Нам нужно было вернуться на кухню, чтобы я мог промыть ее раны и, по возможности, обработать их. Я взял ее за руку и сделал поспешный шаг ко входу, и моя нога как раз шагнула во все еще открытую колодезную шахту, которая недавно поглотила старого фон Туна.
Моя нога шагнула в пустоту, и я вскрикнул от ужаса. На протяжении одного бесконечного мгновения я пытался сохранить равновесие, дико взмахивая руками. Тут и моя левая нога, вследствие общей слабости, которую я все еще испытывал, задрожала и потеряла свою опору, и я рухнул в уходящую в глубину на многие метры смертельную дыру.
Часто говорят, что жизнь коротка. Но бывают ситуации, когда понимаешь, что это вовсе не так. Множество картин, которые проскочили перед моим внутренним взором, словно экранизированная биография моей персоны, когда я, лишившись опоры, всего какое-то мгновение балансировал на краю дыры и прощался с жизнью, давным-давно были забыты или вытеснены благодаря моему особенному таланту вытеснения. Прекрасные, грустные или просто нейтральные картины и впечатления со дней моего раннего детства до сегодняшнего дня вдруг обрушились на меня и ясно показали мне, что я гораздо больше пережил и перечувствовал, чем я осознавал раньше, и что я, собственно говоря, был намного старше, чем чувствовал.
И все-таки я был не готов проститься с жизнью. В отчаянной надежде нащупать что-нибудь, за что я мог бы схватиться, чтобы задержать мое, без сомнения, смертельное падение, я бесцельно схватился за темноту (очень странно, что в столь короткое время можно было думать, чувствовать и ощущать, но это действительно происходило, во мне пробудилась надежда, когда до меня донесся отчаянный крик Юдифи и эхом отозвался в шахте, заставив вибрировать мои барабанные перепонки) и нащупал что-то. Моя левая нога зацепилась за одну из ржавых скоб, которые были вделаны в каменную кладку. Боль от сильного рывка пронзила мою руку, когда я со всей силой, на какую только был способен, затормозил. На какое-то мгновение мне показалось, что я просто вырву руку сильным толчком от моего собственного веса, так что вся боль и все старания окажутся просто напрасными. Когда-нибудь мой наполовину разложившийся, изувеченный труп извлекли бы из шахты и начали бы срочно фотографировать для какого-нибудь сомнительного Интернет-сайта, пока части, на которые я развалился, не будут преданы захоронению в урне. Но я не вывернул плечо, а мои связки и сухожилия выдержали внезапную нагрузку, так что я только несколько мгновений барахтался ногами в пустоте, пока другой рукой искал опору на нижней скобе. Наконец я смог зацепиться, подтянуться и облокотиться верхней частью своего тела о край шахты.
Юдифь свалилась животом в огромную лужу, которая разлилась на весь двор, а на этом месте водопадом лилась прямо на меня, не давая дышать. Она схватила меня за плечи, чтобы за мою футболку вытащить меня наверх. Я оперся ногами о какие-то скобы и последним, сильным рывком перекинулся наконец через край, пока ржавая скоба не отдала богу душу. Она отломилась, стукнулась о стену и полетела вниз, в шахту. Тяжело дыша и совершенно обессиленный, я упал перед Юдифью на твердую, залитую водой мостовую.
— Ты проклятый, тупой простофиля! — всхлипнула Юдифь через некоторое время со смесью облегчения и еще не исчезнувшего ужаса. Она медленно поднялась на ноги, помогла мне встать и отвела меня на шаг от колодезной шахты. — Ты для этого только что спас мне жизнь, чтобы я могла увидеть, как ты гибнешь? Ты не должен больше в этом замке ужасов оставлять меня одну. Да еще с этой сумасшедшей там, сзади. — Она кивком показала на Элен, которая хладнокровно наблюдала за случившимся с расстояния всего нескольких метров, с того самого места, где мы ее оставили, посередине двора.
Я слегка улыбнулся и поцеловал ее в губы.
— Никогда, — твердо сказал я. — Не могу же я где-то оставить одну самую красивую женщину в мире. — Должно быть, не такой уж я неисправимый лгун, как я думал всю мою жизнь, по меньшей мере, хотя и было темно, мне показалось, что я все же заметил, как покраснели ее щеки. — Вообще-то я хотел взять тебя с собой, когда падал в шахту, просто ты выпустила мою руку, — с судорожной улыбкой добавил я.
— Придурок! — с вымученной улыбкой Юдифь ткнула меня в бок и потащила ко входной двери, мы взошли по ступеням в вестибюль. Добравшись туда, она вдруг остановилась и приложила указательный палец к губам. — Ты слышишь? — прошептала она, становясь вдруг совершенно серьезной.
Я прислушался и тоже услышал это. Из кухни к нам доносился тихий, жалобный плач изнемогающего человека. Я бросил на Юдифь испуганный взгляд, схватил зажигалку, которую она как раз вынула из кармана, быстро прошел через вестибюль и зажег ее, когда подошел к кухне.
