Райм начал с того, что вошел в архив «Нью-Йорк таймс» и прочел там короткую заметку о гибели Эндрю Калберта. В ней упоминалось только, что погибший был бизнесменом из Дулута и был убит в центре Нью-Йорка в ходе нападения с целью ограбления. Преступники не задержаны. Никакой дополнительной информации по этому делу газета больше не публиковала.
Райм попросил Тома поставить следственные документы на специальный вращающийся пюпитр перед ним и стал читать их страницу за страницей. Как часто бывает в подобных тупиковых случаях, записи в бумагах делались разными людьми и разным почерком, так как расследование переходило от одного детектива к другому. И чем дальше в прошлое уходило преступление, тем все меньше энергии вкладывалось в работу над его раскрытием. В отчете по осмотру места преступления говорилось, что не было обнаружено практически никаких следов — ни следов ног, ни отпечатков пальцев, ни пустых гильз (смерть наступила от двух выстрелов в голову, пули от вездесущего пистолета 38-го калибра; проверка оружия, взятого у Бейкера и других полицейских из 118-го, не выявила никаких баллистических соответствий).
— У тебя есть список вещей, обнаруженных на месте преступления? — спросил он Амелию.
— Да. Давай посмотрим, — ответила она, поднимая лист с описью. — Я прочту.
Райм прикрыл глаза, чтобы лучше представить перечисляемые вещи.
— Бумажник, — прочла Сакс, — ключ от гостиничного номера в «Сент-Реджис», ключ от мини-бара, ручка, карманный компьютер, упаковка жевательной резинки, небольшой блок бумаги с надписью «мужская туалетная комната» на верхнем листе. На втором листе слово «шардонне». Вот и все. Главным следователем по делу проходил Джон Репетти из Отдела тяжких преступлений.
Райм отвел глаза в сторону. Он явно о чем-то серьезно задумался. Потом снова взглянул на Амелию:
— Что?
— Я сказала, что делом занимался Репетти. Мне ему позвонить?
Выдержав короткую паузу, Линкольн Райм ответил:
— Не надо. Ты должна будешь сделать кое-что еще.
* * *
В него вселился дьявол.
Слушая в наушники не очень качественную хрипловатую запись композиции блюзмена Демона Джефферсона «Присмотри, чтобы мою могилу содержали в чистоте», Кэтрин Дэнс в отчаянии взирала на раздувшийся чемодан, который просто отказывался закрываться.
И купила-то она только две пары туфель, несколько рождественских подарков… ну, хорошо, три пары туфель, но одна пара почти что тапочки. Они не считаются. Ну, свитер. Вся проблема, конечно, в свитере.
Она вытащила его. И снова попыталась закрыть чемодан. Застежки застыли на расстоянии нескольких дюймов друг от друга и дальше не двигались ни в какую.
Нет, определенно этот чемодан одержим дьяволом.
Так не пойдет. Кэтрин нашла пластиковую сумку для белья и переложила туда джинсы, костюм, папильотки, чулки и чертов громоздкий свитер. И вновь вернулась к чемодану.
На сей раз щелчок — и все на месте.
Никакого экзорциста не потребовалось.
Зазвонил гостиничный телефон, и портье сообщил, что к ней гость.
Как раз вовремя, с раздражением подумала она.
— Пусть войдет, — ответила Дэнс, и пять минут спустя Люси Рихтер уже сидела на маленькой кушетке в номере Кэтрин.
— Хотите чего-нибудь выпить?
— Нет, спасибо, я совсем ненадолго.
Кэтрин кивнула на маленький холодильник:
— Мини-бары придумал, несомненно, сам сатана. Ему же принадлежит изобретение шоколадных конфет и чипсов. Они мой самый главный смертный грех. Да, и к тому же сальса за десять долларов.
Люси, которой, судя по всему, никогда в жизни не приходилось считать калории и граммы жира, рассмеялась.
— Я слышала, его поймали, — перевела она разговор на другую тему. — Мне сообщил полицейский, охранявший мою квартиру. Подробностей я не знаю.
Кэтрин объяснила девушке ситуацию с Дунканом, рассказала ей о его невиновности и о коррупционном скандале в нью-йоркской полиции.
Люси удивленно покачала головой, услышав новости, затем оглядела маленькую комнату, сделала несколько замечаний по поводу гравюр на стенах и вида из окна. Главными составляющими пейзажа были копоть, снег и вентиляция.
— Я пришла, просто чтобы поблагодарить.
Нет, вовсе не поэтому, подумала Кэтрин, а вслух произнесла:
— Вам ни к чему меня благодарить. Это наша работа.
Она заметила, что Люси устроилась на кушетке поудобнее, откинувшись на спинку, расслабив плечи, но не опустив их. «Значит, — решила Дэнс, — меня ждет какое-то признание».
Она понимала, что лучше не нарушать молчание и позволить девушке самой дозреть.
— Вы занимаетесь психологическим консультированием? — спросила наконец Люси.
