Джон Катценбах - Особый склад ума

Джеффри не считал, что стремится именно к этому, но ему пришло в голову, что старый учитель отчасти прав. Он колебался и уже начал было подумывать о том, чтобы выложить на стол все карты и честно признаться, что именно и зачем он хочет узнать, но потом передумал и вместо этого произнес:

— Вы его помните?

— Конечно. В свое время он произвел на меня исключительно сильное впечатление.

— А если поточней?

— Он был страшный человек.

От этого ответа Джеффри едва не лишился дара речи.

— Почему? — спросил он.

— Это был самый необычный из всех историков, каких я только знал.

— Что заставило вас так думать?

— Потому что нашего брата преимущественно интересуют лишь капризы истории. Ее превратности и причуды. Почему произошло это? Почему случилось то? Выходит своего рода игра, похожая на попытку нарисовать очертания некой географической карты через бумагу, которая недостаточно тонка, чтобы через нее были отчетливо видны контуры того изображения, что находится под ней.

— А он был другой?

— Да. Во всяком случае, такое у меня сложилось о нем впечатление…

— И что же дальше?

Его собеседник заколебался, но потом, пожав плечами, продолжил:

— Он любил историю потому… заметьте, это не факт, а всего лишь сложившееся у меня впечатление… потому, что намеревался ее использовать. В своих личных целях.

— Простите, не понимаю.

— История в чем-то похожа на свод ошибок, допущенных человечеством. Самыми разными людьми. У меня было такое чувство, будто ему страстно хочется изучить историю, чтобы не допускать впредь подобных ошибок.

— Я понимаю… — начал было Джеффри, но собеседник не дал ему закончить:

— Нет, не понимаете. Ваш отец преподавал историю Европы, но на самом деле его интересовал совсем другой ее раздел.

— Который?

Старый учитель опять улыбнулся:

— Это опять же только мое мнение. Так сказать, некоторое ощущение, а вовсе не реальный факт… — Он остановился, потом вздохнул и снова продолжил: — Я становлюсь все старее и старее. Теперь у меня бывает не больше одного урока в день. В старших классах. Ученикам, в общем, плевать на мой стиль преподавания. Грубый. Бесцеремонный. Агрессивный. С провокационными вопросами и с обсуждением спорных теорий. Быть историком не так просто. Мы не слишком-то любим современный мир. Нам больше всего по нраву времена давно минувшие.

— Так вы начали говорить про раздел истории, который его интересовал на самом деле. Что он собой представлял?

— Что вы знаете о вашем отце, мистер Клейтон?

— То, что я знаю, мне совсем не нравится.

— Умно подмечено. А вот вам моя точка зрения. Такое признание обычно нелегко дается, однако я вам честно скажу: меня переполнило чувство радости, когда ваш отец объявил мне, что увольняется. И не оттого, что он был плохим учителем, ибо это было не так. Нет, он был одним из лучших учителей, которых я только знал. Возможно, лучшим. И популярным среди учеников. Но мы потеряли одну ученицу. Она была похищена с территории школы и убита самым жестоким образом. И мне совсем не хотелось, чтобы подобное повторилось.

— И вы подозреваете, что он как-то был с этим связан?

— Что вам известно, мистер Клейтон?

— Что его допрашивала полиция.

Учитель покачал головой.

— Полиция! — фыркнул он. — Они же ни в чем не разбираются. Эти ребята и представления не имели, что им следовало искать. Историк в подобных вещах знает толк побольше, чем они. Историк понимает, что все события представляют собой комбинацию многих факторов. Тут задействованы и ум и сердце, и политика и экономика, и совпадения и случайности. Мир есть поле взаимодействия самых причудливых сил. Вы знали об этом, мистер Клейтон?

— В той области, в которой я специализируюсь, это, конечно же, более чем справедливо.

— А чем вы занимаетесь, осмелюсь спросить?

— Я профессор психологии Массачусетского университета, и меня интересуют проблемы криминального поведения.

— Ага, как интересно. Так, стало быть, вы занимаетесь…

— Убийствами.

Старый учитель улыбнулся:

— Этим же занимался и ваш отец.

Джеффри весь подался вперед, и это движение как нельзя лучше передало тот оставшийся невысказанным вопрос, который он хотел бы задать.