— Оставь меня, — услышал я слабый, обессиленный шепот Карла, однако его в первый момент никак не мог увидеть. — Я не с ними. Пожалуйста, оставь меня!
Испугавшись, я внимательно осмотрелся в едва освещенном огнем моей зажигалки помещении и, наконец, заметил две фигуры на противоположной стороне. Эд, казалось, уснул. Наклонив голову набок, он сидел на пластиковом стуле, обмякнув и свесив руки, а Карл в нескольких шагах от него стоял на коленях перед обычным кухонным столом, закрыв обеими руками низко опущенную голову. Быстрыми шагами я подскочил к нему и протянул руку, чтобы помочь ему встать, но хозяин гостиницы нагнулся еще ниже, как еж, который выставляет острые иглы на спине, когда хочет защититься от чего-то или кого-то, чего он очень боится. Я обернулся, взглянул назад в надежде, что за мной на кухню вошла Юдифь. Я надеялся, что ситуацию можно будет разрешить, если проявить немного женской чуткости. Но, должно быть, Юдифь осталась в вестибюле, во всяком случае, здесь ее не было, и я, таким образом, был один на один перед сложной задачей успокоить взрослого мужчину, который, в сущности, годится мне в отцы.
— Отпустите меня, о, пожалуйста, отпустите меня, — скулил Карл сдавленным голосом, не глядя на меня. Казалось, он меня не узнал, возможно, он вообще не воспринимал окружающую реальность, а находился со времени обвала в шоковом состоянии, и его обезумевшее сознание переместило его в другую реальность. — Я все для вас сделаю, все, что вы пожелаете, — жалобно стонал он хриплым, но при этом очень пронзительным голосом. — Я заявлю на себя в полицию, в связи с нацистским золотом, я все сделаю… только пожалуйста, не оставляйте меня одного.
— Карл? — я перебил его хаотичный, бессвязный набор слов и осторожно дотронулся до его плеча. — Это всего лишь я, Франк. Что случилось? Вы ранены?
Хозяин гостиницы вздрогнул, а потом взглянул на меня расширенными от страха глазами, Его лицо было бело как стена. Струйки высохшей крови тянулись через все его землистого цвета лицо, вся верхняя часть его тела и руки тоже были выпачканы огромным количеством крови. Я испустил испуганный крик и инстинктивно отшатнулся от него. При этом я наступил на что-то маленькое, что лежал на полу, и оно звякнуло, шаркнув об пол.
Кинжал Наполы!
Мое сердце внезапно замерло в груди, я испуганно смотрел на оружие, лежащее на пластиковом покрытии пола, которое угрожающе блестело в свете моей зажигалки. Кто, черт возьми, принес этот кинжал сюда? Он крепко сидел в спине Стефана, и я точно знаю это, потому что я прикрыл Стефана вместе с кинжалом брезентом, и только после этого я ушел из прихожей и вернулся к остальным. Кто взял его оттуда и кто так сильно ранил им Карла?
Тут я заметил какое-то логическое несоответствие в моих рассуждениях. Я видел, что хозяин гостиницы был весь перепачкан кровью, целой кучей крови, если точнее. Но я не заметил на нем ни одного ранения, из которого могло бы вытечь столько крови.
И тут я взглянул, в страхе увидеть самое худшее, в направлении Эда, которого я принял за спящего, чтобы повнимательнее его рассмотреть. Но худшее, которого я так боялся, было ничто по сравнению с тем, что я увидел, когда поднес к нему на вытянутой руке слабое пламя зажигалки.
Эд без движений полулежал на садовом кресле, но его глаза были широко раскрыты. Его рот был открыт, густая, темная кровь стекала по губам, капала на рубашку, образуя ужасное пятно, размером почти до пояса. Кожа, в тех местах, где она не была испачкана кровью, приобрела серо-желтый цвет. Кто-то перерезал ему горло и вырезал на лбу свастику.
Это было уже слишком для меня. Внезапно все вокруг меня начало вращаться. Я уронил зажигалку и, едва держась на ногах от слабости, задыхаясь, склонился над раковиной. Там дрожащей рукой я открыл кран, надеясь, что холодная вода остановит рвотный позыв и успокоит тошноту, но это не помогло. Стресс прошедшего дня, смерть адвоката, убийство Стефана, обвал, падение в шахту, постоянные приступы мигрени, два обморока, безумные истории, видения, фантазии, эмоциональные перегрузки — все это давно уже превысило предел того, что я мог вынести, и уже приближалось к той точке, когда отказывают тело и душа. Я чувствовал, что я не далек от того, чтобы впасть в кому, из которой я уже никогда не вернусь, чтобы защитить себя от всего того, что эта жизнь — эта проклятая ночь! — еще могла мне преподнести. В моем желудке начались сильные спазмы. Меня вырвало в раковину, и я мешком плюхнулся на задрожавшие колени.
