Женщина удивленно покачала головой:
— Я рада, если он встал на правильный путь. «Рэйтеон» — серьезная корпорация.
— А что, раньше он ходил по кривой дорожке?
— Ну, в общем, да, — улыбнулась она.
— Мы понимаем, что у подростков бывают проблемы, и не обращаем на них особого внимания, если они не перерастают в нечто более серьезное.
— Ну да, мелкие неприятности у всех бывают, — кивнула женщина с каким-то нерешительным видом.
— Так что же с О’Коннелом?
— Понимаете, если он вышел на верную дорогу, то мне не хочется лишать его шанса.
— Но вы нам очень помогли бы.
Женщина опять замялась, но в конце концов произнесла:
— Когда он учился здесь, о нем можно было сказать мало хорошего.
— Даже так?
— Он был смышленым мальчиком. Гораздо способнее большинства других. Но с существенными проблемами, типа тех учеников из школы Колумбайн, хотя в Колумбайн это произошло позже.[31] Вел себя тихо, но все время что-нибудь замышлял. Что меня всегда огорчало в нем — так это его обыкновение зациклиться на какой-то идее: то он хотел обязательно чего-то добиться, то вбивал себе в голову, что ему кто-то мешает или кто-то из учителей к нему придирается. Если ему нравился предмет, он без труда получал высший балл, а если ему случалось невзлюбить учителя, то могло произойти все, что угодно: автомобиль учителя оказывался изуродованным, оценки в классном журнале — подделанными. Или в полицию поступал ложный донос о якобы незаконных действиях. Но если даже было ясно, что это его рук дело, никогда ничего нельзя было доказать. Я почувствовала огромное облегчение, когда его в школе не стало.
Скотт кивнул.
— А почему?.. — начал он, но женщина опередила его:
— Вряд ли можно было вырасти нормальным в такой семье.
— А где они?..
— Ох, не следовало бы мне… — Тем не менее она написала адрес на листке бумаги. — Не знаю, может быть, адрес изменился.
— Как это вы запомнили его так хорошо? Прошло столько лет… — сказал Скотт, беря у нее листок.
Женщина улыбнулась:
— Все эти годы я ждала, что вот кто-нибудь придет и начнет задавать вопросы о Майкле О’Коннеле. Только я не думала, что это будет человек, который хочет взять его на работу. Я была уверена, что придет полиция.
— А откуда такая уверенность?
— Я же учила его когда-то. Английскому в одиннадцатом классе. И у меня сложилось совершенно определенное мнение о нем. За все годы, что я здесь работаю, у меня было человек десять учеников, которых невозможно забыть. Одних вспоминаешь с удовольствием, других — с неприязнью. Скажите, он будет работать вместе с молодыми женщинами?
— Да. А что?
— Наши девушки всегда чувствовали себя неловко с ним. И вместе с тем их к нему тянуло. Я никогда не могла этого понять. Как может привлекать человек, от которого не ждешь ничего хорошего?
— Да, странно… Может быть, мне поговорить с кем-нибудь из них?
— Да, конечно. Только где их искать после стольких лет? И вряд ли они станут охотно разговаривать с вами о Майкле О’Коннеле. Я уже сказала, он оставлял неприятное впечатление.
— А что за семья была у него?
— Вот их адрес. Только, повторяю, я не уверена, что его отец все еще живет там.
— А мать?
— Мать умерла очень давно — ему тогда было, кажется, лет десять или тринадцать. Я не знаю точно, как это произошло, но… — Она замялась.
— Но что?
Женщина вдруг замкнулась в себе:
— Знаете, наверное, мне не стоит об этом говорить. Я и так рассказала вам уже слишком много. Вы ведь не будете ссылаться на меня?
Скотт покачал головой. Он уже услышал от нее все, что ему было нужно.
— Как насчет «Эрл грей», дорогая? И немного молока?
— Да, большое спасибо, миссис Абрамович, — ответила Хоуп.
— Зовите меня просто Хильда, дорогая.
— Хорошо, Хильда, спасибо. Это очень любезно с вашей стороны.
— Я покину вас на секунду, — сказала хозяйка.
Из кухни донеслось пение чайника. Хоуп окинула взглядом комнату. На стене висело распятие, рядом с ним написанное яркими, живыми красками изображение Христа на Тайной вечере. Вокруг них разместилась целая галерея выцветших черно-белых фотографий мужчин в высоких жестких воротничках и женщин в кружевах, а также темно-зеленый лесной пейзаж и городские виды с мощенными булыжником улочками и церковью с остроконечным шпилем. По-видимому, это была какая-то оставшаяся в далеком прошлом страна Восточной Европы и давно умершие родственники. «Все равно что оклеивать стены призраками», — подумала Хоуп, продолжая изучать жизнь старой женщины. Облупившаяся краска на подоконнике, ряды пузырьков и коробочек с лекарствами, стопки журналов и газет, пухлое красное кресло, корзина с торчавшими из нее вязальными спицами и телевизор как минимум пятнадцатилетней давности — во всем чувствовалась пустота существования.
