Рубен все то утро вел себя беспокойно, и я усадила его смотреть канал CNN — иногда это его успокаивает. В прежние времена он любил смотреть последние новости, особенно что-нибудь политическое, получал от этого удовольствие, выкрикивал что-то всяким там пиарщикам и политическим комментаторам, как будто они могли его слышать. Думаю, он не пропустил ни одних дебатов или интервью во время промежуточных выборов, и именно тогда я поняла, что существует проблема. Он никак не мог вспомнить имени губернатора Техаса — ну, вы знаете, того, который не может произнести слово «гомосексуальный» без того, чтобы брезгливо не скривить рот. Никогда не забуду выражения лица Рубена, когда он пытался вспомнить, как зовут этого придурка. Понимаете, он скрывал от меня симптомы своей болезни. И скрывал их месяцами.
В тот ужасный день ведущая брала интервью у какого-то аналитика насчет его прогнозов относительно результатов предварительных выборов и внезапно прервала его на полуслове:
— Простите, что вынуждена вас перебить, но нам только что сообщили, что в национальном парке Эверглейдс во Флориде упал самолет компании «Мейден Эйрлайнс»…
Разумеется, первые мысли, которые возникли в моей голове при слове «авиакатастрофа», были об одиннадцатом сентября. Терроризм. Бомба на борту. Сомневаюсь, чтобы хоть кто-нибудь в Нью-Йорке подумал иначе, когда услыхал про это крушение. Это происходило само собой.
А потом на экране появилась картинка, вид сверху, снимали с вертолета. Особо что-то там разобрать было трудно, просто болото с большим масляным пятном посредине, куда самолет рухнул с такой силой, что трясина проглотила его. Пальцы у меня похолодели, как будто я держала лед, хотя я всегда слежу, чтобы в квартире было тепло. Я переключила телевизор на какое-то ток-шоу, пытаясь отделаться от охватившего тревожного чувства. Рубен задремал, и я надеялась, что это даст мне достаточно времени, чтобы поменять пеленки и отнести их к стиральной машине.
Только я закончила с этим, зазвонил телефон. Я поспешила ответить, чтобы звонок не разбудил Рубена.
Это была Мона, лучшая подруга Лори. Я еще подумала: «Чего это вдруг Мона звонит мне?» Мы никогда не были особенно близки, я не одобряла ее и всегда считала, что она плохо влияет на Лори. Именно Мона однажды в колледже втянула ее в нехорошие дела. В конце концов, правда, все закончилось нормально, но, в отличие от моей Лори, Мона к тридцати годам уже дважды успела развестись и даже в сорок не поменяла свой ветреный характер. Не поздоровавшись и не спросив о здоровье Рубена, Мона с ходу выпалила:
— Каким рейсом прилетают Лори и Бобби?
В груди шевельнулось противное холодное чувство, которое я уже ощущала сегодня утром.
— О чем ты говоришь? — не поняла я. — Их нет в этом чертовом самолете.
А она мне:
— Но, Лилиан, разве Лори не сказала вам?.. Она собиралась слетать во Флориду, чтобы подыскать дом для вас с Рубеном.
Рука моя разжалась, и я уронила телефон — в трубке все еще эхом отдавался ее тоненький голосок. Ноги у меня подкосились, и я помню, что начала молиться, чтобы это оказалось очередной дурацкой шуткой Моны, которые она так обожала, когда была помоложе. Не попрощавшись с Моной, я выключила телефон, а потом сразу позвонила Лори и едва не закричала, когда автомат переадресовал меня на ее голосовую почту. Лори говорила мне, что едет на встречу с клиентом в Бостон и берет с собой Бобби и чтобы я не волновалась, если она пару дней не будет выходить со мной на связь.
О, как же я жалела, что не могу в этот момент поговорить с Рубеном! Он бы точно знал, что делать. Думаю, чувства мои тогда можно было описать как полнейший ужас. Не тот ужас, который испытываешь, когда смотришь ужастик по телевизору или когда к тебе на улице пристает какой-нибудь бродяга с безумным взглядом; это ощущение было очень сильным, от такого теряешь контроль над своим собственным телом — как будто нормальная связь с ним уже нарушена. Я слышала, как заворочался Рубен, но все равно вышла из квартиры и пошла к соседям. Я просто не знала, что еще делать. Слава Богу, Бетси была на месте: она только взглянула на меня и тут же завела в дом. Я была в таком состоянии, что не замечала густого облака сигаретного дыма, которое постоянно висело в ее квартире, — когда нам хотелось попить кофе с печеньем, мы обычно шли ко мне.
