– Спишь?
Голос Елены прозвучал неожиданно и отвлек Фрэнка от воспоминаний, висевших в его сознании подобно только что проявленным фотоснимкам. Он повернулся и увидел ее в свете ночника. Она смотрела на него, приподнявшись на локте и оперев голову на руку.
– Нет, не сплю.
Они потянулись друг к другу, и ее тело скользнуло в его объятия столь же естественно, как устремляется в русло реки вода, пробившись, наконец, сквозь каменные завалы, мешавшие ее течению. Фрэнк снова познал это чудо – прикосновение к ее коже. Она опустила голову ему на грудь и потянула носом.
– Ты хорошо пахнешь, Фрэнк Оттобре. И хорош собой.
– Конечно, хорош. Я – ответ простых смертных Джорджу Клуни.[69] Проблема в том, что никто не спрашивает…
Прильнув к его губам, она подтвердила, что собиралась спросить и претендовала на единственный ответ. И они снова занимались любовью, неспешно и чувственно, поскольку тела их еще не проснулись и желание, которое извлекло их из сна, было в этот момент скорее психологическим, нежели физическим.
Они забыли обо всем на свете, как заставляет забыть только любовь.
Потом, когда они вернулись в этот мир, им пришлось заплатить за свое путешествие. Они лежали, вытянувшись на постели, и смотрели в светлый потолок, отчетливо ощущая присутствие иных сущностей, будто витавших в желтоватом свете комнаты, и изгнать которые, просто закрыв глаза, было невозможно.
Фрэнк провел день в полицейском управлении, наблюдая за расследованием «дела Никто» и отмечая с каждым часом, что количество имеющихся улик стремится к нулю. Он старался обозначить какую-то деятельность, сосредоточиться, хотя мысленно пребывал совсем в других местах.
Мыслями он был с Никола Юло, отправившимся по следу, начертанному на такой тонкой бумаге, что сквозь нее легко читалась тревога, написанная на их лицах. Мысленно он был с Еленой, пребывавшей в подлом заточении, в этой издевательской и неприступной тюрьме, куда поместил ее столь же подлый тюремщик, – в доме с настежь открытыми всему миру дверями и окнами.
К вечеру он опять приехал в Босолей и, увидев ее возле сада, пережил то же чувство радостного облегчения, что и путешественник, добравшийся до цели своего паломничества после долгого и трудного перехода по пустыне.
За то время, которое Фрэнк провел с ней, Натан Паркер дважды звонил ей из Парижа. Сперва он хотел отойти в сторону, но Елена удержала его за руку столь властно, что Фрэнк удивился. Он следил за ее разговором из односложных реплик и в глазах ее видел неприкрытый страх, который, как он опасался, никогда не исчезнет.
Потом трубку взял Стюарт, и пока Елена говорила с сыном, лицо ее светилось. Фрэнк понял: все эти годы Стюарт был для нее якорем спасения, убежищем, тайным укрытием, где она могла писать письма, чтобы когда-нибудь передать их тому, кто может никогда и не прийти. Он понял также, что путь к ее сердцу неизбежно пролегает через сердце сына. Нельзя завладеть ею, не заполучив его. Фрэнк спрашивал себя с некоторой тревогой, сумеет ли сделать это.
Рука Елены тронула шрам на его теле, розовый на фоне слегка загорелой кожи. Елена почувствовала на ощупь, что это – другая кожа, появившаяся потом, будто часть какого-то панциря, который, как любой панцирь, способен защитить от жестоких ударов, но и невольно притупить нежное, ласковое прикосновение.
– Больно? – спросила она, осторожно прикасаясь к шраму.
– Теперь уже нет.
Они помолчали, и Фрэнк подумал, что в этот момент Елена притронулась не к его, а к их общему шраму.
Мы живы, Елена, мы раздавлены и похоронены, но живы. И снаружи слышно, как кто-то разгребает завал, чтобы вытащить нас из-под развалин. Поторопитесь, прошу вас, поторопитесь…
Елена улыбнулась, и в комнате засияло маленькое солнце. Она вдруг повернулась и забралась на Фрэнка, словно для того, чтобы упрочить свое личное завоевание. И слегка прикусила ему нос.
– Ты только представь, вот откушу тебе нос, и Джордж Клуни останется победителем!
Фрэнк взял ее лицо в ладони. Она попыталась помешать ему, и ее губы с легким чмоканьем оторвались от его носа. Фрэнк посмотрел на нее со всей нежностью, на какую только способен человек.
– Боюсь, что теперь, с носом или без него, мне будет очень трудно представить свою жизнь без тебя…
Тень промелькнула по лицу Елены. Ее серые глаза приобрели цвет высоколегированной стали «экскалибур». Она осторожно отвела его руки, высвободив свое лицо. Фрэнку нетрудно было представить, о чем она сейчас думала и что скрывалось за этим взглядом, и он попытался снять напряжение.
