— Чем же?
— Больными блядями и бесплатной медициной. Ведь никто не мог тогда определить твою болезнь, потому, как и не было у них такой задачи. Им было все равно — есть ты или нет тебя. Оно надо — надрываться за мизерную зарплату. А ты и поверил им, равнодушным, не проявил должного упорства. Ты сдался. Ты, как и все совдеповцы, думал, что та жизнь, что была — будет продолжаться вечно, и ты будешь играть с её проявлениями, как мальчик с кубиками. Ты не был сам по себе. Иначе бы ты не тратил заработанные деньги на дорогие зонты, ты строил бы жизнь по своей независимой абстракции, а не ради того чтобы шокировать. Но теперь!..
— Оставь в покое мою болезнь. Я благодарен ей. Если бы не она, я так бы и шел по жизни талантливым разгильдяем, и все бы превратилось в ничто. Но за годы одиночества, я столько постиг!.. Ты не можешь себе представить, — насколько по-другому относиться к тому, что ты делаешь, что создаешь, что творишь, когда чувствуешь за спиною тень смерти.
— Знаю, — кивнула она,
— Да откуда ты знаешь? Ты обыкновенная тусовочная журналистка и нет в тебе никакой крутизны.
Господи, — подумала она, закатив глаза к высокому потолку, — ну что же мне так везет, то один по колено в могиле, то другой — и все судят меня. Куда не повернись — уже ждут с ярлыком. Обалдеть!..
— С тех пор… — она не смогла проговорить дальше и несвязанно окончила, — …я иду по жизни затаив дыхание. И я знаю, какой бы я не выбрала путь, все кончаются смертью. Но главное — это качество пути. А оно зависит лишь от того, соответствует ли истинному тебе то, что ты делаешь.
— Но что ты делаешь сейчас!
— То, что соответствует мне — прекратить твои заблуждения. Хватит мучаться! Теперь ты стал другим, ты уже никогда не станешь тем, былым, талантливым шалопаем! Ты уже научился постигать, копать в глубину, относиться к себе и к своей жизни серьезно. Ты теперь должен быть свободен от этого физического ужаса! Чтобы идти дальше той же дорогой! Чтобы творить! Я пришла дать тебе свободу… — полушепотом окончила она.
— Освобождает от всего лишь смерть.
— Нет. Смерть это полное потеря всякой возможности быть. Только жизнь дает шансы явить себя. И я не дам тебе умереть. Умереть — это сдаться. Ты будешь жить.
— Но как? А если это, сифилис, как ты говоришь! Я же заражу тебя! Лучше уходи!
— Опомнился. Да хоть сто раз. От сифилиса теперь можно вылечиться, но это не сифилис… двенадцать лет… нет. Ты бы разложился сто раз за это время. У тебя бы провалился нос, да и сам бы ты стал полным дебилом. А вдруг это такая замедленная чума, и у тебя выступают чумные бубоны? увлекшись, перебирала она.
— Люди добрые, помогите! — носился по коридору тем временем совсем ополоумевший Карагоз.
"Нет, не чума… Я докопаюсь. Иначе, что моя жизнь? Зачем? Зачем надо было побеждать собственную смерть?.. И столько раз её, гоняющуюся за другими?! Я найду название и изничтожу его. Если он не захочет ходить по врачам, я притащу их к нему, если он устанет ходить на обследования, я заражусь от него, и найду причину его кошмара через себя, а потом мы вылечимся вместе. Моя шоковая терапия здесь не поможет — это инфекция… или… Да это же разновидность кандидоза! Точно! Считай, всего-то грибок! Я же все тома этой чертовой медицинской энциклопедии наизусть выучила, пока с Кириллом мучалась. Но лечить такие заболевания приходится долго и трудно. Их действительно не определяли совсем недавно. Но я обязательно вылечу его, потому что иначе быть не должно! "- все вопило у Анны внутри.
