Они помолчали. Кеннеди обдумывал сказанное. Рональд ждал.
– Не все тут срастается, – наконец сказал специальный агент ФБР. – Если Молчаливый Пол в игре, то отчего такой режим секретности? Отчего проталкивается версия, что никакой бомбежки не было и в помине, а все произошедшее – дело рук Эдди Моррисона, доморощенного террориста, якобы подкупленного злобными арабами?
Рональд не смутился:
– Вполне может быть, что нужная трактовка событий уже слита куда надо. И появится, к примеру, завтра в утренних газетах.
– Хорошо. Если все обстоит именно так – в чем должны состоять наши действия?
– Самое смешное, что мы должны действовать точно так же, как если бы никаких подозрений не возникло. Найти этот чертов бомбардировщик, аэродром, исполнителей акции. Иначе… Мы даже не знаем, кто из вашего и моего начальства играет за тех. Если обратиться наверх без железных доказательств, то… В общем, мне не хочется гибнуть раньше времени в автокатастрофе или загибаться от сердечного приступа.
Кеннеди задумался о своем начальстве. Истерлинг? Маловероятно, но голову на плаху Кеннеди бы не положил – в подтверждение того факта, что Ричард Дж. Истерлинг не замешан в предполагаемой грязной игре…
– Вы верите Сондерсу? – спросил Кеннеди.
– Пожалуй, да… Не только потому, что я знаю его много лет. Просто исходя из его последних действий. Похоже, ему пришли в голову те же мысли о преднамеренном компьютерном сбое. Вы заметили, что наш Твистер сюда не поехал? А у этого парня…
Рональд не договорил.
За окном завыли сирены.
Через несколько секунд погас свет.
Номер полковника Сондерса. Стол накрыт на двоих. Вино, закуски. Свет погашен. Горят две свечи.
Хозяин развлекает гостью светской беседой. Оголодавшая Элис налегает на еду и думает: до чего же полковник похож на Кларка Гейбла – постаревшего лет на десять после «Унесенных ветром»…
– Я старый солдат, мисс Элиза, и не знаю…
Полковник вздыхает, набрав полную грудь воздуха. Пламя свечей колеблется.
Элис чувствует, что разговор направляется куда-то в сторону от проблем, стоящих перед подгруппой «Дельта». И, торопливо проглотив ложку салата, спрашивает:
– Скажите, произошла действительно первая бомбежка Америки? Я где-то читала, что японцы во время второй мировой…
Она не заканчивает фразу.
Сондерс не слишком доволен сменой темы, но воспитание южанина-джентльмена не позволяет проигнорировать вопрос дамы. Он отвечает:
– Джапы не бомбили континентальную Америку. Они пытались бомбить – а это большая разница. Одна из попыток достаточно смехотворна: использовались постоянные воздушные течения для запуска неуправляемых зондов-аэростатов с подвешенной бомбой – сбрасываемой через заданный промежуток времени. Побережья достигали несколько процентов от числа запущенных зондов – и вываливали свой груз на леса и горы. Ни один человек не погиб. Ни одно здание не было разрушено. Второй проект – подводные авианосцы – еще смешнее. Насколько мне известно, после первой же попытки его забросили. Специально оборудованная субмарина доставила к глухому месту тихоокеанского побережья один фанерный биплан. Три дня она пролежала на дне, ожидая подходящей погоды – потом всплыла, несколько часов болтались в надводном положении, собирая свой гидросамолетик, – рискуя быть обнаруженной и потопленной. Кончилось все фарсом. Пилот был не из камикадзе, от него требовалось вернуться и доложить. Горючего оставалось только-только дотянуть до подлодки, когда в сумерках он разглядел внизу группу строений, сбросил на них две бомбочки, – и тут же повернул обратно. После того, как об этой великой победе раструбило Токийское радио, наши долго искали место бомбардировки. Нашли. Оно оказалось нежилой фермой, несколько лет назад заброшенной. Этим все и закончилось. Больше никто и никогда Штаты не бомбил.
На этом полковник считает тему исчерпанной. Пододвигается вместе со стулом к Элис. Она пытается спросить о чем-то еще, но не успевает придумать вопрос. Сондерс говорит:
– Я старый солдат, и, честно говоря, не слишком хорошо знаю, как ныне принято общаться с молодыми женщинами… Во времена моей юности какой-нибудь юнец вроде Твистера, успевшего за два часа расспросить всю носящую юбки часть персонала базы в Милуоки: «Хей, крошка, какие у тебя планы на сегодняшнюю ночку?» – такой юнец ходил бы с распухшим от пощечин лицом. Но, тем не менее, должен сказать вам, мисс Элиза, вы произвели на меня большое впечатление. Очень большое. И я…
Речь полковника нетороплива и уверенна. Он подвигается еще ближе. Элис, разомлевшая от вина и обильного ужина, внимает благосклонно, – до тех пор, пока не ощущает на своем плече руку Сондерса – столь же неторопливо и уверенно скользящую за отворот ее пиджака.
Элис вскакивает.
