Но репу я очень люблю.
А если это и в самом деле так? Если он и вправду не знает? Пишет дневник только тогда, когда крыша поедет? Когда не помнит, кто он. Знает, что он — один из них, но который? Поэтому и пишет. Надеется вспомнить. И понять наконец, кто он.
Звонят. Пойду открою.
Угадайте, кто это был? Фараоны. Задавали те же вопросы, что и в прошлом месяце. Похоже, кто-то кое-что видел. Тень той ночью на улице, в клетчатых брюках. (На данной стадии это не более чем тень.) У всех в округе есть клетчатые штаны, а расцветка, надо полагать, неизвестна. Но все же круг сужается. Думаю, его в конце концов поймают. О'кей, Джини, ты заслужила чашечку чаю с бренди. И почему бы не две?
Мама сказала, что Шэрон приедет через три дня. Папа уехал с Джини, ей понадобилось в книжный магазин. Валит снег. Хочется раздавить что-нибудь руками. Кулаки у меня сильные. Животных я могу убивать голыми руками. Даже собак. Например, собаку Франклинов. Паршивая собака, все время лает. Я проломил ей череп. Я очень сильный. Точно такой же сильный, как Кларк, — дорогой шпион, я про тебя не забыл. Красивый и сильный.
А как там насчет репы?
Пить хочется. Такое ощущение, что язык раздувается и вот-вот задушит меня. Приходится все время сидеть с приоткрытым ртом. Сегодня ночью я сходил под себя. Проснулся оттого, что было мокро, быстро поменял простыню. Теперь она лежит в одной куче с остальными, но, если тебе это доставит удовольствие, можешь все-таки порыться в корзине с грязным бельем…
Ведь это — признак натуры чувствительной, не так ли? Как у Джека, например? Нервной артистической натуры, способной самым низким образом обмочить постель. Все из-за того, что я в данный момент устал, да еще этот распухший язык во рту — все время хочу пить и пью слишком много; но это касается только меня — слышишь, то, что я делаю, касается меня; а теми, кто придерживается иного мнения, я скоро займусь…
Мне снилась Шэрон.
Интересно, зачем ты ездила в деревню, Джини. Разве здесь, в тепле, тебе не лучше? Уехать совсем тебе все еще не хочется? Снег валит так, что тело, я думаю, он покроет часа за два. Белая кучка на дороге. Из которой торчат каблуки-шпильки… Так красиво получится. И на голове белого трупика будет тихо замерзать лужица мочи… Интересно, почему я по-прежнему оставляю тебя здесь, дорогой дневничок, слишком что-то я добр к шпионам.
Много нового. Во-первых, я купила книгу о психопатах. Доктор спросил, что мне понадобилось в деревне. «Купить пару детективов». Он процедил сквозь зубы: «Вы читаете подобную ахинею?» — «Да, время от времени, чтобы расслабиться». Нет, но что он лезет не в свое дело, свинья жирная? Конечно, я не могу ограничиться развлечениями вроде покупки трусиков в цветочек!
На улице хорошо — дышишь морозным воздухом, чувствуешь себя свежей; волей-неволей, несмотря на всю тяжесть своего положения, я повеселела.
Кажется, я начинаю улавливать тактику этого негодяя. Он собирается заставить меня подозревать их всех подряд, надеясь, что я запутаюсь, бегая по ложным следам.
Вновь и вновь думаю о тех недомоганиях, что случаются с ним все чаще. Дурной это признак, позволяющий предсказать кризисное состояние (Джини, девочка моя, ты выражаешься как университетский профессор), или, наоборот, хороший, из которого следует заключить, что он начинает сдавать? Эта жажда… Жажда крови, вот что это такое! Свежей крови. Думаю о той девчонке, которая вот-вот приедет, — о Шэрон. Он видел ее во сне. Вот если бы она взяла да и убила его. Большая, сильная девица — трах по кумполу кулаком…
Я долго думала о клетчатых штанах. Его брюки должны быть запятнаны кровью. Если только он сам их не выстирал, вернувшись той ночью.
Насчет постельного белья: порылась в корзине и, конечно же, там нашлась запачканная простыня, пойти, что ли, к Старушке и спросить, не делает ли один из них под себя, или не мочился ли кто из них в постель в детстве? Не знаю.
Забавно, до чего эти «двойняшки» могут быть разными. Однако видеть в четырех экземплярах одно и то же лицо подчас бывает жутковато. Здорово было бы, если бы каждый из нас мог воплощать разные стороны своего характера в разных персонах из плоти и крови. Из меня получилась бы Джини-Воровка, Джини-Влюбленная, Джини-Служаночка, Джини-Великая Авантюристка…
Интересно, что бы я сделала, будь у меня какая-нибудь серьезная улика, то есть если бы я видела, как один из них следит за мной: Джек своими прекрасными очами, Марк в извечном темном костюме, или всегда насмешливый Старк, или непрерывно что-то жующий Кларк.