— Я не дам тебе умереть. — Сказала она твердо. — Я вылечу тебя назло тебе.
— Но почему?!..
Глухие удары в дверь кулаком заставили Алексея обернуться.
— Гад! Ты ж мне куртку порвал, плати за куртку! Клянусь мамой, плати! — хрипел за дверью, приходящий в себя, полтергейст этого вечера
— Я тоже, был когда-то романтиком, но я реалист. Эти… "Бегущие по волнам" — постоянно доводят до кораблекрушения, — проходя мимо, похлопал его по плечу Кирилл. — За это их и стоит любить. Будь мужчиной.
— Он свободен как ветер! Вор в законе, вот это путь! Герой-одиночка! воскликнул Фома и стукнул себя стаканом по лбу.
— Раньше я думала, что взрослые, это серьезно, а теперь поняла… задумчиво произнесла девочка-подросток по имени Аля, проходя мимо.
— А почему вы не устроитесь на работу, не женитесь, не обеспечиваете свою семью? — озабоченно спросила Ирэн.
— Потому что… — ответила Алина, — не обращая внимания на потусторонние вопли.
— Но какое тебе дело до меня?!.. Это же безнадежно.
— Теперь нет, я от тебя не отступлюсь! Помнишь: "До цели она всегда долетает"
— "До высшей точки" — поправил он её.
— А… это для меня одно и тоже.
— С подобными себе не водится, клюв её направлен вверх… Но это же написано было не о тебе, а об Одинокой Птице, французским монахом-мистиком!
— Эта птица — я.
— Но почему?! — он смотрел на неё отчаянно нежно.
— Потому что… — ей трудно было произнести это слово, но оно вырвалось из её глубин с невероятной силой: — Потому что я люблю тебя.
Музыка… мучительно изнывающая, взлетающая и пронзающая музыка скрипки Страдивари… Прорывающая ткань мощного зова тибетской трубы и медленных ударов в гигантские барабаны и голос… космически одинокого человека среди равнодушно мерцающих звезд.
Бред. Бред!
Истинная правда.
Гул в мозгу становился нестерпимым, тело вибрировало каждой клеточкой. Кто-то подтолкнул её в спину, повязка с глаз слетела, но зрение обволокло пеленой, и она зажмурилась. Ледяной воздух шлифовал слух и кожу, словно наждачной бумагой. Что-то дернуло её так, что перетряхнуло все позвонки, так что показалось — зависла она на крюке, и наступила невероятная тишина, и она прозрела. Под ней простирались холмы, покрытые хвойными лесами, проплешинки полян… ручейками казались реки… И показалась она себе богом, ясным спокойным богом, который вот-вот станет простым человеком.
— И куда ж она теперь? Кругом же сопки, — с облегчением вздохнул, едва увидел, как парашют Алины раскрылся, и прокричал на ухо Кириллу его бывший водитель, а теперь исполнительный директор, той самой конторы, которую проворонила Алина, запутавшись в своих чувствах то ли любви, то ли роли спасателя к Алексею. (Впрочем, "любить" и "спасать" — почти одно и тоже, для людей, живущих в России — все спасают друг друга, иногда даже не понимая — отчего и зачем.)
— Спокойно! — уже твердым голосом хирурга костоправа рявкнул Кирилл, У меня по всему Алтаю под каждым кустом свой юродивый или дервиш сидит. Выведут её на буддистский храм. Пусть пожует их вонючую конину. Дождусь я, как она от экзотики не озвереет. Приготовься! Сейчас высадка у храма. Достань из рюкзака тряпки. Эту — монашескую хламиду. Давай-давай, крутись! Не запутайся! Выходим и действуем молниеносно — придется разом всем ламам мозги свихнуть, дабы одной, но любимой, черт побери, женщине мозги вправить. Итак — запомни: теперь мы воплощение истинного Будды
КОНЕЦ ДВАДЦАТОГО ВЕКА.