– Ничем не могу вам помочь, полковник! Займитесь мануальной аутостимуляцией…
Полковник открывает рот, но ничего сказать не успевает. За окном ревут сирены.
Оба бросаются к дверям.
В коридоре темно. Свет погашен. Не только в отеле – во всем городке. За окнами лежит непроглядная мгла.
Люди выскакивают из номеров. Сталкиваются. Мечутся. Никто ничего не понимает.
За окном взрыв – близкий. Звон вылетающих стекол. Крики. Кто-то истошно воет – длинно, на одной монотонной ноте. Громовой рык Сондерса перекрывает сирены: «К окнам не подходить!!! Всем без паники покинуть помещение!!!» Еще один взрыв.
Приказ выполнен лишь отчасти – обезумевшие люди бегут к лифтам, к лестницам, но паники и давки хватает. Людской поток отшвыривает Элис от полковника, несет за собой. Взрывы следуют один за другим. Отдаленные и совсем близкие. В темноте Элис спотыкается о что-то мягкое, податливое. Упавший человек. Падает сама. Тут же – с хрустом – чужая нога давит в спину. Она изворачивается. Не вставая, – отточенным приемом, действуя чисто на рефлексах – сбивает с ног двоих, готовых растоптать. Ужом скользит в сторону, в распахнутую дверь номера.
Сирены неожиданно смолкают.
Звуки из коридора теперь гораздо слышнее. Там растет копошащаяся груда. Крики, кто-то хрипит задушено. Прорвавшиеся – прошедшие по телам – толпятся у лифтов. Лифты не работают.
Новый взрыв гремит совсем рядом. Отель содрогается.
На единственной узкой лестнице – столпотворение. Обезумевшие люди, сжатые в неимоверной тесноте, уже даже не отшвыривают друг друга – для размашистых движений нет места. Пробивают себе дорогу, пуская в ход ногти и зубы…
В это же время:
Им повезло – номер Рональда оказался на втором этаже, поблизости от широкой лестницы, ведущей в холл. Через полторы минуты Кеннеди уже на улице. Из отеля выскакивают люди – многие не одеты. Темнота. Не светятся ни фонари, ни окна домов. Сирены смолкают. Слышится лишь нарастающий вой – сверху и одновременно отовсюду. На него реагирует все тело – инстинктивно, не рассуждающе. Стремление одно – найти щель, забиться, спрятаться.
Взрыв гремит совсем неподалеку.
Кеннеди с трудом берет себя в руки. Должно же тут быть бомбоубежище, черт возьми? Надо что-то делать, надо уводить людей… Он поворачивается к Рональду. Того нет. Только что был – и куда-то делся.
Кеннеди бежит – не зная куда и зачем. Останавливается. Делает несколько шагов обратно, к отелю. Останавливается вновь.
Из отеля изливается новая волна людей. Жильцы верхних этажей – прорвавшиеся сквозь толчею на запасной лестнице.
Взрывы гремят опять – теперь где-то в отдалении. Кеннеди машинально считает: восьмой, девятый… Сейчас все кончится, грузоподъемность этой гадины известна – десять бомб.
Не кончается ничего. Десятый взрыв… И тут же – одиннадцатый и двенадцатый, слившиеся почти в один. Вой бомб не смолкает.
Неподалеку что-то вспыхивает. Яркие всполохи пламени. Становится светлее.
Взрыв – совсем рядом. Земля встает дыбом. Ударная волна сбивает с ног. Еще взрыв. Что-то падает сверху. Боль в плече. Рядом лежит человек. Черноволосая женщина. Кеннеди не помнит, как и когда она появилась. Она поворачивается к нему, рот распахнут криком. Он не слышит. С трудом узнает – это Гретхен. На ней лишь ночная рубашка.
Взрывы гремят – снова чуть в отдалении. Гретхен придвигается, Кеннеди прикрывает ее левой рукой – инстинктивно, словно это может защитить и спасти. Они плотно прижимаются друг другу – как спящие в одной кровати дети, начитавшиеся на ночь страшилок.
Кошмар никак не может закончиться. Бомбы падают и падают – кажется, уже много часов. Гретхен что-то говорит, губы шевелятся. А может быть, она молится. Кеннеди не слышит слов – лишь грохот разрывов и пронзающий душу вой. Но правой ладонью ощущает грудь Гретхен – большую, упругую. И – ему это странно и дико – чувствует сильнейшее возбуждение. Защитная реакция?
И тут прямо на них падает бомба. Это Кеннеди кажется, что прямо на них. Удар отдается по всему телу. Невесомость. Тела нет. Звуков тоже – исчезли. Нет воя, нет грохота – лишь хрустальный звон в ушах. Рядом что-то беззвучно рушится. И на Кеннеди – тоже рушится. Ударяет жестко, но совсем не больно – по спине, плечам. На лицо – что-то мягкое и теплое… Он плотнее прижимается к податливой Гретхен. Перед глазами кружатся фантомные пятна – все быстрее и быстрее. Потом все исчезает.
