— Как сын? — Спрашивает он Бекки. — Надеюсь, последнее время не падал с деревьев?
— Нет. У Робби все отлично. Уже читали сегодняшнюю газету, мистер Ходжес?
— Еще даже не доставал ее из сумки. — В этой новой эре, когда все доступно за один клик через интернет, случаются дни, когда он вовсе не достает газеты из сумки, и она стоит рядом с «Лей-Зи-Боем», как брошенная ребенок.
— Загляните в раздел городских новостей. На вторую страницу. Затем перезвоните мне.
Через пять минут.
— Святый Боже, Бекки!
— Вот и я так же подумала. Она была удивительной девушкой.
— Вы сегодня в отделении?
— Нет, я сейчас у сестры гощу, на севере штата. Решили вместе провести уикенд. — Бекки ненадолго замолкает. — Вообще-то, я подумывала, когда вернусь, перевестись в отделение интенсивной терапии в главном корпусе. Там сейчас есть место, и я устала от доктора Бабино. Правду говорят: иногда неврологи бывают более ненормальными, чем их пациенты. — Помолчав, она добавляет: — Я бы сказала, что и от Хартсфилда устала, но это будет не совсем правильно. Если честно, я его немного боюсь. Так же, как боялась местного дома с привидениями, когда была маленькой.
— Правда?
— Да. Я знала, что там нет привидений, но, с другой стороны, что, если они там были?
Ходжес прибывает в госпиталь в начале третьего, и в этот предпраздничный день клиника травматических поражений мозга кажется как никогда безлюдной. В любом случае, в дневное время.
Дежурная сестра — на бейджике указано: Норма Вичмэр — дает ему посетительский бейджик. Прикрепляя его к рубашке, Ходжес говорит мимоходом:
— Я слышал, у вас в отделении вчера произошла трагедия.
— Я не могу об этом говорить, — отвечает сестра Уилмер.
— Когда это произошло, вы дежурили?
— Нет. — Она возвращается к своим бумагам и мониторам.
Ничего, подробности он может узнать от Бекки, когда она вернется и найдет время провести ревизию своих источников. Если она доведет до конца свой план и переведется (для Ходжеса это лучший признак того, что здесь действительно что-то происходит), он найдет другого помощника. Среди медсестер есть заядлые курильщики, несмотря на то, что они знают о вреде этой привычки, а такие люди всегда рады заработать на карманные расходы.
Ходжес неторопливым шагом приближается к палате 217, чувствуя, что сердце его бьется сильнее и быстрее, чем обычно. Еще один признак того, что он начал относиться к этому серьезно. История, рассказанная в утренней газете, изрядно поразила его.
По дороге он встречает Библиотечного Эла с его обычной тележкой и привычно приветствует:
— Привет, Эл. Как дела?
Эл отвечает не сразу. Сначала он вроде даже совсем не замечает его. Похожие на синяки круги у него вокруг глаз кажутся темнее, чем обычно, а волосы, которые обычно аккуратно зачесаны, сейчас взъерошены. И даже бейджик его висит вверх ногами. Ходжесу снова приходит в голову: «Неужели он действительно начинает понемногу терять связь с реальностью?»
— Все в порядке, Эл?
— Конечно, — равнодушно произносит Эл. — Все хуже то, что вы не видите, не так ли?
Ходжес не знает, что ответить на этот неожиданный вывод, и Эл идет, прежде чем он что-то придумает. Ходжес провожает его озадаченным взглядом, после чего продолжает путь.
Брейди сидит на своем обычном месте у окна, в своей обычной одежде: джинсы и клетчатая рубашка. Кто-то его подстриг. Плохо. Волосы срезанны почти под корень. Но Ходжес сомневается, что парня это хоть как-то смущает. Вряд ли в ближайшее время ему удастся сходить на танцы.
— Привет, Брейди. Давненько не виделись, как сказал корабельный священник матушке-настоятельнице.
Брейди продолжает смотреть в окно, в голове Ходжеса привычные старые вопросы берутся за ручки и начинают водить хоровод. Видит Брейди там что-нибудь? Знает ли он, что у него посетитель? Если так, то понимает, что это Ходжес? Думает ли он вообще? Иногда он думает — этого достаточно, чтобы произнести несколько простых предложений — и в отделении физиотерапии может пройти футов сорок по тому, что пациенты называют плавающей улицей, но что это значит на самом деле? Рыбы плавают в аквариуме, но это не значит, что они думают.
Ходжес думает, что все хуже то, что вы не видите.
Что бы это значило?
Он берет фотографию в серебряной рамке, на которой Брейди с матерью обнимаются и улыбаются во весь рот. Если этот сукин сын когда-нибудь кого-то и любил, это свою любимую мамочку. Ходжес смотрит, повлечет какую-то реакцию то, что посетитель взял в руки фотографию Деборы Энн. Никакой реакции не видно.
