкой связи раздался ее голос:
— Слушаю, Николай Андреевич.
— Где вы все время шляетесь?! — заорал генерал. — Я же велел не ускользать, пока я не кончу! Бумаги по Мокееву мне на стол, живо!
— Они у вас на столе. Прямо перед вами, — обиженно сообщила секретарша и отключилась.
— Да? В самом деле… — генерал надел очки и уставился на свой стол.
Он взял лежавший перед ним листок со штемпелем министерства и внимательно осмотрел, словно подозревая подделку. Потом перевел взгляд на Крюкова.
— Вот направление в Сводную общественную комиссию по предотвращению случаев экстремизма и террора. Она создана по личному распоряжению президента. Первоначально туда планировали направить Мокеева, но раз он не может, пойдете вы. Там и проявляйте свою инициативу. А пока свободны. Пока свободны, — добавил он с нажимом.
Крюков, как человек тактичный, встал и ответил соответственно:
— Пока, товарищ генерал.
И вышел. Получилось глупо, как и весь разговор в целом. А что делать, если служба такая? Так он и шел по коридору, слегка ошарашенный. Вот уж действительно — нашел работу на свою задницу!
Когда он проходил мимо комнаты дежурного, тот окликнул его:
— Эй, Крюк, я тут по твоему Хорсту информацию уже получил! Забавный паренек…
Крюков подошел к нему, взял справку и углубился в чтение.
«Дмитрий Минаев, адрес, год рождения, бывший студент МГУ. Исключен за драку. В кафе подрался с неграми. Является членом организации «Языческое братство».
— И это все? Богатая информация — с неграми подрался!
Дежурный в ответ ухмыльнулся.
— Не просто с неграми. С сержантами морской пехоты США из охраны их посольства. Наших было двое, а негритосов — трое.
Крюков посмотрел на него с сочувствием. За годы сидения в дежурке бывший опер Алеша Попович совершенно утратил квалификацию.
— Леша, меня интересует не беллетристика, а результат, — вздохнул сыщик.
Дежурный в недоумении потер лоб, потом пожал плечами.
— Ах, результат?… Ну, в общем, наши победили…
— И на том спасибо. Дякую, — вздохнул Крюков, похлопал дежурного по плечу и направился в комнату оперов.
Давным-давно, в незапамятные времена, посреди поля на равном удалении от окрестных деревень вырос забор моторно-тракторной станции. По соседству возвели несколько бараков-общежитий для рабочих. Позже здесь возвели административное здание и к нему несколько жилых домов. Возникший таким образом безымянный поселок назывался «Центральной усадьбой колхоза «Дружба». В середине восьмидесятых колхоз вошел в состав агропромышленного объединения. Хозяева-машиностроители возвели клуб и два пятиэтажных корпуса. Потом началась перестройка, машиностроители махнули на свои труды и собственность рукой и забыли дорогу в подшефный колхоз.
Понемногу цивилизованный центр обстраивался частными домами, поскольку механические мастерские поселка превратились в автосервис и единственное место в районе, где можно было хоть что-то заработать. Реализовывать урожай с полей и огородов помогал местным жителям бывший председатель колхоза Герой Социалистического Труда Алихан Магомедов. Или Алик Мамедыч, как его звали колхозники. Успехи хозяйства были обусловлены не в последнюю очередь тяжелым кулаком Мамедыча, которого местные пьяницы боялись, как огня.
С приходом рыночных отношений колхоз не только не распался, но, наоборот, резко пошел в гору. Молоко, картошку и прочие продукты у крестьян скупали по вполне терпимым ценам земляки Алика Мамедыча. Не простаивала и такелажная фабрика. Сырье для нее — коноплю — выращивали здесь, а также привозили из Чуйской долины. Привозили официально, вагонами. Для охраны ценного и опасного груза Алик Мамедыч использовал опять-таки своих родственников и земляков.
Так в «Дружбе» появился Анвар. Это было давно. Прошли две Кавказские войны, и едва не началась третья. Анвар сумел скупить половину центра столицы, но продолжал держать штаб-квартиру в «Дружбе». На краю села возвышался его особняк-замок.
Поэтому они, местные, молились на Лайка Мамедыча Богу и, в то же время, боялись сунуть нос в «Царское село», ближний к лесу край поселка, который вдруг быстро застроился особняками Лайка Мамедыча и нагрянувших неизвестно откуда его многочисленных земляков. Дела там творились темные и страшные. Но местных жителей они не касались, и те продолжали сосуществовать с опасными соседями по принципу «моя хата с краю». Правда, несколько любопытных все же нашлось. Они исчезли, их тела потом выловили в речке километрах в пяти от «Дружбы».
Сейчас Анвар принимал у себя дорогого и опасного гостя. Они сидели вдвоем в большой, устланной коврами комнате. Молчаливые, словно зомбированные, женщины, скользя, как тени, приносили и уносили тарелки с угощением. Поскольку Аллах запретил пить вино, Анвар и его гость пили водку. Ведь насчет водки никаких указаний сверху не поступало.
Анвар впился зубами в большой кусок жирной баранины. Горячий сок потек по усам и подбородку. Анвар принялся медленно, с чувством, жевать. Из-под полуприкрытых век он внимательно рассматривал своего гостя. Имени его он не знал, только кличку — Полковник. Как и сам Анвар, тот был наполовину русским. Во всяком случае, так говорили. Говорили еще, что Полковник был агентом ГРУ. Верилось в это с трудом, но Анвар хорошо помнил один эпизод.
После нападения на Дагестан отряд Полковника окружили федеральные войска, сверху его людей поливали огнем вертолеты. Полковник позвонил кому-то по спутниковому телефону, после чего распорядился: «Будем прорываться!»