Историк снова качнулся в кресле:

— Я и в самом деле никак не мог взять в толк, почему за все эти годы никто так и не пришел ко мне, чтобы начать задавать вопросы о Джеффри Митчелле. И по прошествии многих лет я уже начал и сам отчасти верить, что пресловутая автомобильная авария в самом деле имела место и миру все-таки удалось увернуться от этой летящей в него смертоносной пули, которой являлся ваш отец. Вот такая метафора. Конечно, не стоило бы позволять себе говорить метафорами, особенно сейчас, когда я стал стар и мне уже вроде бы не пристало делать свою речь слишком цветистой. А вообще-то, хороший историк должен всегда во всем сомневаться. Сомневаться, если сам собой напрашивающийся ответ чересчур прост. Сомневаться в том, что случай или слепая удача дала кому-то возможность заработать крупное состояние, потому что это слишком редко случается и верить в подобное везение неразумно. Вообще, сомневаться следует во всем, потому что лишь через такое сомнение, кстати еще и приправленное скептицизмом для верности, можно докопаться до исторической правды.

— Мой отец…

— Если бы вы захотели узнать все о смерти, если бы вас интересовали убийства, пытки, а также все те случаи, когда прорывается наружу самое темное, что есть в человеке, то вам следовало бы обращаться к нему. Вот в какой области он был непревзойденный знаток. Прямо-таки ходячая энциклопедия зла. Он знал про все: и про аутодафе, и про инквизицию, и про Влада Колосажателя,[76] и про истязания и казни первых христиан, и про жестокости Тамерлана, и про сжигание еретиков во время Столетней войны.[77] Он прекрасно знал все эти вещи. Хотите узнать, какую часть женской почки подкинул Джек Потрошитель властям, бросая им вызов? И об этом тоже следовало спрашивать у вашего отца. Он знал. Вас интересует, какое оружие предпочитал Билли Кид?[78] Это опять к нему. Он в курсе: револьвер «кольт» сорок пятого калибра, почти такой же, как изготовленный фирмой «Чартер армз» револьвер «бульдог» сорок четвертого, которым пользовался Дэвид Берковиц (псевдоним — Сын Сэма). Точная формула «Циклона Б»?[79] И это ваш отец мог тут же с ходу назвать. Как и температуру печей в крематориях Освенцима.[80] Сколько человек погибло в битве на Сомме[81] в первые мгновения после того, как был дан сигнал к атаке и солдаты покинули окопы? Он знал. Этнические чистки на территории бывшей Югославии? Немецкие лагеря смерти в Сербии?[82] Тутси и хуту[83] в Руанде? Мельчайшие подробности всех этих убийств так и слетали у него с языка. Он знал, сколько ударов кнутом требуется, чтобы отправить на тот свет человека, приговоренного к этому наказанию на царской каторге в дореволюционной России. И он знал, сколько времени падает нож гильотины. А говоря о ней, он мог еще с улыбочкой добавить, что месье Гильотен,[84] изобретатель этого устройства,[85] представив свое творение на суд французских властей, заверял их, что беспомощные жертвы его адской машины ничего не чувствуют, кроме, может быть, легкой щекотки в районе затылка. Он мог рассказать вам все это и еще гораздо больше того. — Старый учитель покашлял. — Если хотите узнать побольше о своем отце, вам надо побольше узнать о смерти.

Джеффри сделал легкий жест рукой, словно пытаясь разогнать некий душок, свойственный историческим фактам такого рода, витающий у него над головой:

— Он вызывал у вас чувство страха?

— Конечно. Как-то раз он хвастливо заявил мне, что история лучше, нежели что-либо другое, показывает, с какой легкостью можно убивать людей.

— Вы рассказали об этом полиции?

Учитель покачал головой:

— Что я мог им рассказать? Что их подозреваемый, по всей видимости, прекрасно знаком со всеми деталями жизни и смерти любого более или менее известного убийцы в человеческой истории? И что это смогло бы доказать?

— Возможно, они сумели бы воспользоваться этой информацией.

— Была убита девочка. Здесь допросили много людей, в том числе и вашего отца. Однако не его же одного. Пара других учителей, дворник, работник столовой и тренер школьной юниорской команды по лакроссу[86] тоже были допрошены. Подобно всем остальным, вашего отца отпустили без выдвижения против него каких-либо обвинений, потому что не обнаружили никаких свидетельствующих против него улик или доказательств. У них имелись одни только подозрения. Вскоре после этого он вдруг уволился. Через несколько недель пришла поразившая всех весть о его смерти. О его не внушающей доверия смерти — так бы я выразился. Но тем не менее о ней было объявлено. Конечно, я испытал небольшой шок, мимолетное удивление и, пожалуй, некоторое любопытство, вызванное тем, что уж очень его кончина согласовывалась во времени с его увольнением. Но вопросов в связи с этим возникло немного. Правда, ответов на них было еще меньше. Однако все продолжало идти своим чередом. Впрочем, в таких школах, как эта, так обычно и случается. Вне зависимости от того, что происходит в большом мире, жизнь в маленьком школьном мирке продолжает катиться по наезженной колее, словно ничего не случилось.