Там находился Дельфийский оракул и наделенные пророческим даром жрицы — пифии. Тысячелетиями вещуньи, оглашавшие откровения Аполлона, предсказывали события и действия, которые набожные греки скрупулезно выполняли. Никто из писателей древности не сомневался, что Дельфийский оракул видит внутренние связи времен, охватывающие прошлое, настоящее и будущее. Поэтому Гермиона в соединении с такими важными местами, как Дельфы и критская Ида, вполне могла быть центральной точкой главной оси.
Я нарисовала пальцем в воздухе крест, проходящий через эту точку оси, и получила в итоге шестиконечную звезду типа той «руны града», что недавно показал мне Вольфганг.
В этом смысле, видимо, далеко не случайно, что первая линия прошла через Элевсин, место элевсинских мистерий, и, дотянувшись до Македонии, попала на мыс Эгейского моря с горой Афон, усыпанной на этой карте множеством крошечных крестиков. Знаменитая двадцатью монастырями, построенными императором Феодосием, покровителем святого Иеронима, гора Афон когда-то являлась главным хранилищем древнейших манускриптов и неоднократно подвергалась разграблению турками или славянами во время бесчисленных балканских войн. Это особое место, равноудаленное как от греческой горы Олимп,
так и от расположенной на побережье Малой Азии Трои, было видно отовсюду. Может, даже сам Афон был очередной осью? Другой луч моей звезды оказался еще интереснее. Он привел в Олимпию на реке Алфей, родину Олимпийских игр. Я побывала там однажды после концерта Джерси в Афинах. Мы прогулялись по каменистым склонам под горой Хронос. Помимо знаменитых развалин храма Зевса мне запомнилась еще одна олимпийская реликвия: храм богини Геры, жены и сестры Зевса. Построенный из оштукатуренного дерева и менее впечатляющий, чем храм Зевса, первый храм Геры возвели здесь за тысячу лет до нашей эры, и он оставался старейшим из доживших до наших дней храмов Греции.
Теперь я поняла, почему название «Гермиона» казалось мне таким знакомым (и не только в связи с семейной историей). Согласно мифам, Зевс и Гера прибыли с Крита именно в Гермиону — исходную точку появления олимпийских богов на Европейском континенте.
Вольфганг, молча следивший за моими жестами над застекленной картой, вдруг повернулся ко мне.
— Поразительно, — сказал он. — Я часто проходил мимо этой карты, но ни разу не замечал связи, которую ты уловила с первого взгляда.
Подоспевший монастырский охранник открыл высокие внутренние двери, и мы с Вольфгангом вошли в отделанный позолотой барочный зал библиотеки монастыря Мелька. Ряд застекленных дверей в дальнем конце выходил на обширный балкон терракотового цвета; за ним расстилался Дунай, поблескивающий хрустальным блеском под утренним солнцем, заливавшим ярким светом весь большой зал библиотеки. Один из хранителей протирал расставленные по залу витрины с экспонатами, а крепкий седовласый, облаченный в рясу священник наводил порядок, убирая книги в кожаных переплетах на нижние полки. Услышав, что мы вошли, он обернулся и с улыбкой пошел нам навстречу. Его наружность показалась мне смутно знакомой.
— Я надеюсь, ты не будешь возражать, — сказал Вольфганг, взяв меня за руку. — Я попросил одного из библиотекарей помочь нам.
Мы прошли вперед, чтобы приветствовать его.
— Профессоре Хаузер, — сказал священник, изъяснявшийся по-английски с явно выраженным итальянским акцентом, — очень рад, что вы и ваша американская коллега смогли приехать пораньше, как я и просил. Я уже подготовил вам кое-какие материалы для просмотра. Однако scusa, signorina,[57] я забыл представиться: я служу здесь библиотечным архивариусом, и зовут меня отец Вергилий. Надеюсь, вы простите мой слабый английский? Я родом из Триеста. — Потом он добавил с неловким смешком: — Вергилий — удачное имя для проводника, наводит на мысль о Вергилии из Divina Commedia,[58] не правда ли?
— Вы говорите о том, кто водил Данте по раю? — спросила я.
— Нет, там его сопровождала Беатриче, очаровательная молодая дама, на мой взгляд весьма похожая на вас, — галантно заметил он. — Поэт Вергилий, уж извините, водил его по закоулкам ада и чистилища. Будем надеяться, что ваш опыт со мной будет лучше! — Он рассмеялся и добавил, словно спохватившись: — Однако у Данте имелся и третий проводник, его мало кто помнит, хотя труды его имеются в нашем собрании.
