— Вы так любите упоминать Гамильтона, — сказал Чарльз Коннолли, журналист и писатель, также известный как Руфус Кинг, — а он, между прочим, специально подчеркивал, что нельзя извлекать выгоду из политических решений, в которых принимал участие. И неоднократно отказывался от земель в Огайо и в долине Миссури, на которых мог бы невероятно разбогатеть.
— Но именно благодаря ему мы встали на каменистый путь, когда освободились от мерзавца, угрожавшего Договору Джея. Так что не надо мне читать нравоучения по поводу Гамильтона. Он не был святым — волочился за каждой юбкой. «У этого мужчины вырабатывалось столько гормонов, что удовлетворить его не смог бы целый публичный дом». Если не ошибаюсь, это цитата из вашей книги, Чарли. — Джаклин рывком отодвинул стул и поднялся. — Я тоже читал протоколы. Идите и скажите то, что говорите мне, Джону Рокфеллеру и «Стандард ойл», Командору Вандербильту с его железными дорогами. Они все когда-то занимали мое кресло. Идите и скажите это Авереллу Гарриману и его соратникам. Они все разбогатели на решениях, которые принимались вот здесь. Главное дело Америки — это бизнес. Так сказал один мудрый человек до меня.[6]
— Тогда было другое время, — возразил Гордон Рэмзер. — Не такое открытое. Мы не можем себе позволить особенно пристальное внимание.
Джаклин положил руку на спинку кресла.
— К чему вы клоните?
— Просто следите за тем, как себя ведете, — настаивал Рэмзер. — Мы не можем рисковать, чтобы из-за ваших действий основополагающие идеи клуба оказались дискредитированы. Благо нации должно стоять на первом месте. Не забывайте об этом.
— Обязательно передам ваши слова Хью Фицджеральду. Он решил отдать нам свой голос, и теперь законопроект о стратегических базах пройдет. Базы пополнят в течение полугода, и мы сможем осуществлять свои планы: нести свет демократии в эту забытую Богом пустыню.
— Примите мои поздравления, — сказал Рэмзер.
Его поддержали несколько других голосов, но Джаклину их хор показался неискренним. Он заметил отведенные взгляды, сдержанные выражения лиц. Видно, они опять успели пошептаться у него за спиной. И он знал почему: он слишком прямолинеен, слишком дерзок для них. Только у него хватало духу называть вещи своими именами. И ни один из этих двуличных негодяев не осмелился посмотреть ему в глаза. Они так долго гребли лопатой дерьмо, что даже полюбили этот запах.
Джаклин прочистил горло.
— Мы, кажется, говорили о сенаторе Маккой. Пора заканчивать с этим делом. У меня есть одна разработка нашей английской дочерней компании по заказу военной разведки…
— Простите, Джей-Джей, но мы как будто еще не проголосовали, чтобы принять окончательное решение, — перебил его председатель Верховного суда Логсдон.
— Не проголосовали? Да мы всё решили еще прошлой ночью. Гордон взялся поговорить с ней в последний раз, и она отказалась. У нас связаны руки: президент всегда входил в Комитет. Если она не захотела нас понять, пусть пеняет на себя. Видит Бог, нам без нее будет только лучше.
— Нет! — произнес Чарльз Коннолли, и его восклицание эхом разнеслось по комнате.
— Что «нет»? — спросил Джаклин.
— Так нельзя. Она президент. Ее выбрал народ. Это неправильно.
Джаклин поднялся с кресла и прошел вдоль стола.
— С каких это пор нас интересует мнение народа? Этот Комитет создавался, чтобы регулировать волю народа. И помешать ему развалить страну.
— Да, но не для того, чтобы убивать президента, — ответил Коннолли.
— Вы так говорите, словно боитесь, что лишитесь своего спецпропуска в Белый дом. Маккой что, уже пообещала раздвинуть шторы и предоставить вам информацию из первых рук о том, как она спасает страну от «нового Вьетнама»? Так, Чарли? Собираете материал для новой книги?
— Неужели вы не понимаете? — продолжил Коннолли. — Любая власть, на которую мы претендуем, поддерживается именно присутствием президента. Без него… или нее… мы не патриоты. Мы — заговорщики. — Он бросил на Джаклина уничижительный взгляд. — Обычная свора дельцов, которые только и высматривают, как бы урвать побольше за счет страны.
— Чушь! — произнес Джаклин.
— Да ну? Народ считает, что президент должен предпринимать необходимые шаги, и в то же время прекрасно понимает, что есть случаи, когда президент не может или даже не должен советоваться с ним. В этом и заключается его доверие к президенту, а в случае Комитета — подтверждается законность наших действий. Гамильтон никогда бы не создал такой клуб без Вашингтона.
— И черт бы с ним! — огрызнулся Джаклин. — Он умер двести лет назад.
— Но идеи-то его до сих пор живы! — крикнул в ответ Коннолли.
