– Где вы находились в тот момент?
– Я сидела на диване, куда он толкнул меня, затем я встала.
– Была ли у вас возможность отступить?
– Нет, сэр. Диван стоял очень близко к книжному шкафу. Отойти мне было некуда.
– Все случившееся, на ваш взгляд, произошло быстро или медленно?
– Очень быстро.
– Было ли у вас намерение убить доктора Отта?
– Эта мысль меньше всего приходила мне в голову.
– Вы были трезвы или пьяны, когда нажали на курок?
– Трезва к тому времени. Я пришла в себя по пути к дому.
– Миз Баудро, вы присутствовали в зале суда, когда мистер Гарри Морз из “Американского Запада” засвидетельствовал, что вы посещали его учебный полигон, используя при этом вымышленное имя. Почему вы это делали?
– Я очень дорожу своей частной жизнью, – сказала Джонни Фей. – И я не думала, что существует какой-то закон, запрещающий человеку использовать вымышленное имя, если только он не собирается кого-то обманывать. Я не обманывала мистера Морза. Я всегда платила и за время, проведенное там, и за патроны.
– У вас действительно было три пистолета одновременно?
– Да, это так. Один из них был впоследствии украден, а другой, сорок пятого калибра, я хранила в клубе, в своем кабинете, под надежным запором в ящике письменного стола. Ключ от замка имелся только у меня.
– Скажите, все эти три пистолета были законным порядком зарегистрированы?
– Что касается “сорок пятого” и “двадцать второго”, то да. Но один не был. Мой знакомый дал мне его в качестве подарка. Я просто забыла его зарегистрировать.
– Для чего вам нужны были все эти пистолеты?
– Для самозащиты. Около пяти или шести лет назад наш клуб ограбили. И там, как я уже говорила вам, нередко появляются весьма странные люди. Однажды кто-то преследовал меня до самого дома и пытался изнасиловать. После этого случая один из пистолетов я всегда держала в машине. Тот, который не был зарегистрирован и который у меня потом украли.
Никто его не крал, сказал себе Уоррен. Ты сама бросила его в “Дампстер”, после того, как из этого пистолета был убит человек.
– Еще один момент, миз Баудро. Мистер Морз также сообщил нам, что, когда вы тренировались на его полигоне, он внимательно наблюдал за вашей стрельбой. По его мнению, вы отличный стрелок. Это правда?
– Да, – сказала Джонни Фей. – Я очень хорошо стреляю.
– Тогда скажите нам, пожалуйста, как вы объясняете тот факт, что вы намеревались только ранить доктора Отта, а получилось так, что две из трех выпущенных вами пуль попали в смертельно опасные участки тела и убили его?
На этот раз в глазах ее горящего уголька не появилось. Она держала себя под контролем, готовая к такому вопросу.
– Мне думается, что Клайд, по-видимому, сделал небольшое движение. Я же была грубо брошена на диван. Я боялась за свою жизнь. Мои руки дрожали. И все случилось так быстро.
Уоррен решил, что этого достаточно. Он сказал:
– У меня больше нет вопросов к свидетельнице.
– На том мы и остановимся, – объявил судья Бингем. – После ленча, мистер Альтшулер, если это вам необходимо, вы сможете подвергнуть обвиняемую перекрестному допросу.
Твердыми, большими шагами направившись к столу защиты, Уоррен краешком глаза заметил стройную блондинку с высокими скулами, сидевшую в одном из последних рядов зала. Симпатичную блондинку. Она чем-то напоминала Чарм, только была потоньше и более сухопара. Попробую дозвониться Чарм сегодня вечером, подумал он.
– Отличная работа, – сказал Рик.
– Да о чем ты, черт побери, говоришь? – сердито покачал головой Уоррен. – Неужели ты думаешь, что это я посоветовал ей сказать всю эту чушь?
Он начал собирать свои бумаги и засовывать их в портфель, когда кто-то подошел к нему сзади и легонько коснулся его локтя. Уоррен обернулся – это оказалась та самая блондинка, похожая на Чарм. Только он немного ошибся, потому что это и была Чарм.
Уоррен испугался мысли, что не узнал ее. Его жена стала для него незнакомкой.
Вес, потерянный Чарм, послужил причиной того, что все черты ее лица стали более резкими. Благодаря этому она казалась старше, но это было только начало, так, словно потеря общей и в конце концов исчезнувшей девической полноты приоткрыла теперь особую прелесть ее женственности. Чарм пожала руку Уоррена с незнакомой ему мягкостью и степенностью.
– Я звонила дважды и оставляла тебе сообщения. Ты не перезвонил мне. А мне необходимо поговорить с тобой.
Уоррен не стал оправдываться, что он тоже звонил, но телефон был занят. Это казалось ему чересчур неубедительным.
