Семейство Боккикьо представляло собой явление в своем роде единственное ― некогда ответвление сицилийской мафии, известное своей непревзойденной свирепостью, оно на Американском континенте превратилось в своеобразное орудие мира. Род, некогда добывавший себе пропитание безумной жестокостью, ныне добывал его способом, достойным, образно говоря, святых страстотерпцев. Боккикьо владели одним неоценимым достоянием ― прочнейшей спаянностью кровных уз, образующих каркас их рода, племенной сплоченностью, редкостной даже для среды, в которой верность сородичам почитают превыше супружеской верности.
Когда-то семейство Боккикьо насчитывало, до троюродных включительно, душ двести и заправляло в глухом углу на юге Сицилии определенной областью хозяйства. Доход семейству приносили четыре или пять мельниц, которые, отнюдь не находясь в совместном владении, все-таки обеспечивали каждому члену семьи работу, да кусок хлеба, да минимальную безопасность. Достаточно, чтобы, скрепляя родство между собой еще и узами брака, держаться единым фронтом против внешних врагов. Никому в здешних краях не давали построить мельницу, способную составить им конкуренцию, либо плотину, снабжающую конкурентов водой или угрожающую потеснить в торговле водою семейство. Был случай, когда могущественный землевладелец задумал поставить здесь собственную мельницу, исключительно для личного пользования. Призваны были карабинеры, уведомлены верховные власти, трое мужчин из клана Боккикьо посажены под арест. Но еще до суда кто-то спалил барский дом в поместье землевладельца. Обвинение забрали назад, дело было прекращено.
Через несколько месяцев на Сицилию прибыло должностное лицо, из самых высокопоставленных в правительстве Италии, с проектом возведения гигантской плотины, которая положила бы конец хронической нехватке воды на острове. Из Рима понаехали инженеры обследовать площадку под недобрыми взглядами местных жителей, членов клана Боккикьо. Всю округу наводнили полицейские, размещенные в специально построенной казарме.
Казалось, ничто уже не может помешать возведению плотины, уже и оборудование разгрузили в Палермо. Дальше этого дело не пошло. Боккикьо связались с собратьями ― главарями других ответвлений мафии ― и заручились их поддержкой. Монтаж тяжелого оборудования срывали, легкое ― разворовывали. В стенах итальянского парламента на сторонников проекта повели наступление депутаты-мафиози. История затянулась на несколько лет, а тем временем к власти пришел Муссолини. Диктатор повелел, чтобы плотина была построена. Она все равно не строилась. Диктатор заранее знал, что мафия явится угрозой его режиму, образуя внутри государства как бы самостийную форму правления. Он наделил неограниченными полномочиями одного из высших полицейских чинов, и тот в два счета решил проблему, швыряя всех без разбора за решетку, а прочих ссылая в каторжные работы на отдаленные острова. За считаные годы он сломил хребет мафии нехитрым способом ― сажая наобум всякого, на кого падала хоть тень подозрения, что он mafioso. И загубив мимоходом в процессе этого бессчетное число невиновных семей.
Этой неограниченной власти Боккикьо имели неосторожность воспротивиться силой. Половину мужчин перебили в вооруженных столкновениях, другую половину упекли в штрафные колонии, на острова. Их уже оставалась горсточка, когда какими-то неправдами им помогли добраться до Канады и с борта корабля проторенным нелегальным путем переправили в Америку. Там эмигранты, а было их человек двадцать, осели всем гуртом в городишке неподалеку от Нью-Йорка, в долине реки Гудзон, и, начав с ничего, стали со временем владельцами компании по уборке мусора, с собственным грузовым автопарком. Их благосостояние объяснялось тем, что у них не было конкурентов. А конкурентов не было потому, что у любого, кто мог составить им конкуренцию, ломались и горели машины. Нашелся один, который упорно сбивал им цены, так его, со следами удушения, обнаружили погребенным под грудой мусора, собранного за день.
По мере того, однако, как мужчины женились ― на сицилийских, понятное дело, невестах, ― выяснялось, что, хотя денег, заработанных на уборке мусора, хватает на жизнь, от них мало что остается на радости жизни, которые щедро предлагает Америка. А потому, когда враждующие кланы мафии собирались мириться, семейство Боккикьо вдобавок к основной профессии поставляло посредников и заложников на время мирных переговоров.
