Баккей поднял бровь: "Ложь?"
"Это манера речи, выражение. Я видел Эда совсем недавно. Наверное, неделю или десять дней назад. Он позвонил и спросил, не могли бы мы встретиться для беседы в каком-нибудь баре". Он нахмурился, словно в раздумье: "Скайро", кажется, он назывался, на Калаян-авеню".
"Что он хотел?"
Джей рассмеялся: "Денег! Он знал, что я близок с профессором Карло Пангаланганом, деканом юридического факультета, и хотел, чтобы я потянул за ниточки, чтобы получить для него почетную кафедру на факультете. Я сказал ему, что не могу этого сделать. Я выпил виски, он выпил газированной воды, и мы разошлись в разные стороны".
Инспектор Баккей несколько раз кивнул, затем вздохнул и сел вперед, поставив локти на колени и уставившись в пол.
"Позволь мне рассказать тебе, что у меня на уме, Джей".
"Конечно. Если я могу помочь, знай, я помогу".
Баккей поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с глазами Джея, и улыбнулся: "Что у меня на уме: почему ты мне лжешь?"
Джей нахмурился: "Успокойся, Джерри".
"Где доктор Хэмптон?"
"Понятия не имею".
"Ты привлечешь много нежелательного внимания, Джей. Ты этого не хочешь".
"Будь я проклят, Джерри! Ты мне угрожаешь?"
"Я не угрожаю тебе, Джей. Я предупреждаю тебя как друг".
Джей глубоко вздохнул и откинулся в кресле. Он молился о том, чтобы правильно выбрать время. Он со вздохом выпустил воздух и закрыл глаза.
"Хорошо, Джерри. Я буду откровенен с тобой. Ни для кого не секрет, что война с наркотиками на Филиппинах очень тяжелая. У нас безоружных женщин застреливают на улицах, детей полицейские загоняют в подворотни и убивают, местных чиновников расстреливают в тюрьме без суда и следствия. Независимо от прав и виноватых, для американского академика среднего класса это довольно тяжелые вещи".
Инспектор Баккей покачал головой: "И что?"
"У Эда, - Джей пожал плечами и развел руками, - эмоциональные проблемы. И единственное, как он мне сказал, что он может спать большую часть ночи, - это если он под кайфом. Ему нужна конопля, и он хотел узнать, могу ли я достать ее для него. Я сказал ему, что ни за что. Я не собираюсь подвергать свою семью риску, чтобы достать ему наркотики. Я сказал ему, чтобы он пошел к врачу".
" Ты хочешь сказать, что доктор Хэмптон торговал наркотиками?"
"Нет, Джерри! Я говорю тебе, что у него были проблемы со сном, если он не мог выкурить косяк!".
Инспектор Херардо Баккей положил руки на колени и встал.
"Мой совет тебе, Джей, как другу, - будь очень осторожен с теми, с кем ты общаешься в ближайшие несколько недель. Мы будем наблюдать".
Он ушел, не допив кофе и не попрощавшись. Общение без помощи языка было ясным. Он не мог рассчитывать на то, что дружба инспектора Херардо Баккея вытащит его из горячей воды, если он по неосторожности в нее попадет.
Эта мысль вызвала выброс адреналина в его животе, и он потянулся к телефону. Голос его секретаря сказал: "Да, доктор Хоффстаддер?".
"Мэй, соедините меня с моей женой, хорошо?"
"Сейчас, доктор Хоффстаддер".
Он положил трубку и откинулся в своем огромном кожаном кресле. Небо над листвой над Ромуло-Холлом казалось странно неподвижным. Это напомнило ему тот случай, когда он принимал кислоту в колледже в Нью-Йорке. Тогда у него тоже было ощущение полной неподвижности и безвременья, что время - это вызванная химикатами иллюзия, которая скрывает бесконечность других реальностей, сосуществующих с этой. На этот раз в нем нарастал ужас от того, что некоторые из этих реальностей могут внезапно стать неприкрытыми. Реальность, например, оказаться в филиппинской тюрьме.
Телефон напугал его, и он сел вперед, чтобы поднять трубку.
