— Я не знаю тех ребят.
— Все для тебя — или делимся?
Конрад понимает, что все всерьез. Отец хочет испытать сына.
— Папа, что мне делать?
— Решай сам.
— Это к тому, что я спросил вчера?
— Это к тому, чтобы понять, кто ты есть.
— Один для меня. Один для другого мальчика, — решает Конрад. — Это правильный ответ?
— Зачем спрашивать меня? А, например, десять велосипедов для других ребят и ни одного для тебя? У тебя уже есть «швинн».
— Я хочу вот этот. — Конрад доволен решением. Гора с плеч. Хотя он неуверен, правильно ли все понял. — Объясни, — просит он, желая угодить Биллу.
— Когда-нибудь нас с мамой не станет. Надеюсь, такого не случится еще много лет. Но когда случится — дом будет принадлежать тебе. Ты станешь главой семьи. Все будут рассчитывать на тебя, и только ты сможешь найти баланс между тем, что хотят другие, и тем, чего хочешь ты. У тебя есть больше, чем у других. Если ты не наделаешь глупостей, у тебя, вероятно, всегда будет больше, и это делает тебя не таким, как все. Не лучше. Просто не таким. Однако твои желания не всегда будут совпадать с их желаниями, несмотря на то что ты их любишь и захочешь осчастливить.
Не прошло и года, как родители погибли в авиакатастрофе.
Воорт вспоминает о велосипедах, выезжая на своем «ягуаре» из тоннеля Мидтаун и направляясь на восток против потока почти в час пик, в сторону городских предместий, туда, где Лонг-Айленд соединяется с Куинсом. Здания здесь ниже. Пробки рассасываются, но и очарование исчезает. Воорт минует большое кладбище, фабрику канцтоваров, фабрику застежек-молний и депо Лонг-Айлендской железной дороги. Город — это страна в миниатюре. И сейчас он в ее сердце. Куинс — это Айова или Висконсин Нью-Йорка.
«Что мне делать с Микки?»
Напарник сейчас на втором этаже особняка — отсыпается после попойки.
Воорту не хватает общества Микки. Его грубости. Несмолкаемой болтовни. Саркастических комментариев, которые он отпускает по поводу всех новостей по радио, всех выступлений политиков, всех отговорок подозреваемых и половины решений, которые Воорт принимает в личной жизни.
«Просто дай ему еще пару недель, Камилла».
Но на самом деле Микки все быстрее катится вниз.
Прямо сейчас лучший друг, нетвердо держась на ногах, спускается на кухню, где рассерженная невеста Воорта собирает ленч, чтобы взять с собой на лодочную станцию.
«Мне сейчас надо думать о Колине Минсе».
Воорт сворачивает с Лонг-Айлендской автострады возле Парковой магистрали Литтл-Нек. Город превращается в пригород. Красивые, большие дома с зелеными газонами и зелеными изгородями; дубы заслоняют от света ухоженные улицы. На остановках дети ждут автобусы, которые отвезут их в государственные или частные школы. По спортивному радиоканалу звезда тенниса Амит Амос говорит об Открытом чемпионате США, который скоро начнется в Форест-Хиллз.
Следуя указаниям Хейзел, Воорт петляет по улицам, сворачивает в сторону торгового бульвара Норзерн и разыскивает квартал ухоженных обшитых вагонкой домов позади одноэтажных магазинов, выстроившихся вдоль главной улицы Литтл-Нек. Эти недорогие домики образуют буферную зону, отделяющую бары и продовольственные магазины от расположенных в глубине более богатых домов.
Остановившись возле дома 21 по Грейди-плейс, Воорт рассматривает почтовые ящики. Надпись «КОЛИН МИНС» относится к квартире наверху. Внизу, по словам Хейзел, живет сестра. У женщины, которая открывает на стук, такое же грушевидное лицо, как у трупа, и такие же пшеничные волосы. Светло-карие глаза, в которых при виде полицейского значка появляется испуг, широко расставлены, как и у утопленника. У женщины рыхловатое тело, как и у ее брата, — для Воорта такое сложение означает неправильное питание и отсутствие тренировок. Возраст — между тридцатью и сорока; грузное тело выпирает из мешковатых джинсов и лимонного топика, лишь подчеркивающего полные руки и обвисшую грудь. Узкие очки для чтения в красной пластмассовой оправе висят на шнурке.
— О Господи! Колин?
Воорт никогда не привыкнет сообщать о смерти, даже если прослужит детективом еще двадцать лет.
— Я — детектив Конрад Воорт.
По ее лицу текут слезы. Колени подгибаются, Воорт едва успевает подхватить тяжело осевшую женщину.
