– Первое голосование они провели сразу же, как только вошли в совещательную комнату. Восемь человек сказали “невиновна”, двое “виновна”, и двое никак не могли определиться. Сразу после ленча дело начало выглядеть так, будто они решили застрять надолго. Старшина присяжных – парень в черной куртке, владелец магазина телерадиодеталей, один из тех, на выборе которого так настаивала наша клиентка, – держался до последнего. Он говорил: “Мне не понравилась ее самоуверенность, я попросту не поверил и половине того, что она рассказала”. Но тот, другой присяжный, высохший секретарь нефтяной компании, по-настоящему и решил исход дела. Он настойчиво втолковывал старшине: “Ты не можешь признать женщину виновной только потому, что она тебе не понравилась. Мне тоже хочется проголосовать за ее осуждение, поскольку у меня имеются сомнения в ее невиновности, однако все эти сомнения по большей части эмоционального характера. К тому же и судья говорил нам, что на обвинении лежит бремя доказательств”. Нет, ты только представь себе, какой парень, а!
– Как бы то ни было, они продолжали спорить. Вдруг тот брюзга, что сидел в первом ряду, и говорит: “Я очень сочувствую миз Баудро. Может быть, она и виновна, но мне кажется, что она искренне любила этого ужасного доктора, – он овладел ею, но не захотел на ней жениться. Она вела себя храбро, именно так, как рассказывал мистер Блакборн”. – Ну, ты счастлив, малыш! – А затем выступил администратор из магазина одежды, тот, что с бачками, ну он еще постоянно был в одном и том же красном галстуке, помнишь? – Рик заговорил с преувеличенно западным акцентом: – Он, значит, заявляет: “Если бы какой-нибудь псих с кочергой бросился на меня, уж будьте уверены, я всадил бы ему не одну, а целых шесть пуль промеж глаз!” Но тут завопил старшина в черной куртке: “А как же насчет того кругаля, который она сделала, чтобы положить свою сумочку?” Тот, который с красным галстуком, вылупил глаза: “Какого еще кругаля?” – Рик загоготал, словно гусь. – А одна женщина-присяжная и говорит тому, который в черной куртке: “Я, скорее всего, взяла бы сумочку с собою наверх, но, может быть, Джонни Фей растерялась. Мне кажется, что по той же причине она стерла и отпечатки ладоней с кочерги. Ведь так трудно вспомнить, что ты делала и чего не делала”. И тогда Черная Куртка поднял руки вверх и сказал: “Я сдаюсь. Невиновна”.
– И ты по-прежнему считаешь, что они справедливы? – спросил Уоррен.
– Разумеется, да, – ответил Рик. – Все зависит от дифиниции и перспективы. Нужно помнить, что люди, в основном, просто чокнутые.
Уоррен понял, что его бывший компаньон, сидящий сейчас за своим столом, озарен светом победного триумфа. Они выиграли крупное дело. Заголовки газет говорили исключительно о вердикте, а на газетных страницах были помещены фотографии Клайда Отта и Джонни Фей Баудро, с самоуверенным лицом входящей в зал суда между двумя своими адвокатами. В одной из заключенных в рамку колонок, в подзаголовке было написано:
“Адвокат защиты не проявляет особого энтузиазма в связи с победой. Он выражает сомнения в справедливости оправдательного приговора”.
Все вечерние телерепортажи начинались с Уоррена, уходящего из коридора, и эпизода с Бобом Апьтшулером, который, стоя в том же самом коридоре, утверждал: “Нет, мне неизвестно, что имел в виду мистер Блакборн. В основе существующей в нашей стране соревновательной системы лежит правило, в соответствии с которым адвокат защиты – независимо от своих личных взглядов – обязан предпринять все возможное для защиты обвиняемого клиента. И мистер Блакборн, безусловно, сделал это… Да, он подошел опасно близко к запретной черте, но пока еще у нас не предусмотрено никаких наказаний за подобного рода заявления…”
Даже после того, как в девять часов утра следующего дня Уоррен добрался до своего офиса, телефон его не переставал названивать. Красный огонек автоответчика ярко мерцал – лента записи была переполнена. Уоррен отключил все. В одиннадцать часов он отправился в центр города, в офис Рика, располагавшийся неподалеку от здания суда.
Едва Уоррен поставил на стол пустую чашку из-под кофе, в кабинет влетела Бренадет Лу.
– Она здесь.
– Кто?
– Та, которая так любит китайцев и прочих азиатов.
Рик повернулся к Уоррену:
– Вчера вечером она звонила мне домой. Она не на шутку рассержена. – Он снова обернулся к Бернадет: – Ну и что ты ей сказала?
– Сказала, что вы заняты с клиентом.
Рик посмотрел на Уоррена:
– Как ты хочешь, чтобы я поступил?
