Карие глаза смотрели так доброжелательно, а она так давно ни с кем не делилась своей болью. Галина сглотнула, сделав паузу в своем долгом повествовании, и застыла, поняв вдруг, что сейчас расскажет о проблеме, никак не связанной непосредственно с сыном: о своей любви к музыке.
- Почему вы остановились? – прямые брови чуточку сдвинулись; взгляд выражал нетерпение и заинтересованность.
- Боже! – она схватилась руками за щеки, не зная, куда деваться от стыда. Подумать только, она выболтала ему все: и про покусанного продавца белья, и про агронома, допивающего курс успокоительных препаратов, и про одиночество – свое, от которого хочется лечь в постель с каждым случайным гостем.
- Перестаньте, Галина! Вы же умная женщина. Зачем вы, так здорово начав, все портите, ударившись в раскаяние и ложный стыд?! Я имею богатый опыт общения с людьми, которые, подобно вам, несут на плечах тяжкое, а порой и неподъемное бремя, ухаживая за неизлечимо больным…
- Димка не выздоровеет?! – вскричала она, отнимая руки от лица. Господи, неужели она пришла сюда только чтобы услышать этот страшный приговор?
- Вынужден это повторить, - Анатолий Константинович выглядел неподдельно огорченным. – Кроме того, простите великодушно, мне думается, вы и сами не хуже меня это знаете. Только цепляетесь за напрасную надежду, которую вам подал Ерохин, так? Или нет?
Она молчала, склонив на грудь свою всклокоченную темноволосую голову. Молодой врач был прав: она знала все, что касалось сына, но боялась верить. И Ерохин ей здорово навредил, пообещав курс уколов, который якобы снимет напряженность и вернет адекватные реакции. Что ей делать? Встать и уйти, послав все к черту, и вернуться в свой загородный ад продолжать бессмысленный бег по кругу? Да какой там бег?! Она уже не в силах бегать, так, тащится, как старая лошадь, привыкшая к своей дребезжащей повозке, чтобы однажды ткнуться носом в опилки и сдохнуть от жажды.
- Галя? – славный голос человека, ни разу не притронувшегося к сигарете, окликнул ее. – Галина, я хочу кое-что сказать вам. Выслушайте, пожалуйста.
- Да, - она кивнула и заставила себя посмотреть на него. – Скажите мне все, что думаете. Я это заслужила.
- Хорошо, – он взял со стола карандаш и повертел его. Собраться с мыслями тоже было нелегко. – Я не могу помочь вашему мальчику поправиться, но я могу научить вас с ним ладить. Вы, конечно, уже и сами можете уроки давать, но, уверяю, в его поведении скоро грозит выявиться немало подводных камней. Он уже не ребенок. И ему интересно все.
- Что все? – она нахмурилась, уже догадываясь, о чем пойдет речь.
- Мир вокруг него. Он не аутист – это обязательно нужно учитывать. Хоть он и сидит наедине с собой, голова его каждую минуту думает о людях, цветах, жестокости, страхе, сексе, боли. Аутист не замечает посторонних, Дима же реагирует на них, и еще как! Теперь скажите мне, Галя, где он черпает свои знания обо всем вышеперечисленном?
- Он смотрит телевизор, читает, ну и я иногда с ним разговариваю.
- Иногда – это сколько?
- Ну, раз в месяц, - она смутилась. – И каждый день по мелочи. Он не пускает меня к себе, поэтому наши разговоры так редки.
- Ему что-нибудь известно, к примеру, о любви? – их глаза встретились, и Галину вдруг бросило в жар. Она с трудом покачала головой:
- Мы это не обсуждали.
- Опасный поворот, - карандаш вычерчивал восьмерки на бумаге. – Если время не упущено, ему необходимо все узнать. Все! Вплоть до того, откуда берутся дети! И рассказать должны ему вы.
- Неужели может быть поздно? – она овладела собой и снова посмотрела ему в глаза.
- Полная изоляция в его случае не так вредна, как телевидение или книги. Ну, книги, еще, куда ни шло, но вы же сами видите, что показывают в новостях? Убийства, грабежи, насилие! Господи, да первое, что должно покинуть комнату вашего сына – это ящик ужаса, который мы, цивилизованное общество, именуем продуктом прогресса! Неужели Федор Иванович вам этого не говорил?
