…Утро пятницы ознаменовалось неожиданным ускорением событий. Мы со Стасом, как обычно, совместно с остальными обитателями подвала мирно ковырялись на рыночной помойке, озираясь по сторонам в поисках чего-нибудь съедобного.
Часов в одиннадцать к рыночной помойке подкатил знакомый «СААБ». Оксана вышла из машины и стала деловито возиться с левым зеркалом, делая вид, что именно это занятие в данный момент самое важное из всех земных дел. Я незаметно выскользнул за ограду — бочком-бочком, приставными шажками, имитируя непрекращающиеся поиски добычи.
Оксана была чрезвычайно лаконична:
— Сухов звонил Славе. Завтра вечером прилетают — в 22.30. Что делать?
Спустя полчаса в нашей штаб-квартире имело место бурное обсуждение сложившейся ситуации. Мы выработали план действий, обговорили детали и разбежались работать. Слава направился к стоянке своего микроавтобуса — переориентировать оборудование на несколько иной характер работы. Саша Шрам с Коржиком помчались инструктировать бойцов, дежуривших у спецприемника. Серега Айдашин убыл к соседствующему с «бичевским» домом скверику — попугать скучающих там старушенций «зверствами», которые в последнее время творят в городах бомжи, примерно две трети которых являются кровожадными секс-маньяками, специализирующимися исключительно на расчленении грудных младенцев и изнасиловании беременных женщин. В том, что бывшему оперу удастся с успехом навешать старухам на уши продукцию итальянского производства, можно было не сомневаться. А мы с Оксаной убыли к месту расположения рыночной помойки на «СААБе».
Вечером, когда все наше бичевское братство улеглось почивать, ко мне подползла Леся и шепотом спросила:
— Что — наклеивается что-то интересное? — и успокоила меня: — Ты не думай — я никому не сказала… Ну, что ночами ты к коллегам выходишь и про сегодняшнее тоже… Ты только скажи — будете съемки делать, да? Сегодня?
Я скорбно вздохнул — так вот в чем дело… Бедная бомжиха считает меня и Стаса какими-то крутыми репортерами.
— Так что — будете снимать? — вновь поинтересовалась Леся и замерла затаив дыхание. «Эх, Леся — как же мне жаль тебя, несчастная дурочка…»
Они явились во втором часу ночи. В подвал ворвались несколько человек, которые поливали нас ярким светом фонариков, не давая возможности рассмотреть, кто же это тут хозяйничает.
— Все на выход, — буднично скомандовал голос из темноты. — При попытке к бегству — расстрел на месте. Вперед1
Так-так… Серега Айдашин сработал как надо — бабки вняли «голосу гражданской совести» и стуканули куда следует насчет злых бомжей, безнаказанно резвящихся в подвале. Теперь осталось пожелать, чтобы все остальные мероприятия не подкачали…
У входа в подвал тихо урчал допотопный «воронок», возле которого находились какие-то люди, мерцавшие во тьме огоньками сигарет.
— Давай, пошли по одному, — распорядился кто-то у автовокзала — где-то спереди раздался смачный шлепок и тоненький вскрик — направляющего нашей колонны попотчевали «дубинолом» для ускорения. Мы погрузились за пятнадцать секунд — злой дядька у подножки подгонял каждого сочным шлепком дубинки, и желающих медлить не было. Последним садился Женя-афганец — впопыхах никто не обратил внимание на то, что он отстал от общей кучи, и теперь ему некому было помочь забраться на подножку.
— Брось костыли! — внезапно крикнул дядька с дубинкой. — Не положено с палками. Давай — так лезь!
— Не брошу! — упрямо заявил Женя и глухо выругался. Сердце мое болезненно сжалось — реакция — блюстителей порядка на такие прецеденты каждому знакома до боли.
— Да брось ты костыли, лезь давай! — торопливо выкрикнул я, сунувшись к выходу.
Снизу у автовокзала раздался глухой удар — дубинкой по спине, затем смачный щелчок, будто вмазали кулачищем по роже — за ударом последовал удивленный хоровой выдох. Недаром беспокоилось мое чувствительное сердце — Женя-афганец никому от ситуации и количества противника.
— Дверь! — бешено заорал кто-то из темноты. «Запускающий» хлопнул решетчатой дверью, замуровывая нас в камере, и тяжело спрыгнул на землю. А у автозака уже вовсю работали конвоиры — тяжелые удары дубинок и резкие выдохи слились в частый дробный стукоток на фоне кромешной темноты, разрезаемой тонким лучиком фонарика: кто-то стоял в стороне и подсвечивал, чтобы остальным было удобнее «трудиться».
Вскоре все стихло: опять заплескались лучи фонарей, которые включили освободившиеся блюстители порядка, чтобы посмотреть результат.