– Впусти ее. Только обыщи сначала.
Рик невесело рассмеялся.
Через несколько секунд в том же сочетании вишнево-красного и белого, в каком она была на процессе Куинтаны, уткнув руки в широкие бедра, с бледным лицом и совершенно бескровными губами в комнату ворвалась Джонни Фей Баудро.
Она ткнула пальцем в сторону Уоррена.
– Я хочу поговорить с ним. Наедине.
Уоррен кивнул. Рик с Бернадет вышли за дверь. Пожалуй, чересчур поспешно, подумал Уоррен.
– А теперь слушай, – сказала Джонни Фей, дрожа при этом всем телом, – ты слишком распустил свой язык, слишком уж ты разрезвился! “К лучшему это или к худшему… суд всегда прав, независимо от того, прав он или нет в действительности”. Ты просто утешил свою ничтожную гаденькую совесть. Но давай кое с чем разберемся. Это не ты выиграл для меня дело – это я сама спасла свою шкуру!
– Я бы сказал, что по большей части это действительно так, – спокойно заявил Уоррен.
– Да уж можешь не сомневаться! И ты прошел в дюйме от того, чтобы быть исключенным из корпорации за свои кокетливые замечания. Адвокат, я хочу напомнить тебе закон. Что бы я ни рассказала тебе, все это по-прежнему не подлежит разглашению, если ты, конечно, не решил закончить карьеру качанием бензина где-нибудь на автостанции, чем, кстати, ты бы сейчас и занимался, если бы на твое счастье тебе не подвернулось мое дело. Наплевать на то, что ты больше уже не мой адвокат. Закон есть закон! Это понятно?
– Это было понятно всегда, – сказал Уоррен.
– И если я еще раз увижу тебя по телевизору разговаривающим о моем деле или услышу о каком-нибудь подобном дерьме – смотри у меня!
Уоррен поднялся со своего кресла.
– Вы мне угрожаете?
– Умный поймет, – выпалила в ответ Джонни Фей.
Протянув руку через стопу бумаг, лежавших на столе Рика, Уоррен нажал клавишу магнитофона. Загорелся зеленый огонек.
– Позвольте мне указать вам на одну вещь, – сказал Уоррен, – поскольку я обязан предупредить об этом. Любое признание, которое вы мне сейчас сделаете, уже не попадает под действие закона о неразглашении. Все, что мне удастся установить, не вытекающее из тех сведений, которые были сообщены вами, когда я являлся вашим адвокатом, я имею право использовать против вас. И я это сделаю! А теперь ты, сумасшедшая сука, можешь говорить!
Джонни Фей Баудро подняла средний палец правой руки и дважды ткнула им в направлении потолка. Затем она повернулась к двери. Бедра ее сделали оборот, каблуки щелкнули по паркету, и она выскочила из офиса.
Уоррен выключил магнитофон и взял свой портфель. Через какое-то время вернулся Рик и плотно закрыл за собою дверь.
– Я кое-что услышал. Хочешь дам совет? Будь осторожен! Эта леди известна тем, что делает неприятные вещи всякому, кто встает на ее пути.
– Я упрячу ее на всю жизнь за решетку! – сказал Уоррен.
* * *
Как они и договорились, в полдень Чарм ждала Уоррена перед входом в зал 342-го окружного суда Дуайта Бингема. Сразу же вслед за тем, как Уоррен поздоровался, а Чарм поцеловала его в щеку, поздравив с вердиктом, дверь зала распахнулась и в коридор вышли Мари Хан и судья Бингем. Оба они смеялись. По их бурному веселью Уоррен догадался, что Мари только что рассказала судье новую шутку. Бингем, остановившись, протянул руку:
– Мистер Уоррен! Я вижу по газетам, что вы оказались нехорошим мальчиком.
Он повернул голову в сторону Чарм:
– Не могли бы вы присмотреть за вашим супругом, миссис Блакборн? Заставить его попридержать свой язычок?
Однако он шутил. Бингем был доволен процессом. Всегда приятно, когда дело оборачивается оправданием. Мари Хан не улыбалась. Уоррен обменялся еще парой фраз с судьей, затем сказал:
– До свидания, ваша честь. До свидания, Мари. До встречи!
– Присоединяйтесь к нашему ленчу, – предложил судья. – Я узнаю от вашей жены, что же происходит за стенами этого судебного зала.
– Благодарю вас. Сегодня я не смогу, – сказал Уоррен, испытывая при этом настоящую муку. – Как-нибудь в другой раз.
Он снова повел Чарм в греческий ресторан. Она выглядела бледной и даже более похудевшей, чем раньше. По пути она спросила:
– Это та женщина, с которой ты встречаешься, не так ли?
– Какая женщина?