- Он мне уколы какие-то рекомендовал, - тихо произнесла Галина и вдруг засмеялась, - не мне, то есть, а….ха-ха-ха!
- Тише-тише! – врач мигом вылетел из-за стола и, словно выткав из воздуха стакан с водой, подал его несчастной Галине. – Выпейте. Я теперь с вами, все знаю о вас и, честное слово, попытаюсь помочь. Вы мне верите?
- Как не верить, - смех прекратился. Она взяла его за руку слабыми пальцами и легонько пожала, - спасибо.
- Отлично. Давайте договоримся так, - врач полистал свой журнал, пока не остановился на странице, исписанной лишь наполовину, и продолжил: - вы снова придете на прием, скажем, в среду…и
- О, нет, только не в среду! – Галина, чуть не выронив стакан, схватила его одной рукой, пытаясь остановить. – Только не в среду! Прошу вас! Тогда уж во вторник. Простите, - она опустила голову и тяжело вздохнула.
- Объяснитесь? – он выглядел растерянным.
- Дима заподозрит неладное, - Галина повертела пустой стакан, и, несмело улыбнувшись короткой, как вспышка, нервной улыбкой, поставила его на стол. – Я…когда я ухожу из дома в неурочный час, сын думает, что у меня появился поклонник, понимаете? – она с надеждой взглянула на собеседника. – Понимаете? – понизив голос, повторила она.
- Поправьте меня, если ошибусь, - неуверенно начал Анатолий Константинович, - но мне показалось, вы не очень-то откровенничаете с сыном. Как же в таком случае он догадывается о ваших встречах?
- Не знаю, – она снова вздохнула. – Он как-то чувствует.
- Значит, к вам нельзя напроситься на кофе? – чтобы сгладить неловкость, врач попробовал пошутить, но Галина на шутку не среагировала, чуть не хлопнувшись в обморок:
- Да вы что?! Какой, к черту, кофе?! Вы же слушали меня, доктор?! Он ненавидит гостей, терпеть не может! Он мне не позволяет даже почтальона на порог пускать!
- Тише-тише. Я почтальона и сам на порог не пускаю, при всем уважении к этой профессии, а вот гостей люблю. После развода мой дом совсем опустел.
- Вы разведены? – Галина задала вопрос из простой вежливости, и только через минуту, когда ее новый знакомый посетовал, что бывшая супруга увезла ребятишек к себе, поняла, что, сидя у врача в кабинете, она говорит с ним, вовсе не как пациентка.
Время шло, а ей не хотелось уходить. Он заверил ее, что пациентов за дверью нет, так как прием уже окончен. Она узнала, что он любит, помимо гостей, собак, хомяков, лыжные прогулки, плавание, а его любимое блюдо – рыба под лимонным соусом.
Прощаясь, он пожал ей руку.
- Приходите во вторник, если это – единственный день, когда сын спокойно вас опускает, хорошо?
- Да, я приду. Приду обязательно. Спасибо вам за все, Анатолий Константинович.
- Просто Анатолий, пожалуйста, - он улыбнулся ей, и она улыбнулась так, как давно уже не улыбалась посторонним мужчинам.
========== Часть 8 ==========
8
Мать вернулась в шесть, как и обещала, но к нему в комнату не поднялась. Это было и странно, и не очень. Дело в том, что в городе, там, куда она ездила каждый вторник, с ней обязательно что-нибудь происходило: то подругу встретит, то в очереди поругается, то новое платье купит. И эти маленькие, казалось бы, вовсе незначительные происшествия, здорово ее волновали и выбивали из привычного образа жизни. Пригород хорош для пожилых людей, стремящихся найти покой и уединение. Шум города, его суета и смог не для них. А вот молодым и сильным место среди небоскребов и автомобильных пробок, там, где бесконечный гул смешивается с гомоном, сирены со звонками мобильных телефонов, смех с руганью… Дмитрий почему-то так думал, но втайне надеялся, что все это касается других, чужих ему людей, никак не его мамы. Она же, возвратясь с полными сумками, начисто опровергала его надежды. Город творил с ней что-то невообразимое. Вот поэтому-то она иногда не бежала сразу к сыну, а приходила в себя, оставаясь в холле, рассеянно выкладывая покупки и напевая себе под нос.
