позвонить Джону Хартману и пригласить его заглянуть к ней в кабинет около шести. В середине дня Нэн доложила ей, что с ней еще раз хотят встретиться детективы Форест и Уилан.
— Я сказала им, что придется подождать до шести часов, и они любезно согласились.
— Придет также доктор Дженнер, — сообщила секретарше Моника.
Довольная улыбка Нэн подсказала Монике, что та в курсе слухов об их с Райаном отношениях.
Нэн прибрала в приемной. Не дожидаясь просьбы, Форест передвинул один из диванчиков так, чтобы все они сидели друг против друга.
— Доктор Фаррел… — начал он.
Зазвонил телефон. Нэн поспешила ответить.
— Это доктор Дженнер, — сказала она.
Моника встала и быстро подошла, чтобы взять трубку из рук Нэн.
— Моника, — сказал Райан, — на автостраде Уэст-Сайд произошло серьезное столкновение. У пострадавшего черепно-мозговая травма. Возможно, мне придется участвовать в операции.
— Конечно.
— Я перезвоню, когда узнаю, сколько здесь задержусь. — Он замялся. — Если не будет слишком поздно.
— Перезвони мне. Не имеет значения, в какое время, — сказала Моника, а потом добавила: — Умираю от любопытства, как там лазанья?
— Наверное, я никогда не смогу ее больше есть. Я позвоню.
Моника положила трубку на рычаг и вернулась в приемную. Джон Хартман пододвинул ей стул. Усевшись, она сказала детективам:
— Рада, что вы здесь. Есть нечто такое, чем я собиралась поделиться с Джоном, но, думаю, хорошо, что смогу поговорить об этом и с вами.
Карл Форест мягко перебил ее:
— Прежде чем мы это обсудим, доктор Фаррел, я с большим сожалением должен сообщить вам, что сегодня утром в Ист-Ривер было обнаружено тело Скотта Альтермана. Есть вероятность, что это самоубийство, но мы склонны считать, что его смерть как-то связана с высказанным им предположением о вашем родстве с семьей Гэннон.
— Скотт мертв? — переспросила Моника. — Боже правый! Но только вчера в это самое время вы считали, что он мог организовать покушение на меня.
Форест кивнул.
— Доктор Фаррел, вчера вы сами сказали нам, что он был сильно вами увлечен. Вы рассказали, что он зашел к вам домой вскоре после того, как вас толкнули под автобус. Но вы не сказали нам о его идее, что вы можете оказаться внучкой доктора Александра Гэннона, а это, конечно, делает вас наследницей значительной части состояния Гэннона.
Моника долго не могла обрести дар речи. Вихрем проносились в ее голове воспоминания о том, что на свадьбе Скотта и своей лучшей подруги Джой она была подружкой невесты. И о том, насколько близка была она с ними обоими, пока не умер ее отец. А потом Скотт начал докучать ей телефонными звонками и страстными электронными письмами.
— Скотт был поверенным моего отца, — тщательно выбирая слова, сказала Моника. — Когда отец неизлечимо заболел и его в конце концов пришлось поместить в дом престарелых, Скотт занимался всеми его делами. Мой отец был приемным ребенком и всегда хотел узнать свое происхождение, найти свою биологическую семью. Он был исследователем, который уже в зрелом возрасте стал консультантом в одной из бостонских лабораторий, основанной доктором Александром Гэнноном. В течение тех нескольких лет, что отец там работал, я училась в медицинском колледже в Джорджтауне.
Она умолкла, вспоминая, как старалась вырваться в Бостон, едва выдавался свободный день или два, и как ее утешало то, что Джой и Скотт часто навещали ее отца.
— Насколько я помню, мой отец вырезал фотографии людей, на которых, как ему казалось, был похож, и интересовался, не родственники ли они, — грустно произнесла она. — Он отчаянно стремился отыскать свои корни. Иногда я его поддразнивала. Незадолго до смерти он зациклился на мысли, что поразительно похож на Александра Гэннона. Скотт относился к этому серьезно, а я нет — до сегодняшнего дня.
Стараясь говорить твердым голосом, Моника попросила:
— Нэн, вы не напечатаете снимок, который я сделала сегодня сотовым? — Она встала. — У меня в бумажнике есть фотография отца, но есть и побольше на письменном столе. Сейчас принесу ее вам и покажу, что именно увидела сегодня утром.
Она вошла в свой кабинет и с минуту постояла там, пытаясь унять дрожь. «Скотт, — думала она. — Бедный Скотт. Если кто-то его убил, это из-за того, что он пытался мне помочь, потому что полагал, что мне достанется состояние».
Она взяла фотографию отца в рамке и принесла ее в приемную. Нэн уже успела напечатать снимок портрета Александра Гэннона. Моника положила их рядом на столе. Когда детективы склонились над ними, она сказала:
— Как видите, практически одно лицо. — Не отрывая глаз от снимков, Моника продолжила: — Думаю, Скотт Альтерман расстался с жизнью, пытаясь доказать, что между Александром Гэнноном и моим отцом существовало кровное родство. И я думаю также, что на этом все не кончается. Не сомневаюсь, что Оливия Морроу, женщина, которая намеревалась открыть имена моей бабки и моего деда, могла умереть во вторник вечером потому, что сообщила третьему лицу, что я приду к ней с визитом в среду вечером.
— Кто этот человек? — отрывисто спросил Форест.
Моника подняла голову и посмотрела на него через стол.
— Думаю, Оливия Морроу сказала своему кардиологу, доктору Клейтону Хэдли, что собирается представить мне доказательство моего родства с Гэнноном. Доктор Хэдли состоит в правлении фонда Гэннона. Он навещал миз Морроу во вторник вечером. На следующий день, когда я пришла к ней домой, она была мертва.
Моника повернулась к Джону Хартману.
— Я просила вас прийти сюда по особому поводу, и он согласуется со всем сказанным мною.
Моника снова вышла в свой кабинет и на этот раз принесла пластиковый пакет с испачканной кровью подушкой, которую Софи взяла из квартиры Оливии Морроу. Она описала реакцию Хэдли на вопросы Софи по поводу пропавшей наволочки.
Форест взял у нее пакет.
— У вас задатки хорошего детектива, доктор Фаррел. Не сомневайтесь, прямо сейчас мы отправим это в лабораторию.
Через несколько минут они ушли все вместе. Отклонив приглашение Джона и Нэн поужинать, Моника села в такси и поехала домой. Сильно утомленная событиями дня, она закрыла дверь на два замка, потом пошла в
