— Стоило тебе верить, — прошептал он тихо. — Какой же я кретин, Призрак. И как я устал.
Радовало, очень радовало и его тоже, что «они просто обсуждали», только вот Таше и этого хватило, чтобы перепугаться, чтобы почувствовать себя брошенной, униженной, бессильной. И он, чёрт возьми, он тоже в этом был виноват.
— Анатолий, ты, Денис, Таша. Раскалённое железо, разговоры об изнасилованиях... От-вет-ствен-ность. Пожалуйста, скажи что-нибудь... что-нибудь ещё такое, во что захочется поверить, — попросил Ворон. — Пожалуйста, Призрак, скажи, что я смогу сдержать эту тупую клятву. Или что любишь меня. Что мы выживем. Что-нибудь... лишь бы не было от себя так паршиво.
— Я тебя люблю, — Алиса чувствовала как вопреки здравому смыслу по телу разливается долгожданное спокойствие, — Мы вывезем. Слышишь? Мы, а не ты. И клятву эту будем держать мы, потому что мне кажется, что не ты один такого мнения. Просто ты сказал вслух.
Она задумалась на секунду и произнесла так давно уже забытое:
— Всё будет хорошо, солнце. И скоро слово "будем" мы от туда вычеркнем.
Ворон зажмурился, проживая это мгновение каждой клеткой уставшего тела. Хотелось, чтобы никогда не заканчивались объятия, голос, тёплые, дурманящие рассудок слова. Будто не в реальности совсем, будто где-то за последней чертой его боли, за горизонтом его жизни они стоят вот так, уже отгоревшие, без проблем и амбициозных целей, а вокруг только обволакивающая темнота вечности.
— Я люблю тебя, Призрак, — выдохнул Ворон. — Ты не представляешь, как я тебя люблю…
— Представляю.
Алиса развернулась к нему, потянулась на встречу губами — мягко, осторожно, стараясь передать то спокойствие, которое внезапной волной на нее накатило. Ворон отвечал на поцелуй и как будто заново вспоминал, как чувствовать. Её губы, её запах, её тело, которое можно прижать ближе, её волосы, в которые можно запустить пальцы.
Камень с души, тянущий на дно, соскользнул, разбился у ног.
— Всё пройдет, — оторвавшись, прошептала она, — В любом случае — всё пройдет, а мы останемся.
И Алиса сама этому верила, убеждалась всё сильнее и улыбалась даже не грустно — просто устало, но искренне.
— Даже если я буду... не достоин тебя? — уточнил Ворон почему-то совсем спокойно, как будто этот страх не преследовал его по пятам уже давно. — Если я стану тебе противен, если разочарую, если всё испорчу и буду виноват... останется это «мы»?
— Останется, — кивнула Алиса и уткнулась ему в грудь, — Дурак. Конечно останется.
Каста взяла его за руку, точно не живого усадила на кровать и опустилась сверху сама, спрятав острые скулы в своих ладонях. Смотрела на него, чуть щурясь, в темноте всё равно различая блеск усталости черных глаз, а потом снова мягко поцеловала. Медленно, осторожно, делясь нежностью и любовью, так сейчас Ворону нужной. Она редко ему говорила об этом — насколько он важен. Подтверждения этому не требовалось, Алиса просто была и просто грела всполохом алого, а сейчас не вспыхнула, то начинала душой разгораться, веская искры.
Революция или нет, главное, что в этом доме собрались самые важные ей люди. Искалеченные, сломанные местами, или стойко выдержавшие удар, но они рядом и Ворон тоже. Дышит, осторожно прижимая ее к себе, целует в ответ и можно даже представить, что в гостиной весело, друзья играют в карты, а она утащила его уединиться, потому что тот стащил с себя футболку.
— Жарко, — объяснял Ворон, ухмылялся в ответ на похотливые огоньки внутри призрачных глаз и делал это всегда как будто специально.
Холодные, как всегда, пальцы провели по линии позвоночника от шеи до края одежды, забрались в волосы, хотели привычно сжать, но вовремя опомнились — оказались снова на шее.
