— Значит, ты очень долго хранил тот исписанный листок, да? — спросила я. — Пока не стал совсем взрослым?
— Да, мисс, — ответил Конрад. — А потом ма нашла его. Сперва она страшно осерчала, но после похвалила, что я его сохранил: мол, от него нам будет большая польза и теперь мы сможем заплатить миссис Туриппер за жилье. Я не понял, о чем она, ведь то ж были не деньги, а просто исписанный бумажный листок с запахом как от миссис Залуски. Но ма сказала, для нас он все одно что деньги… А потом пришел мужчина, высокий мужчина с тростью, и она отдала мой листок ему, а он сбросил ма в реку. Я точно знаю. Ма сказала, он старый друг, но я-то знаю, никакой он не друг. Я ненавижу мужчину с тростью. Ненавижу! Ненавижу! Он забрал мою бумагу, а после убил ма.
Наступило напряженное молчание, Конрад снова поводил пальцем по столу, потом жалобно поднял на меня печальные глаза, полные мольбы.
— В общем, я хочу свое обратно, мисс. Листок с ейным запахом, таким чудесным запахом. Ма говорила, это фиалки. Больше мне ничего не надо. Думаю, мужчина с тростью забрал бумагу, чтобы отдать обратно миссис Залуски. Так я думаю. Вы ейная дочь, мисс? Вы ведь можете вернуть мне мой листок, раз вы ейная дочь, хотя у вас другое имя. А почему, кстати? Или можете дать мне другой с таким же запахом. Он непременно должен пахнуть так же. Вы обещаете, мисс?
Он откинулся на спинку стула и устало закрыл глаза, словно ему стоило огромных усилий произнести столько много слов.
— Конрад, посмотрите на меня. Прошу вас.
Он медленно поднял веки и обратил взгляд на меня. И тогда я увидела, какие у него красивые глаза. Теплые, темно-карие, как у мистера Рандольфа, с длинными черными ресницами, и такая в них стояла тоска, что к собственным моим глазам подступили слезы.
— Я не ее дочь, Конрад, — сказала я, — и не знаю, где находится ваша бумага. Но если найду, обязательно отдам вам.
— Спасибо, мисс. Только теперь я не понимаю, кто вы такая. Ну почему я всегда так плохо соображаю?
— Еще один вопрос, Конрад, — сказала я, уже собираясь уходить. — Вы говорили, ваша матушка пошла на встречу с мужчиной, забравшим исписанный листок, в ваш день рождения. Когда это было? Вы знаете дату?
Сержант Свонн снова поспешно достал блокнот.
— Через пятнадцать дней от начала сентября, — с трогательной уверенностью ответил Конрад. — Это я всегда помню. Ма всякий раз говорила мне, когда пора начинать счет, ведь я умею считать аж до пятидесяти, хотя не знаю грамоте.
— И дело было в ваш последний день рождения?
Он утвердительно кивнул.
— Пожалуйста, повторите еще раз, Конрад, — с ободряющей улыбкой попросила я. — Кому ваша матушка отдала листок?
— Ну я ж говорил, — сказал он, опять отворачиваясь к окну. — Высокому мужчине с тростью. И с большими усами.
Сержант Свонн во второй раз захлопнул блокнот.
— Думаю, здесь мы больше ничего не узнаем, — отрывисто произнес он, вставая и нахлобучивая котелок. — Если вы не против, мисс, сейчас мы втроем вернемся в кебе на Гросвенор-сквер, высадим вас там, а потом я и наш друг прокатимся в отдел, для короткого разговора. Кажется, вы сказали, что я вам больше не понадоблюсь сегодня?
— Совершенно верно, сержант. Весь остаток дня я буду сопровождать леди Тансор.
— Вот и славно. Ну, Конрад, пойдем. Инспектор хочет повидаться с тобой. Ты ведь помнишь инспектора?
Конрад кивнул.
Мы вышли из гостиницы и быстро нашли кеб, доставивший нас на Гросвенор-сквер.
Дверь на мой стук открыл Чарли.
— Доброго утра, мисс, — поприветствовал он меня, вытягиваясь в струнку и козыряя.
Потом он бросил взгляд на кеб, в окошке которого маячили физиономии сержанта Виффена Свонна и Конрада Крауса.
— Никому ни слова, Чарли, — прошептала я, быстро проходя мимо него.
— Никому ни слова, мисс, — откликнулся он, затворяя за мной дверь.
Получасом позже я опять незаметно выскользнула на улицу и на сей раз направилась пешком к дому миссис Ридпат на Девоншир-стрит.
Конечно, мне следовало сообщить моему охраннику, куда я собираюсь пойти, но я решила, что на сегодня с меня уже довольно общения с сержантом Виффеном Свонном, да и шла я к миссис Ридпат по сугубо личному делу, о котором не хотела ставить в известность инспектора Галли, а через него и мистера Роксолла.
Я достигла Девоншир-стрит за пятнадцать минут до условленного времени, но, чувствуя легкую усталость, все же постучалась в переднюю дверь.
