Йерлоф понимал.
— Но я тебе сказал: знаю только я, и больше никто другой — ни Йон, ни моя дочь.
Лунгер широко улыбнулся. Создавалось впечатление, что его все это забавляет.
— Очень предусмотрительно с твоей стороны оставить все свои открытия при себе, Йерлоф. Я тебе верю.
— А Веру Кант тоже ты убил, Гуннар?
— Да нет, я тут ни при чем. Как я слышал, она поскользнулась на лестнице, упала и сломала себе шею. Я вообще никогда никого не убивал.
— Ты убил Эрнста Адольфссона.
— Нет, — сказал Лунгер. — Мы просто разговаривали, такая, знаешь, своего рода дискуссия, ну, может, немного поспорили.
— Так поспорили, что одна из его скульптур свалилась в каменоломню? — спросил Йерлоф.
— Ну да, так получилось. Потом он что-то совсем разошелся. Я его оттолкнул, он упал вниз, задел и потянул за собой скульптуру. Она на него и упала. Это был несчастный случай. Так и полиция считает.
— Ты убил Нильса Канта, — продолжал Йерлоф.
— Нет. Это сделал Мартин.
— Ну а Йенс, кто из вас убил Йенса?
Лунгер перестал улыбаться. Он взглянул на свои часы и попятился к автомобилю.
— Йенс наткнулся на вас на пустоши? — продолжал допытываться Йерлоф, повысив голос. — Почему вы отняли жизнь у моего внука? Ему было только шесть лет. Он-то вам ничем не мог угрожать.
— Оставим эту мрачную тему, Йерлоф. Я должен ехать прямо сейчас.
Йерлоф понимал, что так он наверняка и сделает. Гуннар Лунгер всегда был очень пунктуален и всегда следовал своему расписанию. Может, даже у него где-нибудь было записано или будет записано в распорядке дня на сегодня: «Пункт номер черт его знает какой — убийство Йерлофа Давидссона».
Йерлоф прикрыл глаза. Его донимали дождь и холод. С огромным трудом он заставил себя стоять прямо. Он не хотел терять достоинство и оказаться на коленях перед Гуннаром Лунгером.
— Я знаю, где драгоценные камни, — произнес он.
Помогая себе палкой, он шагнул к машине. Если ему удастся подойти еще ближе, то, может быть, он своей тростью сумеет хотя бы вмятину сделать на этой блестящей штуковине.
— Драгоценные камни?
Лунгер посмотрел на него. Он уже опустил руку в перчатке на ручку двери.
Йерлоф кивнул:
— Да-да, тот самый солдатский клад. Он достался мне, и я его спрятал. Помоги мне сесть в машину, поедем вместе, и я отдам его тебе.
Лунгер лишь покачал головой и опять улыбнулся.
— Благодарю за любезное предложение, — сказал он. — Я, несколько раз спрашивал Нильса про клад. Вообще-то камни скорее были нужны Мартину. Я, к примеру, совсем не уверен, стоят они чего-нибудь или нет. Да мне это и неинтересно. Мне хватает Вериной земли… Нельзя быть слишком жадным. Говорят, это грех.
Он быстро открыл дверцу и сел в машину. Гуннар завел мотор. Двигатель был отлично отрегулирован и завелся с полоборота. Лунгер дал задний ход, и машина медленно поплыла назад по грунтовой дороге в тот самый момент, когда Йерлофу удалось подобраться достаточно близко. Он как раз делал последний шаг и уже замахнулся палкой, но машина двинулась и оказалась вне досягаемости. Слишком поздно!
Совершенно беспомощный, Йерлоф стоял на лугу. Он медленно опустил трость и смотрел, как удаляется машина: она ехала через проем между каменными изгородями. А вместе с ней и зимнее пальто Йерлофа.
Лунгер удобно устроился за рулем. Он ни разу не посмотрел на Йерлофа. Он повернул голову и продолжал ехать задним ходом, потом въехал на насыпь от железной дороги, повернул и поехал дальше.
Не доезжая до шоссе, Лунгер ненадолго остановил свой «ягуар». Йерлоф прищурился, стараясь разглядеть, что он там делает. Лунгер открыл дверцу и сначала выкинул наружу его портфель, а за ним — зимнее пальто. Затем захлопнул дверцу и уехал. Очень скоро звук двигателя стих.
Йерлоф стоял, повернувшись спиной к дождю. Ветер свистел в ушах. Он уже сильно промок и замерз. Йерлоф понимал, что никогда не сможет выйти обратно к шоссе или добраться до Марнесса. Лунгер отлично знал, что делает.
Йерлоф поднял ногу и короткими неверными шажками начал медленно разворачиваться. Берег был по-прежнему пуст, море серым. Старый заброшенный участок, на который указывал ему Лунгер, находился, наверное, неподалеку. Метрах в пятидесяти. Скорее всего, он все же сможет туда дойти и спрятаться от ветра за стеной.
— Ну так давай, сделай это, — пробормотал он себе под нос.