Тёплая, мягкая Алиса, её даже в темноте огненные волосы, нежные касания губ и наглые пальцы. Ворон боялся дышать, чтобы не раздуть вспыхнувшую в глубине искру — стыд был сильнее. Он хотел, по-настоящему хотел опустить руки ниже, подтянуть Касту, упереться... если бы было, чем... прошептать хрипло, предупреждающе: «При-и-израк» — но не мог, мог только отвечать на поцелуй, держать крепко, но не там, и молиться, что дальше дело не зайдёт. Любовь превращалась в пытку, покалывала в сердце. Она говорила: «останется», но понимала ли, насколько всё запущено? Понимала ли, что её парень — уже даже не парень, а опущенное грязное ничтожество, к которому, знай она всё, наверное, не стала бы и прикасаться? Вряд ли. А он слишком боялся её потерять, боялся, что она заберёт с собой, растопчет остатки гордости, и оставит его совсем без света. Даже без того серо-красного мерцающего света в конце туннеля. Ворон всегда дышал ей, смотрел на неё, а теперь этот воздух, этот дух стали для него ядом. Но дышать другими он уже не умел.
— Эй, — чувствуя не привычную робость, Алиса положила руки ему на плечи, — Я знаю, что с тобой сделали. — Слова подбирались тяжело, боялись уколоть. — Не только про ожог. Всё в порядке, солнце. Слышишь? Это ничего не меняет.
Касте следовало сказать об этом и раньше, но она всё никак не решалась, не могла подгадать момента, когда бы он не столь сильно вздрогнул от этих слов, когда рядом кроме никого не было. А если оглянуться, то выходило — с того времени, как Ворон более или менее отошёл от поимки, в мнимости спокойного уединения они остались вдвоём впервые.
— Я всё равно тебя люблю. Я знаю, как это грязно, но услышь меня — я тебя люблю.
Потому что она сама однажды сидела под холодными струями душа, потому что горячей воды не было, обхватив руками содранные коленки и надрывно всхлипывала. Обман, что душ смывает с тебя день или еще что — подобное невозможно оттереть даже самой жёсткой губкой. Невозможно вытравить, только постараться не вспоминать и перешагнуть, поверив, что есть люди, на подобное не способные.
Ворон всё равно вздрогнул, сжал пальцами её талию, взглянул затравленно, тихо прошептал:
— Откуда? — но тут же замолчал, потому что понял сам.
Сначала вспыхнула ненависть. Потом боль. За болью пришло облегчение. «Уже справились. Больше не угрожает.»
Он всё-таки прижал её поближе. Искал слова, но не находил. Оказался безоружен перед уверенным ласковым голосом, честностью и поражающим спокойствием. Если Призрак способна на такое, то он был просто обязан ей соответствовать.
— Я слышу тебя, даже когда тебя нет рядом, — признался Ворон. — Мне никто ещё не давал таких полезных советов. Прости, я должен был сказать сам. А ты... Ты слишком милосердна ко мне. Если бы не сидела у меня на коленях, думал бы, что ты плод моего больного воображения, — усмехнулся невесело, но взгляд на Алису поднял будто даже посветлевший. — Словно вечность не виделись, Призрак. Тебя всегда не хватает.
Он уткнулся лбом ей между ключиц и опустил руки, наконец, вниз, сжал её бёдра. Смог снова дышать — ровно, глубоко, спокойно — запахом её кожи и одежды, запахом Призрака. Родным и горячим. Тем запахом, который всегда примет его, что бы ни случилось. И куда бы он ни попал. Почти. Ворон улыбнулся своим мыслям, а потом и Алисе, когда надышался ей вдоволь. Всё равно было мало, но этого хватало для короткого безмятежного счастья. Его личный наркотик — «красный призрак».
А Алиса улыбалась в ответ, гладила по голове и щурилась. Не желала — вряд ли Ворону нужна была жалость, но была рядом. Продолжала сидеть на коленях, потом заставила его стащить с себя одежду и забраться под одеяло.
Они еще лежали какое-то время молча. Алиса устроила голову на плече, наглыми пальцами выводила узоры на груди, наблюдала за этим из-под полуопущенных ресниц и думала о том, что это, возможно — последняя тихая ночь. Когда умиротворению можно отдаться полностью, ни о чем не думать и выбросить из головы все ненужное.
...Как будто она натянула рубашку из стеснения, что кто-нибудь зайдёт, хотя Каста в лифчике по дому — это даже не из ряда вон, а в порядке вещей. Как будто Ворон только что сжимал запястья, её саму и всё обычно так, что ныло под ложечкой и на глаза вновь просились слёзы. Но не отчаяния, а какой-то тихой, светлой грусти. Алиса не всхлипывала, не плакала. Прогоняла образы двух таких разных, но по одинаковому доброму улыбающихся парней, отправившиеся в бесконечность и хотела, чтобы больше прогонять никого не пришлось. Их и без того осталось девять. Алиса понятия не имела что с ней будет, если исчезнет еще кто-то, но клятвенно обещала, что ни за что больше не будет звонить знакомому.