Горничная впустила меня и, взяв мои плащ и зонтик, проводила до гостиной.
Уже собираясь доложить о моем приходе, она повернулась ко мне и прошептала:
— Хозяйка ожидает вас, мисс, но джентльмен еще не ушел.
— Джентльмен?
— Он не назвал свое имя, мисс.
Затем она тихонько постучалась, и мы вошли.
Миссис Ридпат, сидевшая на оттоманке у камина в глубине комнаты, встрепенулась и уставилась на меня со смятением в лице. Ее гость сидел спиной ко мне.
Рослый и широкоплечий, с шапкой густых золотистых волос, завивавшихся колечками на мускулистой шее, он как раз подносил к губам бокал левой рукой. Пустой правый рукав твидового норфолкского сюртука свешивался с подлокотника кресла.
— Эсперанца, дорогая моя! — воскликнула миссис Ридпат, явно еще не оправившаяся от неожиданности. — Кажется, вы пришли немного раньше, чем мы договаривались?
Она быстро подошла ко мне, поцеловала в щеку, а потом провела к оттоманке и усадила рядом с собой. Только тогда я получила возможность посмотреть в лицо ее гостю.
А лицо у него оказалось поразительной красоты, ну в точности как у какого-нибудь великого саксонского короля или доблестного викинга, какими они рисуются в воображении: обветренное, чисто выбритое, если не считать роскошных висячих усов, со светло-голубыми глазами, яснее и прозрачнее которых мне не доводилось видеть.
— Дорогая, позвольте представить вам капитана…
— Уиллоби, — перебил джентльмен, подымаясь с кресла, чтобы обменяться со мной рукопожатием. — Джон Уиллоби.
Теперь сомнений не оставалось: у него нет одной руки. Я тотчас вспомнила мужчину, которого видела на мосту через Эвенбрук в день, когда миледи и мистер Армитидж Вайс выезжали на прогулку в ландо.
— Да, — сказала миссис Ридпат, невесть почему избегая моего вопросительного взгляда. — Капитан Джон Уиллоби. А это… Джон… мисс Эсперанца Горст, я вам часто о ней рассказывала.
— Для меня большая радость и честь познакомиться с вами, мисс Горст, — промолвил капитан Уиллоби, отпуская мою руку и садясь.
Наступило неловкое молчание: капитан Уиллоби постукивал пальцами своей единственной руки по подлокотнику кресла, а миссис Ридпат натянуто улыбалась с самым сконфуженным видом.
Потом мы обменялись замечаниями по поводу недавнего снегопада и еще несколькими ничего не значащими фразами. Наконец я не выдержала.
— Думаю, я вас знаю, сэр, — заявила я, собравшись с духом и посмотрев капитану Уиллоби прямо в глаза.
— Вряд ли, дорогая моя… — начала миссис Ридпат, но капитан Уиллоби не дал ей договорить.
— Не надо, Лиззи, — сказал он. — Мисс Горст права. Полагаю, она действительно меня знает, по крайней мере в лицо, а потому вправе узнать обо мне побольше.
— Как вам угодно. — Миссис Ридпат сложила руки на коленях, всем своим видом являя неохотное смирение.
— Ничего не поделаешь, Лиззи. Глупо отрицать очевидное, вы же понимаете. Да, мисс Горст, вы и вправду видели меня прежде, хотя только издали, а раз такое дело — выложу вам все начистоту.
Он откашлялся, скрестил ноги и откинулся на спинку кресла.
— Вам надлежит знать обо мне следующее. Я являюсь… прошу прощения, являлся… одним из старейших друзей вашего отца. Мы с ним были очень разные во всех отношениях — смею сказать, на свете не нашлось бы двух людей, более непохожих друг на друга. Я считался неплохим спортсменом и легко обгонял на скачках любого лестерширца, пока русские не отстрелили мне руку, а ваш уважаемый батюшка и в седле-то едва держался. Тем не менее мы с ним крепко сдружились с первой же встречи и оставались закадычными друзьями, даже когда обстоятельства разлучали нас.
— А где вы познакомились с моим отцом, капитан Уиллоби? — спросила я.
— В школе, в Итоне. Он был колледжером, разумеется, королевским стипендиатом. Мы, оппиданы, квартировали в городе, но я сразу тесно сошелся с вашим батюшкой, и уже скоро он ходил ко мне завтракать и хранил кое-какие вещи в моей комнате — Длинная Палата, где жили колледжеры, была мрачноватым местом. Она частенько вспоминалась мне в Скутари…{16} Ваш батюшка был очень умным — умнее умного. Провалиться мне на месте, если я понимаю, как у него все умещалось в голове. «Всезнайка» — так мы прозвали его, когда он поступил в школу. Учился он просто блестяще, лучше всех. Порой даже учителям было трудно тягаться с ним в знаниях, не говоря уже о нас. Я-то всегда был болваном каких поискать, но для Глайвера это не имело значения.
