Зазвонил телефон. На проводе был Клинт Пирсал.
— Старлинг, вы угрожали Мейсону Вергеру по телефону?
— Никогда. Клянусь.
— Он заявляет, что вы это делали. Пригласил к себе шерифа, чтобы тот осмотрел дом и прилегающую территорию. Местные власти сейчас находятся там. Никакого ордера на обыск нет и не предвидится. Мы не обнаружили свидетелей похищения. Вы — единственная.
— Там был белый «линкольн», с пожилой парой в нем. Мистер Пирсал, вы не пробовали проверить все покупки, сделанные в «Сейфвей» перед самым похищением? В случае оплаты по кредитным картам, на слипах указывается время.
— Мы займемся этим, но для…
— …для этого потребуется время, — закончила за него Старлинг.
— Старлинг…
— Да, сэр?
— Строго между нами. Я буду держать вас в курсе дела, в его самой важной части. Но прошу помнить, что вы, будучи отстраненной от дел, уже не являетесь сотрудником правоохранительных органов и не имеете права на получение информации. Вы теперь у нас — Джон-Пошел-Вон.
— Да, сэр. Знаю.
На что мы смотрим, когда принимаем решение? Наша культура не относится к культурам, сияющим отраженным светом, и мы не обращаем взгляд горе. Как правило, мы принимаем самые важные решения, либо уставясь в линолеум пола казенных помещений, либо в комнате, в углу которой несет свою обычную чушь телевизор.
Старлинг в поисках ответа на пока неизвестный ей вопрос прошла на половину Арделии Мэпп, где, как всегда, царил идеальный порядок. Там она первым делом взглянула на фотографию маленькой несгибаемой и суровой бабушки — изобретательницы знаменитого чая. После этого Старлинг перевела взгляд на заключенный в рамку страховой полис все той же бабушки. Часть дома, в которой жила Арделия Мэпп, выглядела именно так, как должна выглядеть обитель Арделии Мэпп.
Старлинг вернулась к себе. Ее жилище казалось вообще необитаемым. Что она могла повесить на стену? Разве что диплом об окончании Академии ФБР. У нее не сохранилось ни одной родительской фотографии. Девочка жила без родителей очень долго, и их образ остался лишь в ее памяти. Иногда, уловив какой-то запах, услышав обрывок разговора или ласково произнесенные слова, она, казалось, вновь чувствовала прикосновение родительских рук. Но больше всего родители проявлялись в представлениях их дочери о добре и зле.
Кто она, наконец, черт побери?! Неужели так никто и не поймет ее сущности?
Вы, Клэрис, воительница. Человек может быть сильным ровно настолько, насколько хочет этого.
Старлинг вполне понимала желание Мейсона убить Ганнибала Лектера. Если бы Мейсон прикончил его сам или даже нанял кого-нибудь, она выдержала бы. У него на это имелись достаточные основания.
Однако ей была совершенно невыносима мысль о тех муках, которые перед смертью придется претерпеть доктору Лектеру. Думая об этом, она страдала так, как страдала много лет назад, когда убивали ягнят и лошадей.
Вы, Клэрис, воительница.
Не менее гнусно и то, что Мейсон творит все это при молчаливом согласии людей, которые давали клятву хранить закон. Таков, видимо, мир;
Нет, там, где она способна что-то сделать, мир будет иным.
Очутившись, сама не зная как, на табурете у открытого стенного шкафа, она протянула руку к верхней полке.
Старлинг слезла с табурета, держа в руках шкатулку Джона Бригема, которую ей еще осенью отдал его адвокат.
В традиционном ритуале передачи личного оружия павшего бойца оставшемуся в живых соратнику есть нечто мистическое. И мистика эта в том, что система ценностей ушедшего из жизни продолжает свое существование, побеждая саму смерть.
Люди, живущие в то время, когда их безопасность обеспечивают другие, понять это не способны.
Шкатулка, в которой хранилось оружие Бригема, сама по себе была ценным подарком. Видимо, он приобрел ее на востоке в то время, когда служил в морской пехоте. Ларец черного дерева с инкрустированной перламутром крышкой. Оружие являло собой отражение сущности самого Джона Бригема. Побывавшее во многих переделках, однако находящееся в отменном состоянии и безукоризненно вычищенное. Вооружение состояло из «кольта» сорок пятого калибра и из пистолета с укороченным стволом типа «сафари» того же калибра. Это оружие предназначалось для скрытого ношения. Кроме того, в шкатулке оказался кинжал с зазубренным с одной стороны лезвием. Ножны у Старлинг имелись свои. Старый значок агента ФБР, которым когда-то был Бригем, был прикреплен к пластинке из черного дерева. Значок с последнего места службы Джона просто валялся на дне шкатулки.
