Ник кивнул и схватился руками за виски. Его голова раскалывалась от боли.
Боже мой! Люк исключен! Но ведь в радиусе сорока миль нет другой обычной школы! А в какую частную школу Люка возьмут после исключения за наркотики? Что бы сказала сейчас Лаура? Она бы нашла выход из этой ситуации!
– Давайте поговорим, – сказал наконец Ник. – С глазу на глаз. Без Люка.
Сандквисту довольно было шевельнуть головой, чтобы Лукаса и след простыл.
– Жди в коридоре, – приказал вслед ему Сандквист и повернулся к Нику. – Мне очень жаль, что я вынужден так поступить.
– Ну послушайте же! – Ник подался вперед в кресле; на мгновение все смешалось у него в голове; он больше не был видным гражданином Фенвика, президентом и генеральным директором крупной компании; он снова стал мальчиком, умоляющим сурового директора школы о прощении. – Я тоже очень сердит на Люка. Может быть, даже больше вас. Мы должны дать ему понять, что его поведение недопустимо. Но ведь он же сделал это в первый раз!
– Мне почему-то кажется, что он сделал это далеко не в первый раз, – покосившись на Ника, заявил Сандквист. – Но в любом случае это ничего не меняет. Я обязан выполнить постановление школьного совета.
– Но ведь у него не нашли оружия, он не продавал наркотики другим школьникам. Он просто курил сигарету, да?
– Теперь и этого достаточно, – кивнув, сказал Сандквист.
– Прошу вас, подумайте о том, что вынес мой сын за год, прошедший с момента смерти его матери! – Ник говорил таким умоляющим тоном, что сам стеснялся звуков своего голоса.
Судя по всему, директора школы не разжалобили слова Ника. Более того, у него был почти злорадный вид. Ник почувствовал, что в его душе закипает гнев, но понимал, что в этой ситуации ни в коем случае не должен дать ему волю.
– Я умоляю вас о милосердии, – набрав в грудь побольше воздуха, проговорил Ник. – Я сделаю все, что в моих силах, для вашей школы. Все, что может сделать для нее «Стрэттон»!
– Вы что, хотите откупиться? – произнес по слогам Сандквист.
– Конечно же нет! – воскликнул Ник, хотя они с Сандквистом прекрасно понимали, о чем идет речь. Крупная скидка на мебель могла сэкономить для школы сотни тысяч долларов в год.
Сандквист прикрыл веками глаза и покачал головой.
– Вы поступаете недостойно, Ник! – сказал он. – Что станет в будущем с вашим сыном, если он поймет, что может нарушать установленные для всех правила только потому, что его отец директор крупной компании?
– Он никогда не узнает о нашем разговоре! – поспешил заверить Сандквиста Ник, хотя и сам не мог поверить в то, что только что предложил директору школы взятку.
Как же он пал! Взятки – оружие Скотта Макнелли и Тодда Мьюлдара, а не Ника Коновера!
Теперь Сандквист смотрел на него взглядом, в котором сквозило разочарование и, возможно, даже презрение.
– Будем считать, что вы ничего такого не говорили, – процедил он сквозь зубы. – Но я окажу снисхождение вашему сыну по причине гибели его матери. Я сообщу полиции, что мы сами во всем разберемся. В таком случае они обычно не вмешиваются. Ваш сын исключается из школы на пять дней, но в течение этого периода и в течение всего остального учебного года он обязан регулярно посещать собеседования со школьным психологом. Если у него опять обнаружат наркотики, я немедленно передам его в руки полиции.
Ник встал и подошел к письменному столу директора.
– Благодарю вас, – проговорил он, протягивая Сандквисту руку. – Огромное вам спасибо за понимание и снисхождение.
Сандквист сделал вид, что не замечает протянутой руки.
Через десять минут Ник вышел вместе с Лукасом из стеклянных дверей школы. Дождь лил как из ведра. Ник открыл большой зонт, но Лукас зашагал вперед под дождем с таким видом, будто твердо решил вымокнуть до нитки.
Рядом с автомобилем отца Лукас тоже остановился в нерешительности. Казалось, он сейчас пустится наутек.
Пока Ник выезжал с парковки, в машине царило напряженное молчание.
Действие марихуаны явно прошло, и Лукас сидел подавленный и злой. У него был такой вид, словно он попал в плен и готовится ничего не говорить даже под пыткой.
Ник же молчал потому, что боялся того, что скажет, если откроет рот.
Лукас потянулся к магнитоле и нашел какую-то громкую рок-музыку.
Ник немедленно выключил радио.
– Ну что, небось гордишься собой? – сказал Ник.
Лукас молча смотрел на дворники, монотонно вытирающие мокрое ветровое стекло.
