Нет, не наказать Чарм, подумал Уоррен. Это было бы жестоко. Я все еще люблю ее. Что бы это ни значило.
Партнерство и сотрудничество. Материальность, красота, долговечность. Когда Чарм сказала ему, что любит другого мужчину и должна разорвать их брак, эти слова возникли в мозгу Уоррена. Он не произнес их: в уме его они были чем-то большим, чем просто словами. Ум его, боровшийся за сохранение непрерывности в эпицентре столь уродливой путаницы, подсказал ему, что они открывают путь к тому, чтобы заявить, что в глазах вечности наша жизнь, конечно, не более чем жалкое химическое явление, но она, тем не менее, может обладать непрерывностью. Непрерывность способна иметь форму, структуру. Форма же и структура – это все, что у нас есть для борьбы с демонами небытия, для того, чтобы прожить свои годы с чувством скромной, застенчивой гордости. Человек не может просто так выбросить из своей жизни целых восемь лет, если у него есть шанс вернуть их и сделать своим основанием. Но я молод, подумал Уоррен, я могу начать сначала. Я могу отыскать непрерывность, даже если моя жизнь расколота на части. В книге тоже есть части, и все же она представляет собой нечто целое. Просто существуют жизненные периоды, они очень разные, но они связаны друг с другом.
Ему нравилась Мари, она доставляла ему радость – любви между ними пока не было. Он еще не любил ее, но мог бы полюбить. И со временем, если он отдастся своему чувству, он ее непременно полюбит. Уоррен хорошо понимал это.
“Голнад 8, Бивилл 38”.
– Ты в порядке? – спросила Мари, приподнявшись на сиденье, чтобы достать термос, в который она налила “Gatorade”.
– Все нормально, – ответил Уоррен.
– Как твоя головная боль?
– Почти прошла.
Такие маленькие беседы, прерывающие наши мысли, помогают нам сохранить в себе разум и дают нам почувствовать себя любимыми. Жаль, что я не могу рассказать ей все, подумал он, впустив ее в свое сердце и ум. Но мы никогда не сможем сделать этого. Мы можем только намекнуть.
Можем поделиться друг с другом, но мы не в состоянии стать единым существом.
И не только с Мари. Уоррен не винил в этом ни ее, ни себя самого. Все мы, люди, чертовски одиноки.
“Милый” – называла его Мари. Она была нежна, нуждалась в нежности, но пока мало о ней просила. Мари не возражала против того, чтобы у него была своя жизнь. Чарм этого не допускала. Я мог бы быть счастлив с Мари, подумал Уоррен. Одинок и счастлив. Но слово “счастье” больше подходит для подростков, популярных песен и идиотов. Назовем это удовлетворением. Я мог бы дожить с нею до самой старости, и мы не узнали бы друг о друге ничего, кроме того, что каждый из нас пожелал бы сообщить другому. Будут только намеки, которые станут улавливаться органами наших чувств, но не знание. И, возможно, так даже лучше. Я мог бы делать свою работу, воспитывать сына Мари и завести с нею собственных детей. Меня ожидала бы спокойная, легкая старость. Река должна течь. На ней встретятся и пороги, и водовороты, но она будет судоходна. Мне придется выслушать множество загадок, а Мари привыкнуть к моему храпу. И мне больше не нужно будет покупать новую камеру.
Ум Уоррена постепенно спускался с горных высот. Бивилл был уже неподалеку.
– Ты переживаешь насчет своего суда? – спросила Мари.
Да, меня тревожит то, что моя подзащитная будет признана невиновной. Меня это не просто тревожит. Сводит с ума, мысленно сказал он себе.
– Все это очень сложно, – ответил он вслух.
Она больше не задавала вопросов. Уоррен был ей за это благодарен: спасибо тебе, милая.
Вчера вечером на выходе из зала суда Джонни Фей схватила Уоррена за руку.
– Ну, как идут мои дела?
– Посмотрим, – жестко сказал он. – Может быть, они вам и поверят.
Глаза Джонни Фей стали узкими.
– Вы постарайтесь произнести хорошую речь в мою защиту.
– Может быть, Рик выступит с заключительным словом?
– Нет. Я хочу, чтобы это сделали вы. Я вам верю.
Да. Это была его обязанность. Он согласно кивнул.
Теперь, в это субботнее утро, Уоррен ехал в Бивилл, чтобы найти человека по его прозвищу. Человека этого там могло и не быть. Он мог находиться там какое-то время, а потом уехать. Без него, как понимал Уоррен, суд мог вынести обвинительный вердикт по делу Куинтаны. Кучка косвенных доказательств, но именно их-то порою труднее всего опровергнуть. В центре этого стояла поколебленная очевидица, но оставалась еще улика с пистолетом, зажатым в руке Гектора. Пистолет никуда не денешь.