– Эй, что случилось? Не думаю, что я сказал что-то ужасное. Я ведь еще не просил тебя выйти за меня замуж…
Елена уткнулась ему в плечо. По ее голосу он понял, что их короткое безмятежное интермеццо окончено.
– Я уже замужем, Фрэнк. Или, вернее, была.
– Как это понимать – была?
– Ты ведь знаешь, что такое политика, Фрэнк. Все, как в театре. Все сплошное притворство, спектакль. В Вашингтоне, как и в Голливуде, неофициально принимают что угодно, лишь бы не прознала общественность. Человек, делающий карьеру, не допустит скандала, какой может возникнуть, если окажется, что его дочь рожает ребенка вне брака.
Фрэнк промолчал, ожидая, что последует дальше. Он ощущал ласковое, влажное дыхание Елены. Ее голос звучал совсем рядом, но казалось, доносится со дна колодца, не имеющего эха.
– И уж тем более, если человек этот – генерал Натан Паркер. Вот почему официально я – вдова капитана Рэнделла Кигена. Он пал во время войны в Заливе, оставив в Америке женщину, ожидавшую ребенка не от него.
Она приподнялась и снова повернулась к нему. На губах ее появилась улыбка, и она смотрела в глаза Фрэнка так, словно только оттуда могло прийти прощение. Он никогда не думал, что улыбка может быть столь горькой.
Елена говорила о себе, как о другом человеке, о женщине, к которой питала жалость, смешанную с презрением.
– Я – вдова человека, которого впервые встретила в день свадьбы и потом не видела больше никогда, разве что в гробу, накрытом флагом. Не спрашивай меня, как отец сумел убедить этого человека жениться на мне. Понятия не имею, что он пообещал взамен, но нетрудно представить. Получился брак по доверенности, такая дымовая завеса, потом развод – и завеса рассеялась. А тем временем – блестящая карьера и разостланная перед ним красная дорожка… И знаешь, что самое смешное?
Фрэнк промолчал, ожидая ответа. Он знал, что это уж точно не будет смешно.
– Капитан Рэнделл Киген умер во время войны в Заливе, не сделав ни единого выстрела. Геройски пал во время операции по разгрузке, раздавленный «хаммером», у которого отказали тормоза, когда он выезжал из транспортного самолета. Один из самых коротких браков в истории. И к тому же с идиотом…
У Фрэнка не хватило времени ответить. Только он начал осознавать новое подтверждение коварства и мощи Натана Паркера, как мобильник на ночном столике завибрировал. Фрэнк взял его прежде, чем тот зазвонил. Посмотрел на часы. Циферблат показывал неприятности. Он включил аппарат.
– Алло?
– Фрэнк, это я, Морелли.
Елена, лежавшая рядом с Фрэнком, увидела, как лицо его потемнело.
– Слушаю, Клод. Неприятности?
– Да, Фрэнк. Но не такие, как ты думаешь. Комиссар Юло… Несчастный случай на дороге.
– Когда?
– Пока точно не знаем. Нам сообщила об этом французская полиция. Его машина найдена недалеко от Ориоля, в Провансе, в кювете у проселочной дороги. Ее нашел охотник, отправившийся дрессировать своих собак.
– А он как?
Молчание Морелли было красноречиво. Фрэнк почувствовал, как отчаяние разрывает ему сердце.
Нет, Никола, не ты и не сейчас. Не так, дерьмо, и не в такой момент, когда твоя жизнь, казалось, ничего не стоит. Не так, анфан-террибль…
– Он умер, Фрэнк.
Фрэнк стиснул зубы так сильно, что слышно было, как они скрипнули. Костяшки пальцев, сжимавших аппарат, побелели. На какое-то мгновение Елена подумала, что телефон сейчас раскрошится в его руке.
– Жена знает?
– Нет, еще не сказали. Я подумал, может, ты сам…
– Спасибо, Клод. Отличная работа.
– Я предпочел бы не получать таких комплиментов.
– Знаю, и благодарю тебя также от имени Селин Юло…
Фрэнк поднялся и прошел к креслу, где лежала его одежда, стал надевать брюки.
Елена села в постели, прикрыв грудь простыней. Фрэнк не заметил ее непроизвольного стыдливого движения – она еще не привывкла к тому, чтобы он видел ее наготу.
– Что случилось, Фрэнк? Куда ты?
Он посмотрел на нее с мучительной болью на лице и сел на кровать, чтобы надеть носки. Его голос прозвучал из-за покрытой шрамами спины.
– В самое плохое место на этом свете, Елена. Иду будить женщину среди ночи и объяснять ей, почему ее муж больше никогда не вернется домой.