Она налила мне бренди, заставила выпить его залпом, а потом предложила посидеть с Рубеном, пока я буду пытаться связаться с авиакомпанией. Да благословит Господь ее золотое сердце! Даже после всего, что случилось потом, я никогда не забуду, как она была добра ко мне в тот день.
Пробиться я никак не могла — линия постоянно была занята и мой звонок все время ставили в очередь. Тогда я подумала, что теперь знаю, каково в аду: сгорая от страха, ждешь, чтобы узнать о судьбе своих самых близких, и все это под джазовую обработку «Девушки из Ипанемы». Каждый раз, когда я слышу эту мелодию, я мысленно возвращаюсь в то ужасное время: вкус дешевого бренди во рту, в гостиной раздаются стоны Рубена, из кухни ползет запах вчерашнего куриного супа…
Я точно не знаю, как долго набирала этот чертов номер. И когда я уже совсем отчаялась когда-нибудь дозвониться по нему, в трубке отозвался голос. Это была женщина. Я продиктовала ей имена Лори и Бобби. Говорила она напряженно, хотя пыталась вести себя профессионально. Мне показалось, что пауза, пока она набирала эти имена в своем компьютере, длилась целую вечность.
А потом она сказала мне, что Лори и Бобби были в списке пассажиров на этот рейс.
А я ответила ей, что это, должно быть, какая-то ошибка. Не может быть, чтобы Лори и Бобби погибли, это просто невозможно, я бы сразу почувствовала. Я бы догадалась. Я не могла поверить. Не могла принять это. Когда к нам впервые приехала Чермейн, консультант по психологическим травмам, которого нам назначили в Красном Кресте, я по-прежнему была в таком неприятии этого, что сказала ей… мне сейчас стыдно за это… убираться ко всем чертям.
Но хоть мой ум и отказывался принимать все это, первым моим порывом было ехать прямо на место катастрофы. Просто на всякий случай. Должна признать, что тогда в мыслях моих не было четкости. Как я в принципе могла бы осуществить это? Самолеты не летали, к тому же это означало бы бросить Рубена с посторонним человеком на бог его знает сколько времени, а может быть даже отдать его в дом престарелых. Куда бы я ни смотрела, я везде видела лица Лори и Бобби. Их фотографии были у нас повсюду. Вот Лори держит на руках новорожденного Бобби и улыбается в камеру. Бобби на Конни-Айленде с громадным печеньем. Лори школьница, Лори с Бобби на семидесятилетием юбилее Рубена, за год до того, как состояние его покатилось под гору; тогда он еще понимал, кто я такая и кто такая Лори. Я все время вспоминала тот момент, когда она сказала мне о своей беременности. Я плохо восприняла это, мне не нравилась ее идея пойти в то место и заплатить за сперму, как будто это так же просто, как купить платье. А потом еще это… искусственное осеменение. Это казалось мне таким холодным и циничным. «Мне уже тридцать девять, мама, — сказала она тогда (даже на четвертом десятке она продолжала называть меня мамой). — Это может быть моим последним шансом, и будем откровенны: появление принца на белом коне в ближайшее время не предвидится». Но, конечно же, все мои сомнения рассеялись, как только я в первый раз увидела Бобби. Лори была такой замечательной матерью!
Я продолжаю во всем винить себя и ничего не могу с этим поделать. Лори знала, что я надеялась когда-нибудь переехать во Флориду и жить в одном из этих чистых и солнечных заведений, обеспечивающих проживание с уходом, где Рубен мог бы получать всю необходимую медицинскую помощь. Поэтому они туда и полетели. Она хотела сделать мне сюрприз ко дню рождения, благослови ее Господь. Это так похоже на Лори, которая была неэгоистичной и щедрой до мозга костей.
Бетси изо всех сил старалась успокоить Рубена, пока я металась по дому. Я не могла найти себе места. Я дергалась, постоянно проверяла, работает ли наш телефон, и тут же бросала трубку на аппарат, как будто она была раскалена: а вдруг в этот момент Лори как раз пробует дозвониться до меня, чтобы сказать, что они не полетели тем рейсом? Что они решили полететь позже. Или раньше. Я хваталась за эту мысль, как утопающий за соломинку.
Тут начали поступать новости о других разбившихся самолетах, и я все время то включала, то выключала телевизор, все не могла решить, хочу я знать, что там происходит, или нет. О эти кадры! Странно сейчас об этом вспоминать, но, когда я смотрела сюжет, как того японского мальчика поднимали из леса на вертолет, я завидовала. Завидовала! Потому что тогда мы еще ничего не знали о Бобби. Нам было известно только то, что выживших после катастрофы во Флориде не обнаружено.