– Знаешь, таким поведением ты очень расстроил бы маму. Скажи спасибо, что ее больше нет с нами.
Лукас молчал, но Ник ждал ответа. Он уже собирался сказать еще что-то, когда его сын глухим голосом произнес:
– Ты об этом позаботился.
– Что ты несешь?!
Лукас не ответил.
– Что за чушь ты несешь?!
Внезапно Ник увидел на ветровом стекле перед собой собственную слюну, и до него дошло, что он уже не говорит, а орет. Остановив машину у тротуара, Ник повернулся к Лукасу.
– А что ты хотел бы от меня услышать? – проговорил Лукас глухим дрожащим голосом, избегая смотреть в глаза отцу.
Ник не верил своим ушам.
– Что ты все-таки имеешь в виду? – проговорил он, собрав последние крупицы спокойствия.
– Ничего, – попробовал отмахнуться от него Лукас.
– И все-таки, что ты имеешь в виду?
– Откуда мне знать? Меня же там не было.
– Что с тобой происходит, Лукас? – Дворники скребли ветровое стекло, щелкало реле невыключившегося поворотника. Дождь струился по стеклам машины. Казалось, они с Лукасом спрятались от дождя в маленькой хижине, но и ту все время грозило разметать ветром. – Слушай, Люк, мамы больше нет. У тебя есть только я. Ты этому не очень рад. Я тоже. Но давай попробуем наладить жизнь в этой непростой ситуации.
– Не я эту ситуацию создал.
– Никто не создавал этой ситуации, – сказал Ник.
– Ты убил маму, – Лукас говорил так тихо, что сначала Нику даже показалось, что он ослышался.
У Ника защемило сердце.
– Не могу, – пробормотал он. – Не могу я об этом сейчас говорить. И не знаю я, что мне с тобой делать.
– Не надо со мной ничего делать…
– Нет. Так дальше продолжаться не может! – Ник дышал так тяжело, словно только что пробежал стометровку. – Слушай же. Я расскажу тебе, что случилось с матерью тем вечером. И, видит Бог, мы уже с тобой об этом говорили!..
– Нет, папа, – сказал Лукас дрожащим голосом, но с решимостью в глазах. – Мы об этом не говорили. Ты об этом только упоминал. Ты говоришь только о том, какой я пропащий, а эта тема для тебя закрыта.
В автомобиле стали запотевать стекла. Ник закрыл глаза.
– Не проходит и дня, чтобы я не думал о том, все ли возможное я сделал, чтобы спасти маму…
На глаза у Лукаса навернулись слезы.
– Ты никогда не говорил… – дрожащим голосом проговорил он.
– Большой автомобиль вынырнул, как из-под земли… – начал было Ник, но замолчал; вспоминать это ему было невыносимо больно. – Случилось то, чему суждено было случиться, Люк. Ни я в этом не виноват, ни ты…
– Это были мои соревнования по плаванию, – через несколько мгновений пробормотал Лукас.
– Не надо выдумывать никаких причин, Люк. Твои соревнования не были причиной того, что произошло.
– А я к ней так и не сходил. Потом. В больницу… – Лукас с трудом ворочал языком от нахлынувших эмоций или от марихуаны, Ник не знал, от чего именно, и не хотел знать.
– Она лежала в коме. Она уже практически умерла.
– А вдруг она бы все-таки меня услышала? – пробормотал Лукас тонким дрожащим голосом.
– Она знала, что ты ее любишь. Ей не обязательно было об этом напоминать. И вряд ли она хотела, чтобы ты запомнил ее такой, какой она лежала в коме. Я уверен, что она была бы рада, если б знала, что тебя не было в больнице. Вы с ней так хорошо понимали друг друга, словно были настроены на одну волну. Знаешь, возможно, в той ситуации только ты поступил так, как того бы хотелось ей.
Лукас закрыл лицо руками и через некоторое время заговорил, словно откуда-то очень издалека:
– За что ты так меня ненавидишь? За то, что я на нее похож, и тебе больно на меня смотреть?
– Лукас, – собрав в кулак всю свою волю и зажмурив глаза, начал Ник. – Послушай меня! У меня нет никого дороже тебя… Я люблю тебя больше собственной жизни, – хриплым голосом проговорил наконец Ник и обнял сына.
Сначала Лукас вздрогнул и поежился, а потом что-то произошло у него внутри, и он тоже обнял отца и крепко прижался к нему, как делал это совсем маленьким ребенком.
Ник чувствовал, как вздрагивает от рыданий тело его сына, но только через несколько секунд понял, что и сам трясется, рыдая вместе с ним.
Зазвонил телефон. Одри рассеянно подняла трубку.