"У меня ваша жена на первой линии, доктор Хоффстаддер".
"Спасибо, Мэй". Он нажал на первую линию: "Привет, дорогая".
"Джей, все в порядке?"
"Конечно, разве влюбленный муж не может время от времени звонить своей жене, чтобы сказать, что любит ее?"
Она помолчала мгновение, затем: "Я могу вспомнить нескольких моих друзей, которые сказали бы мне, что я сейчас очень подозрительна, и если ты принесешь мне цветы сегодня вечером, я должна с тобой развестись".
"Это для тебя циничные американские жены эмигрантов. Знаешь, на что я падок, Глория?".
Он использовал ее имя намеренно, чтобы привлечь ее внимание к тому факту, что он говорит серьезно. У них был разговор - или, как она называла его, "Разговор" с большой буквы - много лет назад, когда он рассказал ей о двойственном характере своей работы. Время от времени он напоминал ей об этом, чтобы она не останавливалась на достигнутом. Теперь он заметил по ее голосу, что она уловила сигнал.
"Что тебе приглянулось, Джей?"
Он придал своему голосу теплоту, которой не чувствовал: "Помнишь тот милый ресторанчик, который мы открыли несколько месяцев назад в заливе Бакур?"
"Конечно, да, там была отличная еда. Хочешь поехать туда снова? Туда можно доехать".
Он мог слышать напряжение в ее голосе. Она знала, что он ей говорит.
"Полчаса, не больше. Может, поедем туда на выходные? Может быть, мы могли бы остаться там, а вернуться в воскресенье вечером".
"Да, я скажу детям. Они будут в восторге".
Он тепло усмехнулся, чего не почувствовал, и спросил "Что на ужин?".
Это была ее реплика, чтобы подтвердить, что она все поняла: "О, - сказала она, - я думала зажарить курицу и испечь яблочный пирог".
"Мой любимый", - сказал он и рассмеялся, смех был пустым: "Ты куколка, дорогая. Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, правда?"
"Конечно".
"Скажи этим циничным "кофейным женам", чтобы они шли к черту. Я и ты, детка".
Ее голос был едва слышен: "Я и ты..."
"До вечера, малышка".
"До вечера", - ответила она, хотя они оба знали, что не увидятся.
Глория повесила трубку и первым делом зашла в настройки своего телефона и отключила службу глобального позиционирования. Затем она взбежала по лестнице в кабинет мужа. Она открыла шкаф с канцелярскими принадлежностями, сняла деревянную панель и открыла сейф. Дрожащими пальцами она быстро повернула циферблаты и со второй попытки открыла тяжелую стальную дверь. Внутри лежали три паспорта, один для нее, по одному для детей, на имена Джулии Хенсон и Марка и Элизабет Хенсон. Выбор пал на Марка и Элизабет, потому что это были имена их детей, и не было необходимости сообщать детям о случившемся или говорить им, что они должны использовать другие имена.
Там же была белая кожаная сумка, в которой лежали пять тысяч долларов наличными, черная Visa и водительское удостоверение. Она выхватила все это, потратила десять минут на то, чтобы забронировать три места на ближайший рейс в Лос-Анджелес, распечатала посадочные талоны и сунула их в белую кожаную сумочку. Затем она сбежала вниз по лестнице.
Из дома она не взяла ничего, кроме ключей от машины. Она отправилась в гараж и села за руль своего BMW. Там она сидела с закрытыми глазами, медленно дыша и считая в обратном порядке от десяти до одного и нуля. Затем она нажала на пульт дистанционного управления, чтобы открыть дверь гаража, и осторожно выехала.
Она поехала на юг по проспекту Катипунан до пересечения с бульваром Аврора. Всю дорогу она повторяла про себя мантру из наставлений, которые дал ей муж. Прежде всего, сохранять спокойствие и вести себя так, как будто ничего не произошло. Взять машину и припарковать ее у "Метробанка", затем пройти три негритянских квартала до Гарварда, сто пятьдесят ярдов вверх по Гарварду, слева - "Овен Рент-а-Кар". Не сразу она узнала бы в ней фирму по прокату автомобилей.
