Грэг осмотрел его с ног до головы и сказал:
— Тебе получше?
Арт заглотил целую пинту, пока они ехали, полпинтовую флягу с утра и еще одну ближе к полудню. Потом он заснул, проснувшись на закате с головной болью.
— Я ожил, — он посмотрел на Кена, потом Грэга. — Черт можно подумать, что вы ребятки какие-нибудь голубые или еще кто. Оставьте же что-нибудь для бабцов.
— Ты кончишь с фонарем под глазом.
Арт засмеялся.
— Слушай, дружище, я голоден. — Терпение, братец, — Грэг пошел одеваться. Кек сказал:
— Веди себя, хорошо, а не то мы посоветуем твоей откусить тебе.
Арт отвечал с невозмутимым лицом.
— Ну что-же, может быть это мне даже понравилось бы.
Кен заулюлюкал, вошел в ванную и открыл душ. Хороший был денек. С самого раннего утра стояла ясная погода и, вообще, все обещало, что она продержится по крайней мере еще с недельку, если не больше. Грэг, растревоженный этой шлюшкой в Денвер Дайнер, проникся настроением рассказывать истории и услаждал слух Арта Кореей, войной, которая Арта миновала. Он рассказывал о девушках, которых они выволакивали из подозрительных поселений и обучали кое-каким штучкам, подготавливая их для изголодавцшхся парней из следующих за ними подразделений, о грязных деревенщинах, которых они загоняли в ямы и забрасывали гранатами. Какими способами они заставляли пленных террористов говорить — можно заставить любого говорить при помощи всего лишь коробки спичек или садового шланга с высоким напором воды и никто бы ничего не узнал. И дела до этого никому не было. Какого черта, ведь все узкоглазые своего рода — недоноски, разве не так? Неважно, что говорят эти добренькие ученые. Все равно, что негры, что китайцы. У них вовсе нет тех чувств, которыми обладает белый человек. И это все знают.
Самое лучшее во всем этом было отсутствие Эллен и детей. Кен подставил лицо под сильную горячую струю и подумал, что он один получает гораздо большее удовольствие — вот уж это чистая правда. Один ты можешь делать все, что захочешь. Ты можешь делать все то, что хотят женщины, чтобы только зацепить тебя, когда ты встречаешь их в первый раз. Не только секс, многие другие вещи. Например, поехать куда пожелаешь, или подружиться с кем захочешь. Они делают все по твоему и внушают тебе, что им это нравится, покат наконец, им не удается подтащить тебя к алтарю и произвести достаточно детей, твоих собственных, чтобы до конца закрепить то, что было сказано у алтаря. А потом все должно быть по-ихнему и никак иначе.
— Но, тем не менее, брак — дело необходимое. Нравится тебе это или нет, но приходится это признать. Общество требует наличия жен, настаивает, чтобы ты жил легально и порядочно всю свою зрелую жизнь с такими женщинами, как его Эллен и грэговская Сью, которая в чем-то была даже покрепче Грэга, или Пэт у Арта, на чьем рту в последнее время появилась горькая складка и которая, как сказала Эллен, переключилась на женщин, потому, что ни Арт, ни другой мужчина не мог дать ей то, чего она желала в жизни. что бы это там ни было. Пэт не познала себя, она родилась неудовлетворенной.
Слава богу, с Эллен не было таких сложностей, подумал он. Но, с другой стороны, из-за этого у нее и разладилось. Возможно, она недостаточно сложна. Она была простой стареющей женщиной, постепенно теряющей свою привлекательность и чтобы компенсировать это притворяющаяся, что знает многое о многом. Что ж, может быть и так, но интеллекта она все же не имела и никогда не будет иметь. Все что она познала в жизни читая, разговаривая или путешествуй, было просто выученное, академическое, как химия в школе и никак не увязывалось с реальностью ее самой и ее собственного существования. Может быть поэтому она, например, не видела, что ей может быть было бы гораздо лучше с кем-нибудь искушенным в житейских делах, с Грэгом, который был конечно хорош и делал большие деньги. Но кроме того, что ты делишь с ним женщин, или охотишься, или хохочешь по поводу его чудовищного секс аппарата, или слушаешь его военные истории и сколько раз он делал зарубки на своем ружье, что еще вы имеете общего? Эллен не мосла этого понять. Для нее Грэг был таким же, как и он. Она не видела разницы между ним и Артом. Не потому, что Арт стал лысеть и брюхо его вываливалось или потому, что он слишком много пил и где-то внутри был как-то повернут. А потому, что Арт никогда не делал, не чувствовал и не думал ничего, что не смог бы подвергнуть спорам и расчленению. Господи, был бы он девушкой, он не вышел бы замуж за Арта даже ради всех рекламных денег в Штатах.