— Наш клуб перерос отдельную личность, — заявил Джаклин. — И мне наплевать, президент это или не президент. Мы несем ответственность перед нацией. У нас есть история. Если вы спросите меня, так я вам скажу: страна практически принадлежит нам. Мы дали взятку этому лягушатнику Талейрану, и благодаря «Луизианской покупке» наша территория увеличилась почти вдвое. Мы уговорили старину Дюпона помочь гарантировать заем, которым оплатили эту сделку. Чья была идея шантажировать русского царя с тем, чтобы он продал нам Аляску по три цента за акр? Именно с нашей подачи все крупные земельные приобретения в истории этой страны прошли на ура. Вы говорите, нам нужен президент! А я заявляю вам: мы и есть этот президент. И Белый дом находится именно здесь.
— Замолчите, Джей-Джей! — произнес председатель Верховного суда Логсдон. — Вы зашли слишком далеко.
— Нет такого места «слишком далеко»! — ответил Джаклин, раздраженно отмахнувшись.
— А что скажут остальные? — спросил Рэмзер. — Вы тоже передумали?
Несколько секунд в комнате стояла полная тишина. Было слышно только тиканье корабельных часов Джона Пола Джонса. Джаклин мерил шагами комнату, как капитан окруженного корабля.
— Ну, давайте, Фон Аркс, — сказал он, касаясь плеча директора ФБР. — Вы же знаете, как поступить правильно.
Фон Аркс неохотно кивнул.
— Простите, Джей-Джей, но я вынужден согласиться с Чарли, — ответил он. — Это преступление. Надо дать Маккой шанс прийти к нам. Пребывание на посту президента изменит ее взгляды.
— Я тоже согласен, — сказал Логсдон, — надо дать даме время осмотреться.
— А вы? — спросил Джаклин, обращаясь к президенту Гордону Рэмзеру.
— Мое мнение не имеет значения. Уже есть три голоса против. Принимая решение о мерах такого рода, требуется, чтобы «за» были все.
— Да мало ли что требуется! Каково ваше мнение о том, как нам следует поступить?
Рэмзер поднялся с кресла и подошел к Джаклину.
— Джей-Джей, не стоит бежать впереди паровоза, — сказал он. — Теперь, после того как Фицджеральд отдал нам свой голос, спешить некуда. Армии потребуется по крайней мере полгода, прежде чем она сможет снова начать боевые действия. Верховное командование как раз пересматривает и уточняет военные планы. Пусть все успокоится. Как правильно заметил председатель Верховного суда, надо дать даме немного времени, — рассмеялся он, пытаясь смягчить конфликт. — Она еще не представляет, за что взялась.
Джаклин выдавил улыбку, присоединяясь к смеху других. Но нервы его были натянуты до предела. Гордон Рэмзер прав. Она еще не представляет.
Они вышли из дома, спустились по маленькой лестнице и направились по гравиевой дорожке, которую окаймляла аккуратно подстриженная живая изгородь. Дорожка привела в подлесок, вскоре превратившийся в настоящий лес, таящий в себе почти первобытную угрозу. Густые ветки над головой удерживали снег, позволяя падать на землю только большим снежным комьям. Вокруг стояла непроглядная тьма.
— Не останавливаться! — приказал Волк.
Болден, в свободной, расстегнутой до пояса рубашке и испачканной кровью куртке, кем-то накинутой ему на плечи, побрел вперед. Разодранная грудь горела, ужасная рана больно тянула там, где запеклась кровь. Когда ее касался холодный воздух или снежинки, на глазах выступали слезы.
Он оглянулся. Кроме Волка и Ирландца, был еще третий охранник. Где-то впереди, слева, кажется, сверкнула пара красных огоньков, и снова стало темно. «Стоп-сигналы», — промелькнула в голове догадка. Другие тоже их видели. Равнодушие охранников лишило его последней надежды: это приехал его катафалк.
Они с Дженни провели наедине всего несколько минут — просто сидели, взявшись за руки, и по очереди рассказывали друг другу все, что удалось узнать: про взятки правительственным чиновникам, которые раздавала компания «Джефферсон партнерс», про Джаклина и Клуб патриотов. Но большую часть времени они говорили о ребенке.
Дженни сказала: «Я уверена, будет мальчик», и Болден предложил назвать его Джеком — ему всегда нравилось это имя — и воспитывать его в Коста-Рике или где-нибудь на Фиджи. В общем, там, где тепло и подальше от Штатов. После небольшого спора он согласился на Коннектикут или север Нью-Джерси. Дом на воде в Гринвиче сулил заманчивую перспективу. Джек мог бы научиться ходить под парусом. Сначала Том научился бы сам, затем стал бы учить сына. Оба родителя хотели, чтобы Джек ходил в обычную школу. Дженни сказала, что хорошо бы учить его играть на пианино, а Томас добавил — и баскетболу.
