Потемневшие, помятые, перехваченные резинками банкноты были совершенно не похожи на те новенькие, напоминающие цветные картинки деньги, которые Масако получила от Яои. Такие она видела и с такими имела дело, когда работала в кредитном союзе. Грязный бизнес — грязные деньги.
Масако посмотрела на панель выставленной из ванной стиральной машины — часы показывали почти двенадцать. Работы оставалось немного. С минуты на минуту должен вернуться с коробками Дзюмондзи. Плечи и бедра ныли, и вообще, в отличие от прошлого раза она чувствовала ужасную усталость. К тому же после смены ей так и не удалось хотя бы немного вздремнуть, и сейчас она хотела только одного: закончить со всем как можно скорее и вытянуться на кровати.
Рядом медленно выпрямилась Йоси. Потянувшись, она хотела, наверное, помассировать затекшую спину, но вдруг замерла с поднятой рукой.
— Вот так дела, даже нос не почешешь без того, чтобы не испачкаться.
— Возьми другую пару перчаток.
— Ну зачем их портить, обойдусь и этими.
— Не глупи. — Масако показала на стопку совершенно новых резиновых перчаток, которые принесла с фабрики. — У нас их более чем достаточно.
— Похоже, Яои все же не придет, — заметила Йоси, стягивая окровавленные перчатки.
— Наверное, не придет, — согласилась Масако. — Я хотела, чтобы она просто посмотрела на все это, хотя бы один раз. Посмотрела и поняла, каково нам пришлось.
— Знаешь, мне иногда кажется, что Яои считает нас более виноватыми, чем себя, хотя и убила собственного мужа. — В ее голосе прозвучало открытое возмущение. — Смотрит на нас сверху вниз, потому что мы сделали это из-за денег, а сама… Мы-то хотя бы никого не убивали. И если уж… — В этот момент в дверь позвонили, и Йоси испуганно вскрикнула. — Кто-то пришел. Должно быть, твой сын.
Масако покачала головой. Нобуки никогда не приходил домой в такое время.
— Думаю, это Дзюмондзи.
— Да, конечно, ты права, — пробормотала, немного успокаиваясь, Йоси.
Посмотрев в «глазок», Масако увидела стоящего перед дверью и с трудом удерживающего перед собой стопку ящиков сообщника. Она помогла ему, и они вместе прошли в ванную.
— Привез, — сказал Дзюмондзи, увидев Йоси.
— И как раз вовремя, — ответила она тем тоном, которым разговаривала с младшими служащими на фабрике.
— Сколько нам нужно? — спросил он.
Масако показала восемь пальцев. «Мусора» оказалось меньше, чем они вначале предполагали, а ящики вместительнее; к тому же Дзюмондзи решил, что голову и одежду, как предметы легче всего поддающиеся идентификации, лучше отвезти самому, а не доверять службе грузовых перевозок.
— Восемь? — удивился он. — Мне кажется, восьми не хватит.
— Тебя никто не видел? — озабоченно спросила Йоси.
— Вроде бы никто.
— А вы кого-нибудь видели?
Более всего Масако опасалась даже не полиции, а тех, других, неизвестных. Если они узнают, чем занимаются в ее доме…
— Никого. Разве что…
— Продолжайте. Кого вы видели?
— На пустыре через дорогу стояла какая-то женщина. Не знаю, что она там делала, но, увидев меня, сразу же ушла.
— Как она выглядела?
— Ну, я ведь не присматривался. Довольно полная, средних лет… Пожалуй, и все.
Наверняка та самая, подумала Масако. Та, которая задавала вопросы насчет участка.
— Тебе не показалось, что она наблюдает за домом?
— Нет. По-моему, она просто осматривалась. Кроме нее, я никого не заметил. Какая-то парочка шла из магазина, но они сюда и не смотрели.
Масако кивнула. Пожалуй, она допустила ошибку, настояв на том, чтобы воспользоваться его машиной. Ее собственная в такой ситуации была бы куда менее заметна.
Они перенесли ящики в машину Дзюмондзи, и он почти сразу же уехал.
— Доставка готовых завтраков, — заметила Йоси, и обе рассмеялись.
Потом они убрались в ванной, оттерли щеткой плитки и по очереди приняли душ. Видя, что подруга начинает посматривать на часы, Масако достала из ящика деньги.
— Твоя доля, бери.
Она протянула перевязанную резинкой пачку. Йоси осторожно, словно боясь запачкаться, взяла деньги и торопливо положила их на дно пакета.
— Спасибо.
Вид денег явно добавил ей настроения.
— Что ты собираешься с ними делать?
— Может быть, отправлю Мики в колледж. Впрочем, не знаю, я еще не думала. — Йоси пригладила спутанные волосы. — А ты?