Членов клана объединяла одна фамильная черта: известная ограниченность ― или, точнее говоря, неизощренность ― ума. Как бы то ни было, они и сами сознавали свою неполноценность и не стремились тягаться с другими семействами мафии в борьбе за организацию и подчинение себе столь сложных областей делового предпринимательства, как проституция, азартные игры, сбыт наркотиков и крупные махинации. Подмазать рядового полицейского ― на это у них еще хватало сообразительности, но подступиться со взяткой к влиятельному должностному «буферу» ― для них, бесхитростных и простодушных, было непосильной задачей. За ними числилось лишь два бесспорных достоинства. Верность тому, что на их языке именовалось честью, и упомянутая уже свирепость.
Ни один из Боккикьо никогда не лгал, не совершал предательства. Такого рода замысловатости были сопряжены с чрезмерным умственным напряжением. Ни один из Боккикьо также не прощал обиды и не оставлял ее безнаказанной, чего бы это ни стоило. Эти-то качества да помощь случая и натолкнули их на занятие, обернувшееся для них наиболее доходным.
Когда враждующие семейства желали заключить мир и провести переговоры, им достаточно было связаться с кланом Боккикьо. Глава клана оговаривал предварительные условия встречи и присылал нужное число заложников. Так, когда Майклу предстояло ехать на встречу с Солоццо, в резиденции Корлеоне оставался залогом неприкосновенности Майкла представитель Боккикьо, нанятый Солоццо. Если бы Солоццо решил убить Майкла, та же участь постигла бы от руки Корлеоне заложника. В этом случае возмездие семьи Боккикьо пало бы на голову Солоццо, виновника гибели их сородича. И ничто, никакая кара не послужила бы для Боккикьо преградой на пути к отмщению ― вероятно, по причине их ограниченности. Надо умереть ― они умирали, и не было способа уйти от расплаты за предательство. Заложник из семейства Боккикьо служил стопроцентным обеспечением безопасности.
Поэтому когда дон Корлеоне обратился к посредничеству Боккикьо и договорился, что каждому семейству, которое почтит своим присутствием мирное совещание, будет гарантировано соответствующее число заложников, то всякие сомнения рассеялись. Какая уж там двойная игра, какое вероломство! На совещание можно было катить в ус не дуя, как на свадьбу.
Заложники надлежащим образом прибыли; определилось и место встречи ― директорский зал заседаний в помещении небольшого коммерческого банка. Президент банка был многим обязан дону Корлеоне, который, кстати сказать, входил в число держателей акций, ― правда, значились акции за президентом. Президент навсегда сохранил в памяти минуту, когда он предложил выдать дону Корлеоне, во избежание какого бы то ни было подвоха, письменное подтверждение того, что он ― истинный держатель акций. Дон Корлеоне пришел в ужас.
― Я не задумался бы доверить вам все свое состояние, ― сказал он президенту. ― Самую жизнь свою доверить и благополучие своих детей. Я даже мысли такой не допускаю, что вы способны обмануть или каким-либо образом подвести меня. Иначе ― рушится весь мой мир, вся вера, что я умею судить о человеческой натуре. Я, разумеется, веду для себя деловые записи, и, если что-нибудь со мной произойдет, мои наследники будут знать, что у вас кое-что хранится для них. Но я уверен, даже если меня, радетеля за них, не станет на этом свете, вы будете так же неуклонно блюсти их интересы.
Президент банка, хоть и не сицилиец, был человек восприимчивый и тонкий. Смысл сказанного доном дошел до него полностью. Отныне просьба Крестного отца была для президента банка равносильна приказу, и потому в назначенную субботу весь отдел дирекции, вместе с полностью изолированным, обставленным глубокими кожаными креслами залом, поступил в распоряжение семейных синдикатов.
Службу безопасности представлял легион отборных молодцев в униформе банковской охраны. Около десяти утра в зал начали стекаться участники встречи. Предполагалось, что, помимо Пяти семейств Нью-Йорка, на совещании будут представлены еще десять ― со всей страны, исключая Чикаго, вотчину Капоне, этой паршивой овцы в их стаде. От попыток обтесать чикагских дикарей в соответствии с требованиями цивилизованного общества давно отказались, а приглашать на серьезное совещание оголтелых изуверов сочли излишним.