Во всяком случае, я бы не поступила, как Карен, — не пошла бы обсуждать эту проблему с субъектом, вооруженным топором, чего она, правда, предвидеть никак не могла. Так же, как и мне раньше и в голову прийти не могло, что когда-нибудь я окажусь в гнилой дыре, заваленная снегом, заблокированная всеобщей забастовкой и вдобавок с ангелоподобным (но с лапой 46-го размера) убийцей в соседней комнате.
Нынче вечером я пишу, пишу и остановиться не могу. Даже выпить не хочется. Закуриваю сигарету — хорошо. Смотрю через залепленное снегом стекло на окно Беари в доме напротив.
Где-то лает собака, на улице спокойно, похоже на красивую почтовую открытку; все это напоминает мне о том, что Старушка на этой неделе хочет пойти с одним из своих мальчишек за рождественской елкой. «Нужно попросить кого-нибудь из мальчиков», — сказала она, как будто я никогда рождественской елки не таскала.
Сейчас попробую уснуть. Утро вечера мудренее; проверяю, на месте ли револьвер, заперта ли дверь на ключ, закрыто ли окно. Спокойной ночи.
«Джини — идиотка. Джини заслуживает позорного столба». Превосходно, девочка моя.
На часах 14.30. Я сейчас поняла, что раз он так ругается и угрожает, значит, чувствует себя загнанным в угол. Ничего он со мной сделать не сможет, потому и тявкает. Угрожает. Хочет вынудить меня сдаться. Потому что прекрасно знает, что я могу загнать его в угол и загоню. И в то же время не хочет, чтобы я уехала. Почему? Почему не хочет? Потому что нашел того, с кем он может играть, — такое у меня складывается впечатление.
Вечером — событие исключительное для этого обиталища Франкенштейна: они принимают гостей. Друзей, супружескую пару, муж — тоже доктор. Я приготовила прекрасную рыбу, а Старушка расщедрилась на домашний пирог. Детки будут довольны… Но нету здесь никаких деток. Здесь живут четыре молодых мужчины.
И хотя они несколько туповаты, ни один из них не имеет привычки говорить или вести себя как двенадцатилетний мальчик. Это-то меня и смущает. Именно поэтому мне не удается определить по словам его лицо. Потому что слова, которые он пишет, не соответствуют ни одному из них. Это как если бы кто-то из них вдруг впал в детство.
Мальчишки из этого дома. Крепко спаянная команда. Настоящая семья. Гордость родины.
Метель производит сильное впечатление. Уж и не знаю, приедут ли гости. Нужно выгладить передник. Толстая замарашка Джини намерена выгладить свой передник. Там, в хорошенькой прачечной, что возле комнаты ее драгоценной хозяйки.
Если гладить там весь день, то в один прекрасный момент он вынужден будет пройти мимо, направляясь в комнату матери… Нет, это глупо. Он унесет дневник с собой, и все. Трачу силы на какую-то чушь. Кстати, о силах: где эта проклятая бутылка джина, утеха старых моих костей? Все мне надоело, завалюсь-ка я поспать.
Вечером к нам на ужин придет доктор Милиус с женой. Я их не знаю. Какой-то папин коллега. Мама велела Джини убрать на кухне и привести себя в порядок. Все прилегли поспать после обеда. В три разъезжаемся: Марку нужно встретиться с клиентом, Старк собирается купить пакет программ для компьютера, Кларку нужно на лекцию, а у Джека зачет по сольфеджио. Кларк, может быть, скоро станет капитаном команды. Он доволен. Марк тоже, потому что, когда он защитит диплом, начальник намерен рекомендовать его одной крупной адвокатской конторе. Старк беспрерывно вкалывает, через месяц у них контрольная. Джек сыграл нам свое первое сочинение — совсем неплохо; немного романтично, может быть, но себя не переделаешь.
Перейдем к серьезным вещам. Полиция, похоже, ищет парня в клетчатых брюках.
Если бы папа заглянул в гараж, то увидел бы, что в куче старого тряпья не хватает клетчатых брюк, которые он надевал, когда возился с машиной. Конечно же, их выбросила мама, потому что они были изъедены молью. Никто не будет раздувать из этого целую историю…
У меня такое впечатление, что Джини втихаря носит в кармане передника что-то тяжелое. Но что? Или она вообразила себя Джеймсом Бондом? И это пистолет? Базука? Нет, только не Джини, шлюха моя любимая, которую я приберегаю напоследок… Как-то на днях по телевизору показывали, как режут поросенка, вспарывая ему живот, — да, это было нечто!
