На щеках Смита выступили красные пятна.
– Я последую вашему совету. Но сначала позвоню своему адвокату и потребую от него спустить на этого шерифа всех собак.
Он проводил меня. Когда мы проходили столовую, я кивнула на портрет Оскара Уайльда.
– Мне это очень нравится.
– Спасибо за похвалу.
Он уже взялся было за дверную ручку, но я его остановила.
– Фрэнк, скажите… Собольи щетинки, будь они неладны, позволили ФБР назвать четверых подозреваемых. Вас, Роджера Уитона, Талию Лаво и Леона Гейнса. Талия уже вне игры. Себя вы, понятное дело, не рассматриваете. Остаются Уитон и Гейнс. Что вы думаете по этому поводу?
– Вы издеваетесь надо мной, Джордан? Скажите лучше, вы держали Леона под колпаком в тот момент, когда исчезла Талия?
– Да.
– М-м… А Роджера?
– И его тоже. – Мне вдруг пришла в голову одна мысль. – Роджер никогда не рассказывал вам о насилии, которому он подвергался в детстве?
Смит вместо ответа распахнул дверь.
– Я не ради любопытства спрашиваю.
– Нет, он никогда мне об этом не рассказывал. А если вы сейчас спросите, не подвергался ли я сам в детстве насилию, я выставлю вас вон. Договорились? – Он галантно поклонился. – До новых приятных встреч, Джордан.
Не успела я спуститься с крыльца, как за моей спиной громко хлопнула дверь. Давненько на душе не было так гадко… Меня всегда приводили в бешенство любые попытки вторгнуться в мою личную жизнь. А теперь я сама участвую в чем-то подобном. Дожила! Строго говоря, фотожурналистика изначально предполагает подглядывание в чужие замочные скважины. Но, по крайней мере, в фотожурналистике такие вещи делаются на расстоянии и не столь грубо. Ни бестактных вопросов, ни обращенных на тебя негодующих или презрительных взглядов – просто щелк, щелк, щелк…
Я пошла вдоль набережной, зная, что меня вот-вот нагонит машина с Бакстером, Ленцем и Джоном. Первым делом они обругают меня за прерванную запись разговора с Фрэнком на самом интересном месте. Ничего, утрусь. Меня тоже возмущает и оскорбляет придуманная мне роль «приманки», но я же не говорю им об этом…
Возможно, я пребывала бы в более приподнятом настроении, если бы разговор с Уитоном и Ленцем принес обнадеживающие результаты. Так ведь нет – не принес.
Машина медленно ползла справа от меня, прижимаясь почти к самому тротуару. Мне не хотелось останавливаться. Не хотелось даже оборачиваться в их сторону. Я лишь заметила боковым зрением, что за рулем агент Венди Трэвис. Значит, Джон занят сегодня весь день и предоставит меня ее заботам.
Наконец терпение Бакстера лопнуло.
– Могу я узнать, какого черта вы сорвали микрофон? – ядовито спросил он.
– Вы знаете это не хуже меня, – не глядя ответила я.
– Ну и что он вам поведал?
– Он доказал мне, что их встречи с Уитоном и их ссоры не имеют никакого касательства к нашим похищениям.
Бакстер оглянулся на сидевших сзади Ленца и Джона, затем вновь посмотрел в окно машины.
– Вы полагаете, что способны адекватно оценить убедительность его доказательств?
– В той же степени, что и вы.
Он снова глянул на Кайсера, словно призывая его повлиять на меня. Бакстеру явно не понравились возникшие между нами отношения, но он был не прочь их использовать. Оставалось лишь надеяться, что Джон не поддастся на провокацию.
Машина вдруг остановилась, Джон вылез из нее и подошел ко мне.
– Что ты сейчас собираешься делать? – спросил он. – Только скажи! Я все исполню!
– Собираюсь немного прогуляться.
– Я провожу тебя?
– Нет.
– Считаешь, что Уитон и Смит невиновны?
– Да, я так считаю.
– Хорошо. Я сейчас поеду обратно в офис, буду изучать снимки наших вертолетчиков. Если захочешь поговорить, набери мой номер. У Венди есть сотовый.
У Венди… Значит, одну меня все равно не оставят…
Джон чуть сжал мою руку и отошел перекинуться парой слов с агентом Трэвис, которая как раз выбиралась из машины. На ней был ее обычный костюм от Лиз Клейборн. Под пиджаком, если приглядеться, угадывалась кобура. Я подавила в себе желание отпустить какую-нибудь колкость. В конце концов, это ее работа и она выполняет ее добросовестно. Джон вернулся в машину и уехал. Напоследок я перехватила его взгляд. Венди шла позади меня, поотстав на несколько метров.