Старлинг сняла с пластинки и сунула в карман значок ФБР. «Кольт» отправился в кобуру на бедре под прикрытие длинного жакета.
Короткоствольный «сафари» был прикреплен к одной лодыжке, а кинжал к другой. Затем она вынула диплом из рамки и, сложив, положила в карман. В темноте и неразберихе кто-нибудь сможет принять его за ордер на арест или обыск. Складывая хрустящую твердую бумагу, Старлинг вдруг поняла, что с ней происходит нечто необычное, и это ее почему-то обрадовало.
Еще три минуты ушло на работу с компьютером. Из сайта «Мэпквест» в Интернете она извлекла и вывела на принтер подробную карту фермы «Мускусная крыса» и прилегающего к ней лесного заповедника. Некоторое время она изучала мясное королевство Вергеров, обводя пальцем его границы.
Струя газа, вырвавшаяся из выхлопных труб, прижала к земле сухую траву, и «мустанг» резко рванулся с места. Старлинг отправилась нанести визит Мейсону Вергеру.
Тишина на ферме «Мускусная крыса» напоминала ту тишину, которая когда-то в прошлом воцарялась в День отдохновения. Возбужденный Мейсон был безмерно горд тем, что сумел довести задуманное дело до конца. В глубине души он считал свое достижение столь же эпохальным, как открытие радия.
Из всех своих школьных учебников Мейсон лучше всего усвоил иллюстрированный курс естественных наук. Дело в том, что это была единственная книга, большой формат которой позволял ему мастурбировать прямо в классе. Предаваясь этому занятию, он частенько рассматривал фотографию мадам Кюри. Сейчас он вспомнил о том, сколько тонн урановой смолки ей пришлось переработать, чтобы получить совсем немного радия. Труд этой женщины во многом напоминал те усилия, которые ему пришлось приложить для достижения цели.
В воображении Мейсона доктор Лектер рисовался конечным продуктом многотрудных исследований и огромных затрат. Ганнибал Лектер был для Мейсона тем же самым, что и светящаяся в темноте пробирка для мадам Кюри. Он представлял, как свиньи, сожрав доктора, отправятся спать в лес, а их набитые животы будут светиться словно электрические лампочки.
Был вечер пятницы. Почти стемнело. Обслуживающие ферму рабочие уехали. Никто из них не мог видеть микроавтобуса, поскольку тот прибыл не через главные ворота, а по служебной дороге через лес. Шериф и его команда, завершив поверхностный досмотр, отбыли задолго до того, как пленника доставили в амбар. Теперь главный въезд находился под надежной охраной, а на ферме из всего персонала остались лишь наиболее доверенные люди.
Корделл находился на своем посту в игровой комнате — его сменщица должна была прибыть в полночь. Марго и Мольи, со значком, который он нацепил, дабы заморочить голову шерифа, были рядом с Мейсоном, а банда профессиональных похитителей хлопотала в амбаре.
К вечеру воскресенья все закончится. Улики либо сгорят в огне, либо переварятся в желудках шестнадцати свиней. Мейсон подумал о том, что было бы недурно попотчевать и гигантского угря каким-нибудь деликатесом. Носом доктора Лектера, например. Затем много, много лет Мейсон сможет любоваться тем, как злобная, хищная живая лента выписывает свою вечную восьмерку. Этот знак бесконечности будет постоянно говорить ему о том, что доктор Лектер мертв, и мертв навсегда.
Однако Мейсону было известно, насколько опасно получить все, что желаешь. Что станет он делать после того, как убьет доктора Лектера? Можно, конечно, разрушать приютившие чужих детей семьи, можно мучить самих детей и пить мартини с их слезами. Но в чем он найдет подлинное, непреходящее развлечение?
Ну разве не глупо отравлять этот восхитительный час триумфа страхами о будущем? Он подождал, когда тонкая струйка жидкости обмоет его единственный глаз. Как только линза над глазным яблоком прояснилась, Мейсон дунул в трубку, включающую монитор. Как славно, что в любое время, как только пожелает, он может посмотреть на свой бесценный приз…
От горна тянет запахом раскаленных угольев, а воздух в помещении, где хранится упряжь, пропитан застойным духом животных и людей. Багровые отсветы пляшут на длинном лошадином черепе, безмозглом, как сама Судьба, взирающая на мир зашоренными глазами.
Хрипло свистят, выдыхая воздух, кузнечные меха, уголья в горне светлеют и вспыхивают, а раскаленная докрасна железная полоса в руках Карло разогревается еще сильнее.
