— Суки! Конвой вызвала? — хрипел он, когда его, уже в наручниках, протащили мимо Тани.
— Девушка, у вас все в порядке? — спросил сержант.
— Вроде да, — ответила Таня и только тут поняла, что пару раз коснулась белой куртки ободранной рукой и слегка запачкала ее кровью.
* * *
…Ментовка города Зимовца оказалась самой обычной районной ментовкой: последней ремонт двадцать — тридцать лет назад, старая меблировка, унылый энергосберегающий свет, советские пыльные плакаты. Разве что, по прикидкам Татьяны, в городе такого масштаба вечером в обезьяннике должны были сидеть пять-шесть клиентов, а здесь Колян оказался единственным посетителям. «Верно, в выходные обезьянник и здесь не пустует», — подумала Татьяна.
Ей пришлось дать показания. Дежурный лейтенант позвонил в ресторан. Как расслышала Татьяна, там подтвердили начало инцидента, обещали засвидетельствовать, если нужно.
Никаких незаконных мер к Коляну не применили, но, похоже, решетка обезьянника протрезвила его не хуже самых проверенных технологий нарколога Бориса Борисовича. Колян уже не обещал рассчитаться с прокурорами, даже не ругался, а печально глядел в пол и оправдывался: мол, ошибочка вышла, вернулся в родной город после долгого расставания, выпил слегка. Ну, с кем не бывает. Перед Таней скомкано извинился, добавив: сами должны понимать, как зона меняет человека. Меня ведь и закрыли-то ни за что, особенно по второму разу. «Рецидивист — это тот, кому не везет», — философствовал он.
Когда показания окончательно перешли в философию, сотрудники предложили Коляну заткнуться. Лейтенант сказал капитану:
— Вообще-то, административку впаять, как нефиг делать. Но случай нестандартный — три ходки. А как откинулся — так в первый же вечер чуть до статьи не дотянул.
Колян не согласился — опять попросили заткнуться.
— Это для тебя, Вань, случай нестандартный, — ответил капитан, — ты второй год служишь. Знаешь, сколько таких фруктов — откинулся и в родные края. Погулять до новой ходки. Слышь, один вообще рекорд Гиннесса поставил. Тридцать минут на свободе. Вышел из ворот колонии, перешел дорогу, а там лабаз. Он его грабанул, там же его и повинтили. Вот так-то… Но вообще история непростая. Раскаяния не видно. А еще не видно осознания, — взгляд на Коляна, протестовавшего одними гримасами, — осознания того, что быковать, залупаться или, культурно выражаясь, проявлять криминальные замашки в нашем Зимовце — нежелательно и опасно. Значит, надо звонить Андреичу, пусть решает.
По обстоятельствам разговора Татьяна поняла, что Андреич — начальник районной милиции, но прямо сейчас подъехать не может — на федеральной трассе, проходящей через район, случилась серьезная авария и он там.
— Через час подъедет, — сказал капитан. — Говорит, что проблему понял и уже вызвал экспертную группу. Раньше него будут.
После этого сотрудники еще раз спросили у гражданочки, не пострадала ли она, и предложили отвезти в гостиницу. Но тут уж Татьяну обуяло профессиональное любопытство. От недавнего страха осталась лишь слегка саднящая ладонь. Зато адреналин без остатка поборол сонливость и призывал к деятельности. Потому Таня немедленно представилась и начала расспрашивать, в первую очередь о тревожной кнопке. Расспрашивала она лейтенанта, так как капитан отъехал по какому-то делу.
Ее заход «Сколько была в маленьких городах, а такого не встречала» оказался удачным, и ей удалось пробудить краеведческий патриотизм лейтенанта. Он соглашался, да, здесь отлично, сам раньше хотел служить в областном центре, а теперь не жалею, что сюда попал. Насчет Коляна, задремавшего в обезьяннике, лейтенант говорил, что это случай особый и нетипичный:
— Он шесть лет в родных краях не был. Не знал, что у нас все изменилось.
— А что изменилось?
— Как вам бы сказать получше. Просто не принято у нас сейчас вот так…
Сформулировать и высказать свою мысль лейтенант не успел. В помещение вошли люди, которых Татьяна сразу же отнесла к упомянутой экспертной группе. Посмотрев на вошедших, а их было четверо, Татьяна сразу подумала, что репортаж о работе наркологического центра «Надежда» может оказаться не самым главным материалом, привезенным из Зимовца.
Незнакомцы оказались столь интересны, что трем Таня сразу же присвоила клички: Верзила, Очкарик, Седой. Некоторая произвольность в этом была — никто из пришедших не отличался малым ростом, и немножко седины имелось у всех. Но надо же их как-то различать.
