– Убьет он тебя, Ракитин, – глухо произнес Иван глядя мимо Никиты пьяными красными глазами, – не сам, конечно. Наймет кого-нибудь. На хрена ты вообще за это взялся? Книгу о нем… Жизнь замечательного человека… Да кто он такой? Блез Паскаль? Андрей Сахаров? Кто он, чтобы о нем книги писать? Он ведь Нику у тебя увел, подло, хитростью. А ты…
– Она не лошадь, он не цыган, – быстро пробормотал Никита.
Егоров опрокинул в рот еще одну рюмку.
– Брось, Ракитин. У тебя дочь растет. Не лезь ты в это.
– Часть пакета акций издательства принадлежит ему, – задумчиво продолжал Никита. – Астахова на должности главного редактора четыре года… А смешно, в самом деле. Я ведь про Зою Анатольевну не знал ничего. То-то я смотрю, она не огорчилась, что следующий роман у меня задержится месяца на три. Я все думал, кто же в издательстве Гришкин человек? «Есть многое на свете, друг Гораций, что и не снилось нашим мудрецам». Стало быть, гуру Шанли зомбировал доверчивых дурачков, которые хотели поправить здоровье, Астахова своим медицинским дипломом и кандидатской степенью покрывала этого Шанли, а Гришка предоставлял «крышу» им обоим. Зачем? Вряд ли они платили ему больше, чем Мун и Асахара. Скорее всего он пользовался готовой продукцией, то есть людьми, обработанными до скотской покорности. А потом, вероятно, запахло жареным. Гуру Шанли исчез куда-то, Астахова исчезнуть не могла и не хотела. Гришка пристроил ее в издательство. Ну ладно, это пока не важно… Значит, девочка в метро сказала, что Федю подобрали на Белорусском вокзале?
– На Белорусском, – кивнул Иван, – брось, Ракитин, ну пошли ты его подальше, пусть другие про него пишут книги! Другие, только не ты. – С Белорусского поезда идут в западном направлении. Нет, так мы ничего не вычислим. К тому же девочка могла и соврать. Подожди-ка… – он резко поднялся из-за стола, вышел куда-то и вернулся минут через пять, держа в руках несколько фотографий, – посмотри внимательно, ты никогда не видел никого из этих людей?
Иван взял снимки. На них были запечатлены типичные бандиты-"братки". Крепкие тупые физиономии, слишком типичные, чтобы узнать, да еще с пьяных глаз.
– Кажется, нет. А что? Кто они?
– Не важно. А вот этого не встречал? Иван Павлович взглянул сначала мельком и уже сказал «нет», но все-таки стал приглядываться внимательней.
Снимок был нечетким. Снимали, вероятно, сквозь стекло, издалека. На фотографии было двое, мужчина и женщина. Они стояли у машины, светлого новенького «жигуленка».
– Так это вроде Галка, твоя бывшая жена? – неуверенно произнес Егоров, приглядевшись.
– Кто рядом с ней? Пожалуйста, Ваня, смотри внимательней, очень тебя прошу.
– Хорошо, что цветная, – произнес Иван после долгой, мучительной паузы, – иначе ни за что бы не узнал сукина сына. А так, видишь, вспомнил. Рыжие кудри, розовая плешь… Виктюк это. Феликс Михайлович. Частный детектив из агентства ."Гарантия". Ну, того самого, возле которого я впервые встретил Русова… Слушай, откуда это у тебя?
– Не важно.
Егоров был слишком пьян, чтобы заметить, как изменялось у Никиты лицо, как сильно он побледнел и стиснул зубы.
Тогда, месяц назад, Иван Павлович был пьян. А сейчас замерзал и нервничал. К тому же память на лица у него была не блестящей. Иначе физиономия амбала Костика, сопровождавшего Нику, непременно показалась бы ему знакомой. Пусть смутно, но знакомой.
– Костик, ты не слишком усердствуешь? – спросила Ника накачанного мрачного верзилу. – Всему есть предел. Я уверена, мой муж не приказывал устраивать эти шпионские спектакли.
– Это не спектакль, Вероника Сергеевна, – верзила Костик придержал тяжелую стеклянную дверь, пропуская Нику вперед, – если бы я усердствовал, вы меня бы не заметили.
– Ну уж? – усмехнулась Ника.
– Я понимаю, вам это не нравится, но мне придется проводить вас, куда бы вы ни шли.
– Но тебя туда не приглашали, Костик. – Разумеется, нет. Я не собираюсь заходить в квартиру. Посижу на лестнице.
– А откуда ты знаешь, что я иду именно в квартиру? Может, я должна встретиться с кем-то на улице или в кафе?
– Надежда Семеновна Гущина слишком пожилой человек, чтобы вы назначали ей встречу на улице или в кафе.