Я шла по тенистой стороне Эспланад, зная, что Венди рядом и сканирует цепким взглядом все, что нас окружает в радиусе нескольких десятков ярдов. Я старалась ни о чем не думать, но перед мысленным взором одна за другой невольно вспыхивали малоприятные сценки, свидетельницей которых я стала в последние дни. Я вдруг вспомнила, как доктор Ленц замучил Уитона своими назойливыми приставаниями и вынудил признаться, что болезнь превратила его в импотента… А потом Фрэнк рассказал мне, как Уитон несколько раз безуспешно пытался сделать его соучастником самоубийства… От этих воспоминаний мне стало дурно. Я постаралась сосредоточиться на размеренном перестуке собственных каблуков по нагретому солнцем асфальту. И, кажется, мне это удалось.
С Эспланад я свернула на Ройял-стрит, которая незаметно превратилась из обычной улицы в настоящую мекку любителей антиквариата, ежедневно толпами вливавшихся в эту часть Французского квартала. Впрочем, сейчас здесь было немноголюдно. Я бездумно шагала, скользя задумчивым взглядом по окнам уютных жилых особнячков и витринам закрытых лавок. Помню, я очень любила вот так же бесцельно бродить по улицам Нового Орлеана, когда только переехала в этот город в семнадцать лет. В сравнении с глухой провинцией, где я родилась и выросла, это был совершенно новый и удивительно яркий мир. И вот прошло двадцать с лишним лет, а городской пейзаж, запахи и звуки остались прежними. Украшенные причудливыми чугунными завитушками и увитые плющом балкончики, тянущиеся вдоль фасадов пастельных тонов… Пожалуй, не столь живописно, как, скажем, на Карибах, и все же полное ощущение южной идиллии и праздника. Со стороны Сен-Филип-стрит до меня долетал волшебный аромат свежевыпеченного хлеба и кофе. А от монастыря урсулинок ветер доносил обрывки чьих-то разговоров. Я без труда различала гортанный выговор уроженцев Нового Орлеана и академически чистый французский любующихся местными красотами туристов.
Всего в трех кварталах от меня, сразу за Декатур-стрит, несла свои стремительные воды Миссисипи, отделенная от города насыпной набережной. Даже отсюда я видела, как над крышами домов поднимались особенно высокие мачты. Я захотела свернуть в ту сторону, но у монастыря доступ к реке преграждал грузовой причал, поэтому я пошла дальше по Ройял-стрит. Мостовая здесь явно находилась ниже уровня моря. Любой более или менее сильный ураган легко пробудит ото сна и озеро и реку, словно из гигантской чаши выплеснув их воды на Французский квартал вплоть до Бурбон-стрит, оставив над поверхностью лишь церковные шпили, памятник Энди Джексону на коне и электрические провода с сидящими на них крикливыми чайками.
На Сен-Филип-стрит я свернула-таки налево и стала спускаться к реке. За спиной застучали каблучки – Венди решила держаться ко мне поближе. Когда мы проходили мимо распахнутых дверей клуба «Вавилон», из темных недр его донеслись лирические гитарные аккорды. Буквально на глазах Французский квартал становился все более коммерческим. Теперь нас окружали рестораны и пабы, адвокатские конторы и крошечные частные отели. И лишь изредка еще попадались жилые дома, утопавшие в тени фруктовых садов, – там на узких гаревых аллеях назначались по вечерам свидания и устраивались семейные маскарады. Я вздрогнула при мысли, что в одном из этих укромных мест вполне мог писать свои картины одаренный маньяк, которого мы безуспешно ищем. Как странно… накануне вечером, когда здесь звенели бокалы и женский смех, когда за легкими летними занавесками люди предавались любви или просто спали… В это самое время над кварталом зависли вертолеты ФБР, оснащенные термокамерами, и пилоты до рези в глазах вглядывались в очертания темных дворов, пытаясь угадать то место, где пряталась зловещая тайна…
На площади Франции меня поджидала бронзовая Жанна д'Арк, горделиво возвышавшаяся над городской суетой. Отливавший золотом конь ее попирал брусчатку, знамя взметнулось под серые облака. Ода в бронзе, воспевающая вызов, который эта женщина бросила миру, не смирившись с уготованной ей жалкой долей. Будь скульптор честнее, он изобразил бы Жанну на костре…
Венди шла уже почти вровень со мной. Вокруг в одночасье стало многолюдно. Отовсюду неслась разноязыкая речь туристов, нетерпеливыми гудками пробивали себе дорогу в плотном потоке машины, на французском базаре шла бойкая торговля овощами, фруктами и сувенирами, шипели на углях кофейные турки. Я наконец уловила запах реки – насыщенный, прелый, с оттенком гнили. А еще через минуту увидела через узкий проход платной автостоянки набережную и борт грузового судна, причем его красная ватерлиния находилась как раз на уровне моих глаз.
