свадебная фотография, и на ней молодой, почти мальчик еще, Артур и улыбающаяся розовощекая девица в фате. Под ней в подписи без знаков препинания и заглавных букв одна строчка: «а я говорила что карма тебя догонит».
Матвей чувствует, как у него пересыхает во рту. Дед за спиной продолжает что-то говорить, сестра вкатывает в палату тележку с лекарствами и провозглашает, что скоро вечерний осмотр, но он не слушает, накрывается одеялом с головой и печатает. Когда ему приходит ответ, на часах три утра, и от яркого света экрана у него тут же начинает саднить глаза. «Артур Гончаров женился на моей лучшей подруге, а через полгода она сошла с ума и умерла. Ему досталась ее квартира, куда тут же переехала его любовница. Об этом знал весь город, но ему ничего не было. А сейчас ему досталось по справедливости. Гори он в аду!»
Матвей откладывает телефон, закрывает глаза и несколько минут лежит в темноте абсолютно неподвижно, вслушиваясь в храп деда и еле доносящееся дыхание мальчика. Потом он открывает сообщение, перечитывает его заново и набирает ответ: «А есть фотография его любовницы?» Через мгновение на экране загорается новое оповещение.
* * *
Катя навещает его регулярно с того самого дня, как он ей написал. Точнее, с той самой ночи. Вот и сейчас, когда он открывает глаза на седьмой день, день выписки, возле его кровати на стуле лежит чистая одежда, а из коридора слышится ее голос.
После выписки Катя везет его к себе. Он пытается напоказ воспротивиться ей, объяснить, что совсем не хочет быть обязанным, но, когда она спрашивает его, есть ли ему куда идти, он нарочно медлит с ответом, и она принимает это за согласие. А он не возражает. Конечно, он уже бывал в ее квартире, он ночевал здесь, спал с ней, но сейчас все по-другому. Поэтому он смотрит на Катю исподлобья, пока она расстилает на узеньком продавленном диване простыни в мелкий розовый цветочек.
— Если, конечно, ты настаиваешь на том, что тебе будет нормально на жестком и ты не хочешь спать на моей кровати? — спрашивает она, поймав его взгляд. — Или дело в рисунке? Перестелить? У меня есть голубое, без цветов.
— Кать, все нормально, правда, я просто задумался, и все.
Она смотрит на него с сомнением, потом подхватывает уголки одеяла сквозь ткань и трясет в воздухе, так что в лучах солнца закручиваются вокруг своей оси мириады пылинок.
— Все еще не хочешь рассказать мне, кто тебя так порезал?
Он качает головой.
— А как насчет того, где ты пропадал столько времени?
Матвей подхватывает одеяло за два других угла и смотрит на нее поверх полотна розовых цветов, сквозь пылинки, не произнося ни слова.
— Ладно, я не буду к тебе приставать. Ложись. Отдыхай. Можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь.
Она опускает одеяло на диван, оно ложится крупными круглыми складками. Катя смотрит на него еще несколько секунд, потом обувается, снимает с вешалки сумку и пальто и подходит к двери.
Когда она наконец уходит на работу, он направляется прямиком к белой, как льдина, громадине дешевого икеевского комода в углу. Шесть ящиков. Он выдвигает их по очереди. В первом ее белье, в сваленном в беспорядке кружеве он замечает темно-коричневый лифчик, тот, в котором она была, когда он приходил сюда в первый раз. От его вида у него во рту появляется кисло-горький вкус желчи.
Во всех остальных ящиках тоже тряпки, стопки и стопки разноцветных футболок, маек, пижам. Ему хочется вытряхнуть все это на пол, растоптать, поджечь, но сейчас не время для отчаянных жестов. Ему нужно что-то, что он сможет принести и показать адвокату, какая-то вещь, материальная, настоящая. Но ни в комоде, ни в других шкафах ничего нет. Он проверяет на кухне, под кроватью, даже в ванной — снова ничего. Проблема в том, что он не знает, что ему искать, да и сможет ли он это найти. Ведь если Артур и Катя те, кто он думает, если они и правда квартирные аферисты, которые специально и совершенно точно вычислили и нашли Настю, одинокую сломанную девочку из леса, выживающую в огромном злом городе, навряд ли она будет хранить доказательства у себя в доме. Но он продолжает искать, он не может не искать, ему нужна эта связь между ними, железная логика, которую не смогут опровергнуть полицейские, следователи и судьи.
Но в квартире нет ничего, а на улице уже темно, и в прихожей слышится хруст ключа, поворачивающегося в замке.
— Ты не спишь? — звучит мелодичный голос Кати из прихожей.
Он выходит из дверного проема и встает, прислонившись к стене. Она высокая, но ниже его, и веса в ней немного. Интересно, если он выкрутит ей руки за спиной, так, как делали ему тюремные конвоиры, она скажет ему правду?
— А ты румяный! У тебя нет температуры? — Она подходит к нему и кладет ладонь ему на лоб.
Он хочет отшатнуться, но остается стоять прямо. Вот сейчас он может швырнуть ее об стенку, сейчас, в эту минуту, и потребовать рассказать ему правду. Но он только улыбается.
— Я здоров.
— Ну, до этого далеко. — Она проводит ладонью ему по щеке. — Так, я сейчас закажу суши и, пока везут, пойду в душ. Окей?
Он кивает.
Десять минут спустя он находит то, что искал, в ее сумке. Пока в ванной плещется вода, он бесшумно открывает молнию и обшаривает карманы, все, пока не залезает в самый дальний. Там, в тонком пластиковом конверте, пачка документов: ее паспорт, какие-то справки и два свидетельства о рождении, Артур и Екатерина Гончаровы.
* * *
Он хотел бы рассказать обо всем Насте сам, но, конечно, его уже опередил брюхатый следователь. Она встречает его в том самом кабинете, где три недели назад он признавался в убийстве, чтобы спасти ее. Лицо красное, глаза оторопелые, прозрачные от слез.
— Объясни мне, пожалуйста, — говорит она, едва сумев разлепить сухие обескровленные губы. — Объясни мне, что произошло.
И Матвей объясняет, насколько понимает сам, потому что всю правду