— Что-то случилось с Колином. — Плач Ребекки Минс слышен в наушнике «бродяги», наблюдающего за происходящим с другой стороны улицы. Крупный, сильный мужчина в грязной одежде жует «Эгг макмаффин», прислонившись к мусорному контейнеру в проулке за таверной «Шэмрок». Из укрытия хорошо виден дом Минса. «Бродяга» откладывает булку и прибавляет звук, чтобы слышать каждое слово.
— Возможно, это все-таки не ваш брат, — отвечает блондин, несколько минут назад подъехавший на «ягуаре».
«Что же это за коп ездит на такой тачке?»
Наблюдатель записывает в блокноте «Воорт» и делает пометку «Произносится похоже на „форт“». Ему все прекрасно видно, да и сидеть на солнышке — сплошное удовольствие.
Внезапно полицейский поворачивается — кажется, смотрит в его сторону, хотя на самом деле это не так.
Коп застывает, уставившись словно прямо на наблюдателя.
«Это невозможно. Он никак не может знать, что я здесь».
Коп заслоняет глаза рукой. Сердце наблюдателя колотится быстрее.
Коп медленно отворачивается и помогает Ребекке Минс удержаться на ногах.
«Разумеется, полиция должна проверить, нет ли утопленника в списке пропавших. Леон говорил, что ничего страшного, если появится какой-нибудь коп».
Но «бродяга» все равно записывает номер «ягуара», чтобы Леон выяснил номер карточки социального страхования. А уж зная НСС, можно быстро узнать о человеке вдвое больше, чем знает родная семья.
«Он так сюда смотрел, что меня в дрожь бросило».
Теперь в наушнике слышно, как коп пытается успокоить женщину — будто его это и вправду волнует. Повторяет, что, возможно, его визит не имеет никакого отношения к ее пропавшему брату, но он должен все проверить. Бла-бла-бла. Наблюдателю становится смешно. Коп спрашивает:
— Ребекка, вы не могли бы взглянуть на эти фотографии?
— Это он!
Она кричит так громко, что слушатель чуть не срывает проклятый наушник. Ее боль сливается с шумом уличного движения на бульваре Норзерн. Автобусы. Шорох шин по асфальту.
Воорт и толстая сестра исчезают в доме.
«Переключиться с крыльца на микрофон в гостиной».
Визгливые причитания звучат так громко, что наблюдателю приходится уменьшить громкость. Господи, думает он, эта баба, наверное, сидит совсем рядом с телефоном, где установлен «жучок», на безобразной зеленой софе. Вопит дюймах в шести от треклятого передатчика.
— Ну-ну, успокойтесь. Обопритесь на меня, — говорит блондинистый коп с типично американскими интонациями.
Бродяга ухмыляется. Некоторые парни трахнут что угодно, даже такой вот мешок сала.
— Утонул? — плачет женщина.
Наблюдатель поднимает пакет из «Макдоналдса». «Прекрасно, можно одновременно есть и слушать. Мы же не хотим, чтобы „Эгг макмаффин“ остыл, верно?»
— Можно задать вам несколько вопросов? — спрашивает Воорт.
Снова рыдания.
— Ребекка, хотите, я сделаю кофе? Кухня там? Я быстро.
Наблюдатель доедает аппетитный «макмаффин» и берется за картошку. Пересолил, мелькает мысль. Он сидит, вытянув ноги. В контейнере мяукает кошка. За тридцать часов, проведенных на посту, окрестности поразили его. Полицейские патрули проходят регулярно, так что приходится сидеть в проулке. Из «Шэмрока» выбрасывают хорошую еду. За все это время он заметил лишь одну крысу.
В гостиной снова раздаются шаги.
— Сахар?
— Спасибо.
— Молока?
«Это что, черт побери, за посиделки?»
Теперь слышны раздражающие сосущие звуки — так старики с зубными протезами хлюпают, когда пьют чай. Перед глазами «бродяги» встает квартира, в которую он полтора дня назад забрался всего за пару секунд, пока хозяйка была у зубного врача. Настоящий свинарник: повсюду тысячи соломенных шляпок и их детали (поля, верхушки, тульи). В стиле конца девятнадцатого века. Психованная она, что ли? Целый день сидит и делает шляпки? И даже не разные. Одна и та же модель, снова и снова, словно не человек, а автомат.
— Колин говорил, куда идет? — спрашивает коп.
— Нет.
— Были у него проблемы с соседями, с девушкой? Может быть, что-то на работе?
— Он даже в детстве всегда удирал, если начиналась драка.
«Он и пытался», — ухмыляется, вспоминая, слушатель.
— Ваш брат задолжал кому-то деньги?
Всхлип.
— Он откладывал все, что зарабатывал. Но какое это имеет отношение к тому, что он утонул? Почему вы задаете такие вопросы?
Коп говорит мягко, успокаивающе, участливо — как их всех учат.