— Не дышит, — констатировал кто-то из темноты. — Переборщили слегонца.
— Да хер с им, — резюмировал «запускающий», с кряхтением забираясь в «тамбур» автозака и вставляя ключ в замок двери. — Давай — тяни его сюда…
В спецприемнике с нами разбирались недолго. Всех загнали в «отстойник» — просторное помещение без окон, разгороженное толстой решеткой от пола до потолка и осещаемое единственной тусклой лампочкой, замурованной в практически непроницаемый матовый плафон. Сюда же бросили Женин труп — наши конвоиры так славно поработали, что узнать его было невозможно. Затем нас по одному стали уводить в узенькую дверь, прорезанную во второй половине «„отстойника“» подошла и моя очередь — рослый сержант распахнул дверь, уцепил меня за кудри — больно стало, будто настоящие! — и поволок. Вскоре я сидел в прокуренной комнате с двумя обшарпанными столами, большим железным ящиком для бумаг и плешивым старлеем с лисьим лицом, который что-то строчил в потрепанный журнал.
— Имя, фамилия, дата рождения, место жительства, место последней работы, — привычно выпалил старлей, едва мазанув по мне взглядом. Я тут же наврал что-то — старлей застрочил в журнале, мурлыкая под нос и непрерывно двигая нижней челюстью. Еще раз мазанув по мне взглядом, старлей скомандовал застывшему у косяка сержанту: — Следующий!
— А что ж вы меня по компьютеру не проверили? — на прощание поинтересовался я, приоткрыв дверь и обнаружив, что во дворе меня уже ожидают двое крепких молодцев волкодавьего обличья. — Может, я какой-нибудь крутой преступник и в розыске?
— Шевели булками, мразота, — лениво отреагировал старлей. — Таких, как ты, в нашем компьютере нету и быть не может.
«А вот и лопухнулся ты, старлей! — злорадно подумал я, когда двое волкодавьего обличья тащили меня через двор под какой-то навес. — В вашем компьютере я есть — и во всех ракурсах! А еще ты упустил случай срубить одним махом сто штук цветной „капустки“… Вот что значит — невнимательность к людям!»
Под навесом стоял… белый фургон хладокомбината.
— Пошел, — коротко распорядился скучающий у задней двери фургона дядька с погонами старшими и гостеприимно приоткрыл одну створку.
Ага, «запускающий» — узнал я его по голосу и слегка замешкался, пытаясь рассмотреть его лицо.
Бац! — я получил от «запускающего» дубинкой под зад и пулей влетел в фургон, где уже сидели сотоварищи по несчастью. Оказавшись внутри, я облегченно вздохнул: до этого момента имелось опасение, что менты будут «шмонать» каждого из нас и нащупают микрофоны, вшитые заботливым Славой Завалеевым в мою рванину сегодня утром.
— Даже обыскать не удосужились, — жарко шепотнул мне Стас, которого притащили спустя две минуты вслед за мной. — Они что — всегда так халатно службу несут?
— Может, у них инструкция такая? — высказал я предположение. — Что можно нашмонать у бомжа?
— Они брезгуют, — раздался откуда-то из угла всхлипывающий голос Леси. — Мы же нечистые… Они потом руки с хлоркой будут отмывать…
Везли нас что-то около двадцати минут — сначала я считал повороты, затем сбился и плюнул. Гораздо больше сейчас меня нанимала мысль об эскорте, о «Ниссане» и Славином микроавтобусе с аппаратурой — сей эскорт должен был следовать за фургоном на почтительном удалении и в то время не упустить нас из вида. И хотя в «Ниссане» сидели четыре хорошо вооруженных и прекрасно подготовленных бойца, способных уложить на три счета целый взвод, если вдруг что, а Слава с Серегой тоже вполне могли оказать достойное сопротивление, я нервничал. Какой-нибудь заблудившийся омоновский рейд в рамках операции «Гастролер» попадается по дороге — и привет, пишите письма! Вся проделанная работа псу под хвост, наши со Стасом жизни — на волоске, и вообще…
Снаружи раздался негромкий лязг и жужжание мотора — будто поехали в сторону тяжелые раздвижные ворота. Затем фургон еще пять минут петлял и наконец затормозил, не глуша двигатель. Дверные створки распахнулись настежь.
— Выгребай! — скомандовала голова «запускающего», возникшая над уровнем фургонного пола. — Да побыстрее — а то я вам!
Мы спешно выгрузились — осмотревшись по сторонам, я обнаружил, что нахожусь в глухом складском дворе, изрядно захламленном каким-то громоздким оборудованием в разломанных деревянных ящиках. Над запертыми дверями складов тускло мерцали плафонированные фонари, скудно освещая примерно две трети дворового пространства и участок стены ограждения, поверх которого я никаких прибамбасов охранного характера не обнаружил.