Спальня в квартире была одна. Повсюду пахло старостью и кошками. Штук восемь расположились на кушетке, на подоконнике и возле радиатора. Некоторые из них подошли к Хоуп и стали тереться о ноги. Она подозревала, что в спальне прячется вдвое больше животных.
Вздохнув, Хоуп подумала об одинокой старости.
Вошла миссис Абрамович с двумя чашками дымящегося чая. Она улыбнулась своим питомцам, которые немедленно устремились к ней.
— Подождите немного, милые, время обеда еще не наступило. Дайте мамочке сначала поговорить с человеком. — Она обратилась к Хоуп: — Вы не видите своего Сокса в моем зверинце?
— Нет, — печально покачала головой Хоуп. — Ни здесь, ни в коридоре.
— Я стараюсь не пускать своих крошек в коридор. Но за ними не уследишь, они уходят и приходят — кошки любят гулять, сами знаете, дорогая. А не пускаю я их потому, что боюсь, этот делает с ними что-то нехорошее.
— Почему вы так думаете?
— Я знаю каждого из них, хотя он, очевидно, этого не сознает. И каждую неделю кто-нибудь из них исчезает. Я хотела бы обратиться в полицию, но боюсь, он прав. У меня могут отобрать всех моих маленьких друзей, а этого я не перенесу. Он скверный человек — как я хотела бы, чтобы он переехал куда-нибудь! — Старушка вздохнула и обвела взглядом комнату. — И если ваш Сокс, дорогая, забрел сюда, то как бы он не попал в руки этого негодяя, и тогда бог знает, что с ним сталось.
— Неужели он такой ужасный человек? — покачала головой Хоуп.
— Да. Я сама его побаиваюсь и никогда не разговариваю с ним — кроме таких случаев, как сегодня. Думаю, кое-кто из других жильцов также боится его, но молчит. Да и что мы можем сделать? Он платит за квартиру вовремя, не шумит, не устраивает у себя сборищ, а домовладельцу больше ничего и не надо.
— Мне все же хотелось бы проверить насчет Сокса, — сказала Хоуп, глотнув сладкого чая.
— Что ж, это возможно, — медленно проговорила миссис Абрамович, откинувшись в кресле. — И я заодно проверила бы собственные подозрения. Я стара, у меня уже нет сил, и я боюсь. Но куда я могу отсюда уехать? А вы молодая и сильная женщина, это видно. Сильнее даже, чем я была в вашем возрасте. И, готова поспорить, вас не так-то легко напугать.
— Да, это правда.
Старушка улыбнулась чуть ли не застенчиво:
— Когда жив был мой муж, наша квартира была больше, она включала и ту, где сейчас живет мистер О’Коннел. Мы занимали всю эту часть здания, у нас были две спальни, гостиная, столовая и кабинет. Но после смерти Альфреда нашу большую квартиру разделили на три. Однако при этом они поленились.
— Поленились?
Миссис Абрамович сделала еще один глоток, и глаза ее вдруг сердито блеснули.
— Да, поленились! Что еще можно о них сказать, если они даже не позаботились о том, чтобы сменить замки на дверях новых квартир — тех, которые когда-то были моей квартирой?
Хоуп кивнула и почувствовала, как внутри что-то напряглось.
— Мне очень хотелось бы узнать, что он делает с моими кошками, — медленно произнесла миссис Абрамович. Глаза ее сузились, голос окреп, и Хоуп неожиданно разглядела в этой женщине что-то внушительное. — Вы тоже беспокоитесь о своем Соксе. Есть только один способ узнать правду: зайти к нему в квартиру. — Приблизив свое лицо к Хоуп, она прошептала: — Он не знает об этом, но у меня есть ключ от его квартиры.
* * *
По ее лицу пробежала тень, и она спросила:
— Ну, теперь вы видите, насколько все было серьезно?
Каждый репортер знает приемы, позволяющие заинтересовать собеседника и заставить его разговориться. А может быть, они инстинктивно чувствуют, как можно вытянуть из вас самые сокровенные мысли. Однако в нашем случае она сама с самого начала направляла наши беседы в определенное русло, используя меня с какой-то целью. Но, пересказывая эту историю, и я использую ее.