— А она выглядит горячей штучкой, Брейди. Она была горячей женщиной? Такая развратная мамочка?
Нет ответа.
— Я только потому спрашиваю, что, когда мы влезли в твой компьютер, увидели несколько откровенных ее фотографий. Ну, знаешь, пеньюарчик, нейлоновые чулочки, лифчики, трусики. Она в таком виде мне показалась очень ничего. Остальным копам тоже, когда я показал им снимки.
Несмотря на то, что эту ложь он произносит с обычной распущенностью, это, по-прежнему не вызывает никакой реакции.
— Ты ее трахал, Брейди? Могу поспорить, что хотел.
Что это? Малейшее движение бровью? Еле заметное подергивание уголка рта?
Возможно, но Ходжес знает, что это вполне могло быть игрой его воображения, поскольку он хочет, чтобы Брейди его слышал. Никто в Америке не заслуживает больше соли на раны, чем этот кровей говнюк.
— Возможно, ты сначала убил ее, а потом трахнул? Так, можно обойтись и без любезностей, не так ли?
Ничего.
Ходжес сидит на стуле для посетителей и ставит фотографию обратно на столик рядом с одной из тех электронных книг «Заппит», которые Эл раздает пациентам, если кто-то просит. Он складывает на груди руки и смотрит на Брейди, который никогда не должен был выйти из комы, но вышел.
Хорошо.
Что-то такое.
— Ты притворяешься, Брейди?
Он всегда это спрашивает и ни разу не услышал ответа. Сегодня ответа он тоже не дождался.
— Вчера ночью в отделении покончила с собой санитарка. В туалете. Ты знал об этом? Имя ее пока не называется, но в газете написано, что она умерла от потери крови. Думаю, считается, что она перерезала себе вены, но не уверен. Если бы ты об этом узнал, могу поспорить, тебя бы это обрадовало. Ты же всегда был неравнодушен к хорошим самоубийствам, не так ли?
Он ждет. Ничего.
Ходжес наклоняется вперед, всматриваясь в пустое лицо Брейди, и говорит с жаром:
— Но вопрос в том — чего я не понимаю — как она это сделала. Зеркала в той комнате не стеклянные, а из полированного металла. Возможно, она воспользовалась зеркальцем со своей косметички или чем-то вроде, только для такого дела это слишком мелкое оружие. Все равно, как идти с ножом туда, где стреляют. — Он откидывается на спинку. — А может, у нее все же было чем? Ну, знаешь, бывают такие маленькие ножи швейцарской армии. В сумочке. У тебя был такой?
Нет ответа.
Или есть? У него появилось ощущение, очень сильное, что из-за пустого взгляда Брейди наблюдает за ним.
— Брейди, некоторые санитарки верят, что ты можешь отсюда открывать и закрывать воду у себя в туалете. Они думают, что ты это делаешь только для того, чтобы их напугать. Это правда?
Ничего. Но ощущение, что за ним наблюдают, а не ослабевает. Дело в том, что Брейди, действительно, любил самоубийства. Можно сказать, что самоубийства были его визитной карточкой. До того, как Холли успокоила его Веселым шлепанцем, Брейди пытался склонить Ходжеса к самоубийству. Не получилось … Но он преуспел с Оливией Трелони, бывшей владелицей «Мерседеса», который сейчас принадлежит Холли Джинн и на котором она планирует ехать в Цинциннати.
— Если ты можешь это сделать, сделай. Ну-ка. Покажи, на что способен. Прояви свой талант. Что скажешь, а?
Тишина.
Некоторые из санитарок считают, что после многочисленных ударов по голове, полученных в ту ночь, когда он пытался взорвать аудиторию «Минго», мозг Хартсфилда каким-то образом перестроился. Что многочисленные удары по голове наделили его … силой. Доктор Бабино говорит, что это просто смешно, это что-то вроде медицинских городских легенд. Ходжес уверен, что он прав, но ощущение, что за ним наблюдают, не исчезает.
Как и ощущение, что где-то глубоко внутри Брейди Хартсфилд смеется над ним.
Он берет электронную книгу, ярко-голубую. Один раз, побывав в клинике, он узнал от Библиотечного Эла, что Брейди нравятся анимированные заставки. «Он смотрит на нее часами», — сказал Эл.
— Нравится эта штука, да?
Ничего.
— Хотя ты с ней и справиться не можешь, да?
Ноль. Зеро. Пустота.
Ходжес кладет ее рядом с фотографией и поднимается.
— Посмотрим, что мне удастся узнать о санитарке. Чего не нарою я, нароет мой помощник. У нас есть источники. Ты рад, что эта санитарка умерла? Она тебя обижала? Она хлопала тебя по носу или крутила твою маленькую никчемную пипку, возможно, потому что ты переехал кого-то из ее друзей или родственников у Городского Центра?