Они стояли посредине мостовой, на разделительной полосе, ждали, когда загорится зеленый. Машины спереди и сзади шли сплошным потоком. Ника рванула вперед. Взвизгнули тормоза. Костик среагировал моментально, одним прыжком догнал ее, схватил в охапку и водворил назад, на разделительную полосу.
– Извините, Вероника Сергеевна, – сказал он, поднимая с мостовой и заботливо отряхивая ее замшевую кепку, – вы ведете себя неразумно. У меня есть список адресов, по которым вы предположительно можете отправиться перед похоронами. Адрес Надежды Семеновны в том числе. Судя по станции метро, на которой вы вышли, в данный момент вы именно туда направляетесь.
– Слушай, Костик, катись ты, пожалуйста, по какому-нибудь другому адресу, – тихо сказала Ника, – мне правда надоело это. Я сама разберусь с Григорием Петровичем. Никаких претензий с его стороны к тебе не будет. Гарантирую.
Вспыхнул наконец зеленый. Они перешли проспект. Костик достал из-за пазухи радиотелефон и протянул Нике.
– Разбирайтесь.
Она набрала номер и услышала механический голос:
– Абонент временно недоступен… Несколько других номеров, в том числе номер экстренной связи, оказались заняты.
– Вероника Сергеевна, телефончик пусть у вас останется, на всякий случай. Это ведь ваш, вы его опять дома забыли.
– У тебя что, в глазу рентгеновский аппарат? – усмехнулась Ника. – Успел меня насквозь просветить?
– Работа такая.
Ника послушно взяла аппарат и бросила в сумку. Они уже подошли к подъезду.
– Ладно, – произнесла она задумчиво, – в конце концов, это твои личные трудности. Работай дальше. Ты человек подневольный, .Я пробуду здесь минут сорок, не больше. Будь любезен, Костик, подгони машину.
– Как скажете, Вероника Сергеевна.
Она вошла в подъезд, Костик остался на улице.
Надежда Семеновна долго не открывала. Наконец послышалось медленное шарканье, щелкнул замок.
– Проходи, обувь можешь не снимать, – сказала старушка, не глядя на Нику, – учти, я плохо себя чувствую, поэтому долго говорить с тобой не смогу. Да и не о чем нам разговаривать. Ты пришла, чтобы выразить мне теплые соболезнования?
Ника достала из сумки баночку черной икры, поставила на коридорную тумбу, потом сняла кепку и куртку.
– Нет, не соболезнование, – сказала она тихо, – мне надо просто поговорить с вами.
– Это что? Убери сейчас же! – повысила голос Надежда Семеновна, взглянув на банку икры с такой ненавистью, словно это была дохлая крыса.
– Простите, я не могла прийти с пустыми руками. Цветы в данном случае как-то некстати, конфеты шоколадные вам нельзя, а икра – вещь вкусная и полезная…
– От тебя мне ничего не вкусно и не полезно, – проворчала Надежда Семеновна, – проходи, не маячь в прихожей. И не думай, что я буду – как там в Дон Жуане"? «Кудри наклонять и плакать» вместе с тобой. Ты для этого не лучшая компания.
– Я понимаю, – кивнула Ника и прошла в комнату, – я только пару вопросов вам задам и сразу уйду. Покурить можно?
– Кури, – разрешила Надежда Семеновна, – но не в комнате. На кухне.
Сигареты остались в сумке. Ника вернулась в прихожую. Доставая пачку, выронила радиотелефон и застыла на несколько секунд, уставившись на маленький аппарат в черном кожаном футлярчике. Нет, ничего особенного она не заметила. Просто вспомнила, как заботливый Костик попросил ее оставить у себя радиотелефон, когда она сидела в ресторане с Петей Лукьяновым. Они выходили из ресторана, Ника машинально бросила его в сумку. В эту самую сумку. А потом его там не оказалось. Ну правильно, если бы он был там, Костик не стал бы опять его вручать ей «на всякий случай».
– А вот это совсем уж не для меня задачки, – пробормотала Ника себе под нос, – не справлюсь я. Там ведь надо какие-то проводки найти или что-то типа пуговицы.
Недолго думая она открыла входную дверь, выбежала на лестницу, спустилась на один пролет вниз и аккуратно положила сотовый телефон на загаженный подоконник.
– Ты куда бегала? – спросила Надежда Семеновна.
– Зажигалку на лестнице выронила, – объяснила Ника, – вот, нашла, – она раскрыла ладонь и показала Надежде Семеновне маленькую плоскую ронсоновскую зажигалку.
– Серебряная? – поинтересовалась старушка с презрительным прищуром. – Успела полюбить красивые дорогие вещицы, госпожа губернаторша?
Ника пропустила колкость мимо ушей, прошла в кухню, закурила.
– Сядь, не стой столбом, – сказала Надежда Семеновна, – выглядишь плохо. Бледная, глаза красные. До сих пор совсем не красишься? Или смыла краску в честь траура?