Они приехали в Бивилл в одиннадцать часов утра. Это был старый городок скотоводов на севере Кинг-Ранч. Совсем недалеко от Одэма и Корпус-Кристи, где из Джонни Фей воспитали нынешнего монстра. Уоррен подумал о ее “маме”, к которой Джонни Фей до сих пор была “лояльна”, и о “папе”, который управлял “Эксксоном”, а по воскресеньям заклинал адский огонь и серу. Каковы эти люди были в действительности? Что они сделали с ней? Или чего не сделали? Что покривилось в ее мозгу? Этого ему никогда не узнать.
Уоррен съехал с автострады на развязку и свернул на центральную улицу города. Они проехали мотель, супермаркет, кегельбан. Нигде никаких автостоянок, никаких высотных зданий. Кроны дубов и орехов-пеканов никли в пыли перед маленькими кирпичными домиками с частоколом и выжженными солнцем газонами. Уоррен заметил бильярдную и автостанцию.
– В бильярдной, пожалуй, больше шансов, – сказал он Мари, – поэтому первой я проверю автостанцию.
Он сделал то же самое, что делают мальчишки, съев сначала овощи и жареный картофель, а бифштекс из грудинки оставив на потом.
За стеклами машины стоял удушливый зной. Молодой чернокожий качал бензин, а белый, мужчина лет пятидесяти, сидел за кассовым аппаратом перед гудящим вентилятором и разбирал кредитные карточки.
Уоррен, в кроссовках, потертых джинсах и рубашке без рукавов, сунул в зубы зубочистку и сказал:
– Здрасьте.
– Здравствуйте.
– Жарко сегодня.
– Да уж точно.
– Парень из этого города: некоторые люди в Хьюстоне называют его Джим Денди. Он здесь?
Мужчина за кассой ухмыльнулся, обнажив желтые зубы.
– Ты из полиции?
Уоррен почувствовал себя кем-то вроде Гари Купера или Джимми Стюарта из старого вестерна. Обстановка была подходящей. И диалог древним, как мир.
– Да нет, черт возьми! – сказал он. – Я адвокат. Пытаюсь помочь Джиму выпутаться.
– Да, Джим Денди здесь. Был здесь, по крайней мере.
Уоррен достал двадцатидолларовую бумажку из нагрудного кармана и взял карту Мексики со стеллажа рядом с кассовым аппаратом.
– Я думаю, это мне пригодится. Оставь сдачу себе, приятель.
Владелец автостанции взял двадцать долларов, открыл кассовый ящик и отдал восемнадцать долларов сдачи Уоррену.
– Это не Хьюстон, – сказал он. – Джим Денди у Китти Мери. Китти Мери ты тоже знаешь?
– Нет, сэр, – ответил Уоррен.
– Маленький домик на Дикэбл-стрит. Возвращайся назад, проедешь несколько кварталов после Уолгрина и повернешь направо. Предпоследний дом на улице, перед которым стоит разбитый “чеви-пикап”. Рабочая смена Китти Мери в “Макдональдсе” начнется не раньше вечера, так что она, скорее всего, сейчас дома.
– Как его настоящее имя? – спросил Уоррен.
– Чье?
– Джима Денди.
– Это и есть его настоящее имя. Его зовут Джим Денди. Это имя, которое дано ему при рождении, поэтому мы его так и зовем.
Уоррен тихо рассмеялся.
– Как вы уже догадались, я его раньше никогда не видел. Есть что-нибудь такое, что мне следовало бы знать?
– Да, Джим Денди так беден, что ему приходится занимать на воду, чтобы расплакаться. А Китти Мери до такой степени уродлива, что при одном ее виде покойник сбежит из морга. Так что если ты человек верующий, то можешь считать, что Господь оказал им милость, соединив их вместе. Кроме этого, что ты еще хочешь узнать?
– Ничего, – ответил Уоррен. – Спасибо.
– Заезжай, сынок. Хороший у тебя автомобиль. Уже много пробежал?
Минуты три Уоррен побеседовал о своем “БМВ”, а затем снова вышел в зной улицы и нырнул в машину.
Еще через две минуты он уже стучался в дверь предпоследнего дома на Дикэбл-стрит. Задний бампер черного грузовика имел над стертой выхлопной трубой надпись, которая гласила: “Если любишь Иисуса, не забудь посигналить”. Сам дом выглядел так, будто в любое время мог развалиться, стоило лишь пнуть ногой одну из его прогнивших серых досок. Женщина лет сорока с резиновыми розовыми бигуди, выщербленными зубами и клочком черных волос, торчащих на кончике ее носа, открыла дверь с решетчатой сеткой. Дверь отчаянно простонала – шурупы давно вывалились из стены. Уоррен протянул профессиональную карточку, восемнадцать долларов сдачи, оставшиеся у него после покупки карты Мексики, и спросил насчет Джима Денди.