— Нет. Я всего лишь полицейский.
Кэтрин уже привыкла к тому, что многие подозреваемые в ходе допросов или после них начинают делиться с ней воспоминаниями о каких-то своих нравственных промахах, говорят о ненависти к родителям, ревности к братьям и сестрам, обмане супругов, о радостях, горестях и надеждах. Они рассчитывают получить совет и наставление. Но она не психоаналитик. Она полицейский, мать и эксперт по кинезике, и все три упомянутые роли требуют от нее хороших навыков в пренебрегаемом в наше время искусстве слушания.
— С вами так легко разговаривать. Я подумала, возможно, я могу спросить ваше мнение по одному вопросу.
— Ну конечно.
— Вы служили в армии?
— Нет, но муж служил. Продолжайте.
— Я не знаю, что делать, — призналась Люси. — Сегодня мне будут вручать награду, о которой я вам говорила. Но есть одна проблема.
И она рассказала о характере своей работы в армии — обеспечении моторизованных подразделений топливом.
Кэтрин открыла мини-бар и достала две бутылочки перье. Вопросительно приподняла бровь.
Люси кивнула:
— Да, конечно.
Кэтрин открыла бутылки и протянула одну из них девушке. Когда руки чем-то заняты, ум чувствует себя свободнее и правильные слова легче подыскать.
— Ну, в общем, этот капрал, Пит, был в моем экипаже. Резервист из Южной Дакоты. Веселый парень. Очень веселый. Дома был тренером по футболу и работал на строительстве. Он мне вначале очень помог. А однажды, примерно месяц назад, мы с ним должны были составить список поврежденных машин. Некоторые из них нужно было переправить в Порт-Худ для основательного ремонта, некоторые мы могли починить сами, а часть просто не нуждалась в ремонте. Я была в офисе, а он пошел в столовую. Я собиралась забрать его в тринадцать ноль ноль, и мы должны были поехать на место стоянки вышедшего из строя транспорта. Я уже почти вошла в столовую и даже уже видела Пита — он сидел и ждал меня. И в эту минуту взорвалась бомба.
Дэнс кивнула.
— Когда произошел взрыв, я находилась на расстоянии тридцати или сорока футов. Пит махал мне рукой, а затем вспышка — и все мгновенно переменилось. Словно вы моргнули, и площадь, на которой вы стояли, стала совсем другой. — Люси выглянула в окно. — Передняя часть столовой исчезла, пальмы, столы, стулья — все… Несколько солдат и пара гражданских, которые были там… Мгновение назад они беседовали, смеялись, и вот их нет…
Ее голос был до жути спокойным. Дэнс узнала интонацию. Она часто слышала ее, когда беседовала со свидетелями, потерявшими близких в результате преступления. Общаться с родственниками погибших было для нее тяжелее всего, значительно сложнее, чем вести допрос самого аморального убийцы.
— Тело Пита было разорвано на куски. — Голос Люси сорвался. — Он был весь залит кровью и почернел… Я многое повидала на службе. Но это было так чудовищно.
Она сделала глоток воды и сжала бутылку так, как маленькая девочка сжимает куклу.
Кэтрин не стала выражать ей сочувствие, любые слова здесь были бы бессмысленны. Она просто кивнула, предлагая Люси продолжить. Девушка сделала глубокий вдох, сжала руки, переплетя пальцы. В своей практике Дэнс характеризовала подобный жест — кстати, весьма распространенный — как попытку сдержать невыносимое напряжение, возникающее из-за чувства вины, стыда или боли.
— Дело в том, что… Дело в том, что я опоздала. Я была в офисе. Я взглянула на часы. Было почти двенадцать пятьдесят пять. У меня оставалось еще полстакана содовой. Я подумала, что следует ее оставить и пойти — дорога до столовой занимала пять минут, — но мне так хотелось допить воду до конца. В столовую я опоздала. Если бы я пришла вовремя, Пит бы не погиб. Я бы забрала его, и к тому времени, когда взорвалась бомба, мы были бы уже на расстоянии полумили.
— Вас ранило?
— Немного. — Люси задрала рукав и продемонстрировала большой шрам на предплечье. — Ничего серьезного. — Она несколько мгновений рассматривала шрам, затем выпила еще воды. Глаза ее ничего не выражали. — Даже если бы я опоздала на минуту, он бы все равно был бы в машине. Он бы выжил. Всего каких-нибудь шестьдесят секунд означали разницу между жизнью и смертью… А все из-за того, что мне хотелось допить чертову содовую. — Мрачный смешок сорвался с ее сухих губ. — И затем посмотрите, кто приходит ко мне и пытается меня убить? Тот, кто называет себя Часовщиком. Он оставляет свои дерьмовые часы в моей ванной. Несколько месяцев я думала лишь об одном: как одна минута способна решить судьбу человека и обречь его на смерть. И вот этот придурок бередит мою самую страшную рану.