Для Эллен, честно говоря, — все люди были одинаковые. Они были просто инструментами для получения комплиментов. Когда она готовила пищу, а она была отличным поваром, она делала это не для того, чтобы доставить удовольствие друзьям, мужу или детям. Она делала это только для того, чтобы поддержать миф о том, что она лучшая в городе повариха. То же самое относилось и к постели. Она была страстной большую часть времени или притворялась таковой. Но это было не для того, чтобы сделать счастлвым его, Кена, или из-за того, что она получала от этого наслаждение. Все делалось для того, чтобы заработать репутацию у него и, таким образом, в конце концов, у всех, так как любой мужчина, у которого такая горячая жена, рано или поздно похвастается этим.
Кен выключил душ и вытерся. Для Эллен он был всего лишь одним из рычагов для возвышения ее собственного образа, чтобы помочь ей подняться над другими женщинами.
Тогда он подумал: — «а пошло оно все к черту, брось скулить!» До сих пор он был удачливее многих. Ему удавалось ускользнуть от неудач каждый год. Ускользнуть и при этом поднять чертовский шум, а там — поди разберись.
Он мог исполнять роль заботливого отца и терпеливого мужа и очень умно наживаться на этом, а потом недели три лихо спускаться с тормозов и делать любое, самое недозволенное, о чем другие мужчины могли только мечтать в своих самых диких и мимолетных фантазиях.
Раз в год он мог стать тем, кем на самом деле является каждый мужчина, генетически, инстинктивно, придавленный жуткими цепями общества, вместе с занудливой истерией эмансипированных женщин. Он мог стать диким охотящимся животным, диким сексуальным маньяком, одновременно сложным современным мужчиной, свободно и без стыда проглатывающим всякие болезненные извращения, которые только могут прийти на ум.
Так он строил свою жизнь. И так же Арт и Грэг с того самого дня, когда они впервые встретились в колледже. Между ними были железные цепи. Они могли напиваться вместе до бесчувствия, крутиться вокруг подростков не многим старше их собственных дочерей и охотиться с дикостью, о которой мечтают другие мужчины. Но никогда не осмеливаются.
Он вышел из ванной и сказал:
— Ну ладно, ладно.
И бросая вызов Эллен и всей их проклятой социальной жизни, своему боссу и любому праведному ублюдку, встал, раздвинув ноги, голый и наполовину возбудившийся, как недавно стоял Грэг, заглотнув два глубоких глотка бурбона прямо из горлышка бутылки. Потом он оделся, и все вместе они пошли обедать.
Было десять минут четвертою, когда Нэнси проснулась. Тихое ровное дыхание Мартина рядом с ней поведало ей, что сон его глубокий, спокойный. Они гнали очень быстро с самого полудня, даже не остановившись для ланча. Было поздно и темно, когда они пересекли пролив Мэккинэс. Она не смогла ничего рассмотреть и была жестоко разочарована. Они заехали в мотель Трилэйк, решив не двигаться дальше к Солт Сайт Мари. Мартин пообещал, что они выедут прямо с утра и сразу в Канаду. Обеденная комната была почти пустой, когда они зашли пообедать. После, Нэнси захотелось прогуляться по прохладному ночному воздуху и посмотреть на озеро, потом вернуться в коктейль-бар и послушать черного пианиста, который был хорош. Но Мартин думал только о постели. И она сдалась.
Сейчас ее тело ныло от его настойчивых механических ласк, которые он портил тем, что часто и триумфально требовал поощрения; хорошо ли ей, нравится ли ей это, заметила ли она как долго они делали на этот раз? Это был своего рода мальчишеский эксгибиционизм. У нее же осталось ощущение того, что ее просто использовали. В последний раз это отняло у него вечность и когда он, наконец, кончил, он уснул прямо на ней. Но дело было не в ее разочаровании или помятом теле и не в медленно высыхающей сырости от их общего пота, вовсе не это мешало уснуть. Это был страх оказаться пойманной на обмане. Всю ночь сердце ее колотилось в своего рода жалкой каденции к изнуряющим смешанным видениям.
Ее дети, все ли у них в порядке, или на этот раз получится так, что с одним из них случится что-нибудь достаточно серьезное для того, чтобы Эдди послал телеграмму матери и таким образом обнаружил, что ее там не было? Или он уже все знал? Догадывался он или раскусил ее ложь, прежде чем она даже вышла из дома?