— Кто же был третьим проводником? — спросила я.
— Святой Бернар Клервоский. Весьма примечательная личность, — пояснил отец Вергилий. — Несмотря на канонизацию, многие считали его лжепророком, даже самим князем Тьмы. Он был инициатором провального второго крестового похода, завершившегося разгромом армии крестоносцев и неизбежным отходом Святой Земли к мусульманам. Бернар также вдохнул новую жизнь в орден тамплиеров, или храмовников, чьей миссией была защита храма Соломона в Иерусалиме от сарацинов; два века спустя их обвинили в ереси. Здесь в Мельке у нас хранится собрание просветительских трудов святого Бернара, посвященных духовным толкованиям книги Песни Песней царя Соломона.
Но когда отец Вергилий, развернувшись, направился по длинному залу, в голове моей начали тихо позвякивать подозрительные колокольчики, совершенно не связанные с его упоминанием о Песне Песней. Проходя за нашим пастырем, я мельком просматривала ряды книг на полках справа от меня и содержимое внушительных остекленных витрин слева. И одновременно судорожно пыталась сообразить, что же так удивляет меня в этом седом черноризце. Говоря о наших сегодняшних планах, Вольфганг не удосужился предупредить меня ни насчет этого духовного проводника, ни насчет рыцарских орденов, которые мне стоило бы проштудировать. Следуя за Вергилием, я раздраженно и подозрительно присматривалась к нему.
Без этих приличествующих священнику одеяний, но с добавлением помятой темной шляпы, отец Вергилий вполне мог сойти за любого мирянина. Мне вспомнилось, что несколько расслышанных мною вчера в винограднике слов были произнесены шепотом именно по-английски, а не по-немецки. Когда отец Вергилий остановился перед большим застекленным стендом в конце зала и повернулся к нам, я уже кипела от ярости из-за непонятного поведения Вольфганга.
— Разве это не великое произведение искусства? — спросил он, показывая на затейливо украшенные манускрипты под стеклом и переводя свои блестящие глаза с Вольфганга на меня.
Я кивнула с кривой усмешкой и сказала, оживляя свой подзабытый немецкий:
— Also, Vater, wenn Sie hier mit uns sind, was tut heute Hans Claus? (Итак, святой отец, если вы здесь с нами, то что же случилось сегодня с Гансом Клаусом?)
Священник смущенно глянул на Вольфганга, который повернулся ко мне и сказал:
— Ich wusste nicht das du Deutsch konntest. (Я не знал, что ты говоришь по-немецки.)
— Nicht sehr viel, aber sicherlich mehr als unser osterreichischer Archivar hier, — сухо произнесла я. (Не слишком хорошо, но, разумеется, лучше, чем наш австрийский архивариус.)
— Святой отец, мне кажется, что пока нам больше не понадобится ваша помощь, — обратился Вольфганг к священнику. — Может быть, вы подождете в соседнем помещении, пока мы с коллегой обсудим наши дела?
Вергилий дважды кивнул, быстро пробормотал свои scusa's[59] и торопливо покинул нас.
Вольфганг, сложив на груди руки, склонился над витриной, разглядывая выставленный в ней позолоченный манускрипт. Его красивое аристократическое лицо отразилось в стекле.
— Великолепная работа, не правда ли? — заметил он, словно ничего не случилось. — Хотя эту копию, конечно же, издали только через несколько столетий после того, как святой Бернар…
— Вольфганг, — прервала я его мечтательные рассуждения. Он выпрямился и взглянул на меня чистыми и бесхитростными бирюзовыми глазами.
— В одно знаменательное утро в моей квартире в Айдахо, насколько я помню, ты заверил меня, что всегда будешь говорить мне правду. Что же происходит?
Брошенный им взгляд, наверное, мог бы растопить айсберг, плывущий к «Титанику», и признаюсь, он оказал на меня весьма ощутимое воздействие. Однако в рукаве у него скрывались дополнительные боеприпасы.
— Я люблю тебя, Ариэль, — откровенно заявил он. — Скажем так, в определенных делах ты должна просто довериться мне, и я надеялся, что ты действительно полагаешься на меня, доверяешь мне. Ты понимаешь? Неужели этого недостаточно?
— Боюсь, что недостаточно, — твердо сказала я.
К чести его надо заметить, что он ничуть не удивился, лишь внимательно смотрел на меня, словно ожидая какого-то продолжения. Я не знала, как лучше выразить то, что мне необходимо было сказать.
— Вчера вечером мне показалось, что я тоже полюбила тебя, — искренне сказала я.