– Ты выбрала неудачное время, Чарм.
– Я это знаю, – мягко сказала она. – Прости, но я подумала, что мы могли бы переговорить быстро, во время ленча. Мне самой необходимо через час быть в студии. Можешь ты уделить мне время?
Уоррена охватили сомнения. В общем-то, он сказал Джонни Фей все, что намеревался сказать. После полудня ей предстояло подвергнуться перекрестному допросу. Уоррену нужно было время, чтобы обдумать все пробелы в ее истории, вычислить, в каком месте мог прорваться Альтшулер, пытаясь разорвать всю сотканную ею ткань трагических событий. Это было явно неподходящее время для визита, для неприятного разговора. Какая-то его часть хотела сказать Чарм: “Поди прочь!” Другая же хотела совершенно обратного. И еще Уоррен должен был испытывать чувство благодарности к жене – именно она указала ему на ту синюю царапину на “мерседесе” Джонни Фей, хотя Уоррен и не знал, каким способом он мог бы отблагодарить Чарм.
Рик, сидевший по другую сторону стола защиты, откашлялся:
– Я пойду с нашей клиенткой. Нет проблем!
Джонни Фей улыбнулась Уоррену:
– Со мной все в порядке. Возьмите вашу жену на ленч.
Когда они вышли из зала суда, толпа репортеров набросилась на них, словно пехотный полк, занимающий отвоеванную деревню. Однако Уоррен почти грубо пробился сквозь них, бросив через плечо:
– В настоящий момент никаких комментариев. Когда процесс закончится, тогда я и буду разговаривать.
Ведя Чарм за локоть, он скрылся вместе с нею за спасительной дверью лифта. Локоть ее был достаточно твердым и вполне материальным, но в тусклом свете мчавшейся вниз кабины Уоррен чувствовал себя так, будто находился рядом с призраком.
Уоррен знал, что был человеком слабым. Ему следовало бы ответить “нет”. Он больше не хотел выслушивать никаких обвинений, никаких новых подробностей ее любовного романа или же вступать с нею в дебаты по поводу раздела имущества. Чарм могла бы написать ему письмо, могла послать Артура Франклина для переговоров.
Ощущение, что он не устоял перед нажимом, было странным и незнакомым. Хотя нет, осознал Уоррен, наоборот, очень старым. Это было чувство, с которым он жил все три последние года после истории с Верджилом Фриром. Но за это время он отказался от такого чувства, загнал его в самые глубины своего существа, где оно продолжало саднить. Он убеждал и себя и Чарм в том, что это не так. Снова он справился с этим чувством. Но все же, по-видимому, Чарм ему убедить не удалось, – в конечном итоге нет. Она умела видеть насквозь: через его отрицания, через его смущение и его скуку. Однако помочь Уоррену она не могла, да он и сам не был в состоянии себе помочь или же просто недостаточно хотел этого. Как странно было теперь увидеть все это так отчетливо. Под той же самой оболочкой скрывалось новое понимание, новое представление. Уоррен был уже не тем человеком, каким он являлся до встречи с Верджилом Фриром. Тот, прежний Уоррен, считал, что в людских судьбах есть определенная логика, что если ты сказал “а”, то за ним непременно последует “б”. Если ты усердно и творчески работаешь над чем-то, доставляющим тебе удовольствие, – ты обязательно добьешься успеха. Если ты женился по любви, будучи от природы человеком добрым, то впереди тебя ждет счастье. Если ты воспитал детей в строгости и постоянной заботе о них, – они вырастут хорошими людьми, и ты сможешь ими гордиться. К сожалению, жизнь вовсе не такова. Уоррен был наивным – ребенок в сером костюме адвоката. Жизнь – это непрерывная борьба с невидимыми и неопределенными врагами. Твоя собственная наивность – это тоже один из твоих врагов. Ты вынужден бороться с нею, импровизировать и следить за тем, чтобы тебе не нанесли удара в спину. Постарайся видеть вещи ясно, даже если от этого тебе хочется завыть.
Уоррен повел Чарм в маленький греческий ресторан. Поблизости от здания суда существовали другие места, где кухня была получше, но в тех ресторанах всегда было полно народу, там вечно стоял шум от гомона адвокатов и судебного персонала, и те места мало подходили для того, чтобы туда можно было прийти с женой, которая находилась с вами в разводе и теперь желала поговорить. По пути Уоррен вкратце рассказал, как идет дело, и Чарм, шедшая рядом с ним, слушала с явным интересом, хотя по большей части молчала. В греческом ресторане были пластиковые скатерти и тонкие, кривые вилки. Столик, за который они сели, покачивался из стороны в сторону, пока Уоррен не подложил под одну из ножек сложенную в несколько раз салфетку. Он заказал кока-колу и салат, а Чарм что-то такое, чего он не мог выговорить.