Лишь с четвертым персонажем возникла заморочка. В нем не было подтянутости остальной тройки и уверенного, пружинящего шага. Пожилой мужчина, с морщинистым лицом, в опрятном пиджаке, вообще облика ухоженного и вальяжного. Казалось бы, такому типажу должен быть присущ апломб. Ан нет, в помещение он вошел замыкающим и не так чтобы с робостью, но без всякого желания и радости.
Приглядевшись к рукам четвертого господина, Татьяна придумала кличку и ему — Пахан. Наколок на запястьях у него было побольше, чем у Коляна.
Вошедшие посмотрели и на Татьяну, потом Очкарик, верно, лидер тройки, вопросительно взглянул на лейтенанта: мол, что за барышня? Пахан тоже скользнул по ней взглядом, но без всякого интереса.
Потом Пахан заглянул в обезьянник. Трудно сказать, узнал он Коляна или нет, потому что тот узнал его раньше:
— Грач! Здравствуйте, Павел Иванович! Вы за мной?
— Здравствуй, Колян, — негромко, с задержкой ответил Пахан, показывая интонацией, мол, погаси энтузиазм.
— Нет, — сказал Очкарик, — это не он, это мы за тобой приехали. — Выведите его, пожалуйста, — это к лейтенанту.
Колян, явно воспрянувший духом при виде Грача, тотчас же сник. Разве в прутья не вцепился.
— Права не имеете, задержанный я, — пробурчал он, обращаясь к лейтенанту. Но все же вышел.
— Рассказывай, чего натворил? — обратился к нему Седой.
Колян, запинаясь, начал рассказывать свою версию вечерних приключений, настолько оправдательную для него, что явно сам себе не верил с первой же фразы. Его оборвали через пару минут и передали слово лейтенанту.
Татьяна слушала конфликт интерпретаций, приглядываясь к отставникам — уже не сомневалась, так и есть. Журналистская практика была у нее долгая и интересная, она научилась замечать некоторые вещи, обычным гражданам незаметные.
Во многих спецподразделениях, от Колумбии, до, как ни странно, комфортной Финляндии, есть у офицеров особый знак. Иногда татуировка. Иногда маленькая ленточка в петлице. Иногда маленькая пуговка, нашитая под погоном. Небольшое отступление от устава. И начальство такое отступление прощает. А ленточка значит простую вещь: человек — убивал. В рейдах против партизан или в миротворческом батальоне — не важно.
Такого общего знака у тройки не было. Но Татьяне хватило опыта, чтобы понять по глазам — случалось с каждым. И, пожалуй, не один раз. На войне. А может, и не только.
«Отряд убийц. Или, скажем, красивше: эскадрон смерти», — подумала она.
— Достаточно, — прервал Очкарик лейтенанта. — Значит, Николай Борисович Смирнов, 1975 года рождения. 1994 год, 116 и 162 статьи. Условно-досрочное в 1998-м. 1999 — опять 162-я, 116-я, еще добавил 119-ю. Вышел в 2005-м, сразу же опять залетел по 162-й. Разбой, побои, угроза убийством. Остап не баловал своих противников разнообразием дебютов, так?
— Так, — с заискивающей улыбкой поддакнул Колян. Похоже, он читал бессмертный роман и надеялся, что удастся разойтись на шутках.
— А вернувшись в родные края после третьей ходки, сразу же пошел и на 119-ю статью, и на 213-ю. И похулиганничал, и убийством угрожал.
Колян счел за разумное промолчать.
— Проблема твоя, Николай Борисович, в том, что за шесть лет в нашем городе кое-что изменилось. И никому не нужно ждать, пока ты отоваришь свою любимую статью. Я тебе лекции читать не хочу, пусть Павел Иванович объяснит.
Пахан подошел к Коляну, показал на скамейку — садись. Тот сел, поглядывая со страхом на «эскадрон смерти».
— Ты, Коля, меня прости.
— За что, Павел Иванович? — с испуганным удивлением спросил Колян.
— Что я тебя, ну, тогда еще, по твоему малолетству сбил с панталыку…
— Вовлек в преступную деятельность, не позволил социализироваться, проповедовал приоритет так называемых воровских понятий над обычной гражданской моралью, — уточняющим лекторским тоном договорил Очкарик и перевел взгляд на Пахана, — звиняйте, Павел Иванович, перебил.
Колян глядел оторопело. Он, пожалуй, приготовился к любым люлям, но не к такому «прости».
— Порядки теперь в Зимовце новые, — продолжил Пахан. — Никто в городе по понятиям не живет. Так что, если что, ты не отмажешься.
— Погоди, — у Коляна заиграло любопытство. — Это чего, Зимовец красным городом стал, что ли?
Пахан взглянул на него чуть ли не виновато, как папаша, не способный изъяснить детям словами некую истину, уясненную им всей глубиной души.