Йерлоф начал двигаться, опираясь на трость всякий раз, когда его подводили ноги. Свободной рукой он прижимал мокрую рубашку к груди, пытаясь хоть как-то защититься от ветра. Битый известняк поскрипывал под ботинками. На нем не осталось следов от машины Гуннара Лунгера, а если рисунок шин и проглядывал в какой-нибудь дорожной луже, то дождь их наверняка скоро смоет. Все будет выглядеть так, будто Лунгера здесь никогда и не было. А Йерлоф сам почему-то сюда забрел.
«У полиции нет никаких оснований подозревать, что это преступление», — наверняка напишут в конце заметки в «Эландс-постен», когда найдут его замерзшим.
Небо над головой Йерлофа потемнело. Йерлоф поднял дрожащую руку и стер со лба холодные капли дождя.
Он хотя и медленно, но приближался к берегу. Теперь более отчетливо слышал ритмичный плеск волн, набегавших на маленький песчаный пляж внизу. Над морем над открытой водой кружила одинокая чайка. Еще дальше в море в нескольких милях Йерлоф заметил неотчетливый серый силуэт: крупное грузовое судно шло на север. Он мог махать или кричать хоть до посинения — все равно никто бы не увидел и не услышал его.
Ему прежде никогда не доводилось видеть это место с песчаным пляжем. По крайней мере, он этого не помнил. Йерлоф тосковал по крутым обрывистым прибрежным скалам Стэнвика. Природа была там суровой, но красивой. Здесь, на восточном берегу Эланда, все представлялось ему слишком плоским, приглаженным и заросшим.
Дорога неожиданно закончилась. Дальше в том же направлении в траве виднелась узкая тропинка. По ней давно не ходили, она заросла густой травой, и идти было трудно, особенно для Йерлофа, который едва мог поднять ноги. Время от времени с залива налетали сильные порывы ветра и едва не валили Йерлофа с ног. Но он продолжал двигаться шаг за шагом, наконец смог добраться до яблони. Последние несколько метров отняли у Йерлофа почти все силы.
Это было некрасивое неблагополучное дерево, тонкое и скрюченное сильным ветром с моря; на ветках не осталось ни одного листа. Деревцо не могло укрыть Йерлофа от дождя, но по крайней мере он мог прислониться спиной к узловатому стволу и ненадолго перевести дух.
Он дотронулся до правого кармана брюк. Там лежал небольшой твердый предмет, Йерлоф достал его. Это был черный мобильник Гуннара Лунгера.
Йерлоф вспомнил: он взял телефон с подставки между сиденьями, когда Лунгер обходил машину. И прежде чем Гуннар выкинул его из «ягуара», он успел сунуть телефон в карман.
Но толку от того, что ему удалось стащить телефон, было мало. Йерлоф не имел ни малейшего понятия, как им пользоваться. Он попробовал понажимать на кнопки с цифрами — номер телефона Йона Хагмана, — но ничего не случилось, телефон не подавал никаких признаков жизни.
Йерлоф подержал его в руке и положил обратно в карман. Интересно, стоило ему поблагодарить Гуннара Лунгера за то, что тот оставил ему ботинки? Без них он бы и одного метра не прошел. Он понял, что ненавидит Лунгера.
Земля и деньги — вот вокруг чего все вертелось. Мартин Мальм получил деньги на новое судно, а Гуннару Лунгеру перепала прорва земли вокруг Лонгвика. Вере Кант врали и дурили голову точно так же, как и Нильсу.
С недавних пор Йерлоф стал это понимать.
Сейчас он знал почти все, что случилось. Долгое время это являлось его целью. Но сейчас главное было другое — рассказать все Йону, Джулии и прежде всего полиции.
Много раз он представлял себе примерно одно и то же: Йерлоф, как в каком-нибудь романе Агаты Кристи, встает во весь рост перед всеми участниками криминальной драмы, рассказывает, как все было на самом деле, и называет преступника. Того, кто убил Нильса Канта и маленького Йенса. Потом, конечно, начинается переполох, убийца в полной растерянности, во всем признается. А все прочие сидят выпучив глаза от удивления, наконец уразумев истину. Аплодисменты, занавес.
Джулия как-то сказала ему, что Йерлоф получает удовольствие от секретов и старается казаться очень умным, что помогает ему чувствовать собственную значимость. Йерлоф теперь считал, что это, наверное, правда. Может быть, только не чувствовать собственную важность, а осознавать, что еще годишься на что-то важное. Что ты не просто полумертвый, забытый и никому не нужный старик.
А вот сейчас он действительно ощущал себя почти мертвым. Жизнь — это свет и тепло, а теперь солнце уходило. А вместе с ним и последние остатки тепла. Ступни Йерлофа превратились в какие-то ледяные кирпичи, пальцев он не чувствовал. Холод почти парализовал его, но в какой-то степени это было даже приятно, как будто бы тело Йерлофа постепенно отключалось.