— Пока не решила.
У Масако было теперь пять миллионов, но она еще не определила, зачем ей нужны эти деньги.
— Хочу задать тебе один вопрос — Йоси смущенно посмотрела на подругу. — Ты только постарайся понять меня правильно, ладно?
— Спрашивай.
— Ты тоже получила один миллион?
— Конечно, — глядя в глаза подруге, ответила Масако.
Йоси кивнула и, опустив руку в пакет, достала пачку.
— Раз так, то я хочу вернуть тебе долг.
Масако уже забыла, что одалживала ей деньги на оплату школьной экскурсии дочери. Йоси отсчитала восемь бумажек по десять тысяч йен и с поклоном передала их подруге. — За мной осталось еще три тысячи, но сейчас у меня нет мелких. Ничего, если я отдам их тебе на работе?
— Конечно, — ответила Масако.
Долг есть долг. Йоси еще раз посмотрела на подругу, возможно надеясь, что та откажется от денег, но этого не случилось, и она поднялась.
— Ладно, тогда до вечера.
— До вечера.
Обе так привыкли к ночной смене, что уже плохо представляли, как можно работать днем.
Масако не знала, что ей снилось, да и снилось ли вообще что-нибудь, но проснулась не отдохнувшей и бодрой, как обычно, а с ощущением невесть откуда взявшейся опустошенности и подавленности. Ранний закат, оповещавший о скором приходе зимы, действовал угнетающе. Она лежала в постели, не спеша подниматься, а свет постепенно слабел, в комнате становилось все темнее, тени сгущались, обступая ее, поглощая. В такие моменты ночная смена казалась невыносимой, и многие женщины, будучи не в силах вынести надвигающуюся неизбежность, заканчивали тем, что немножко сходили с ума. И все же к депрессии вела не столько зимняя тьма, сколько постоянное напряжение от противоестественно перевернутой жизни.
А была ли у нее «нормальная» жизнь? Каждое утро начиналось одинаково: встать раньше всех, приготовить завтрак, завернуть каждому ленч. Повесить на просушку выстиранное белье, одеться, отвести Нобуки в сад. И все бегом, второпях, поглядывая на часы — только бы успеть, только бы не опоздать. Работа в офисе, работа дома. У нее никогда не было времени почитать газету, не говоря уже о книге. Она никогда не высыпалась — заботы, заботы, заботы… В редкие выходные — бесконечная стирка и уборка. Такой была «нормальная» жизнь, свободная от одиночества и чувства вины.
Она не испытывала ни малейшего желания возвращаться к той жизни и вовсе не стремилась как-то менять нынешнюю. Если перевернуть согревшийся на солнце камень, под ним обнаружится сырая, стылая земля; вот в эту землю и зарылась Масако. Да, там холодно, да, туда не заглядывает солнце, но для окопавшегося там жучка это знакомый, тихий, уютный мирок.
Масако закрыла глаза. Из-за постоянного недосыпания она не успевала восстановить силы, и тело от годами накапливавшейся в нем усталости становилось все тяжелее и тяжелее. В конце концов сознание отключилось, и она, словно увлекаемая силой гравитации, соскользнула в сон.
Лифт шел вниз. Она стояла в тесной кабине, глядя прямо перед собой на знакомую бледно-зеленую обшивку, испещренную вмятинами от острых углов тележек, которыми в кредитном союзе пользовались для перевозки наличных внутри здания. Масако самой много раз приходилось выгружать из этих тележек увесистые мешочки с монетами. Кабина остановилась на втором этаже, где находился финансовый отдел, место ее прежней работы, Две половинки двери разошлись в стороны, и она выглянула в пустой темный коридор. Все осталось по-прежнему, все было настолько знакомо, что ей ничего не стоило бы найти дорогу с закрытыми глазами, но сейчас делать ей здесь было нечего.
Едва она нажала кнопку, чтобы закрыть двери, как в кабину проскользнул какой-то мужчина. Это был Кэндзи, которого она считала мертвым. Дышать вдруг стало трудно. На нем были серые брюки, белая рубашка и неопределенного цвета галстук — все то, что он носил в тот самый день. Кэндзи вежливо поздоровался с ней и повернулся лицом к двери. Несколько секунд она смотрела на его затылок и шею, покрытую густыми темными волосками, потом в ужасе отпрянула, поймав себя на том, что высматривает на шее оставленные ножом шрамы.
Лифт опускался невероятно медленно, но в конце концов все же достиг первого этажа и остановился. Двери открылись. Кэндзи вышел из кабины и пропал в темноте холла. Масако осталась одна. Чувствуя, как тело покрывается холодным липким потом, она стояла перед дверью и никак не могла решить, последовать ли за ним в непроглядный мрак, или подождать.
