— Складывается впечатление, что он не снимал перчатки, даже посещая сортир, — заметил Бэнкс.
Мобильная группа вскоре обнаружила и такси, и седан, оставленные преступником в глухом закоулке. Местной банде автомобильных воров, как заметил Селитто, потребовалось не более семи-восьми минут, чтобы разобрать обе машины на запчасти. Любые вещественные доказательства, которые могли хранить эти автомобили, разбежались по десятку магазинов.
Сакс включила телевизор и отыскала канал новостей. Однако о похищениях не было сказано ни слова: темы всех репортажей крутились вокруг церемонии открытия конференции ООН.
Амелия смотрела все подряд: и комментарии ведущих, и обращение генерального секретаря ООН, и выступление какого-то посла с Ближнего Востока, и даже рекламу.
Она пыталась проявить интерес к передачам, поскольку существовало нечто такое, о чем Сакс старалась не думать: ее сделка с Линкольном Раймом.
Вроде бы, все закончилось. Кэрол и Пэмми освобождены, и теперь Амелии придется выполнить свою часть договора — оставить Райма наедине с доктором Бергером.
С Бергером… Он не понравился ей с первого взгляда. Во всей его внешности, в спортивной фигуре, в бегающих глазках и всем прочем просвечивало удовлетворенное самолюбие. Идеально уложенная прическа, дорогая, с иголочки, одежда. Почему Райм не мог пригласить кого-нибудь, похожего на Кеворкяна? Пусть тот и странноват, но как-то больше подходит на роль доброго и мудрого дедушки. Ее веки сомкнулись. Забыть о мертвых…
Сделка есть сделка. Но, черт тебя подери, Райм… Нет, она не могла бросить его вот так, не попытавшись переубедить еще раз. Тогда, в спальне, он застал ее врасплох, и она слишком волновалась, чтобы привести весомые аргументы. У нее есть время до понедельника. Вполне достаточно, чтобы подготовиться и убедить Райма не делать этого. Хотя бы отложить, скажем, на месяц. Черт, да хоть на один день!
А что она ему скажет? Амелия решила набросать на листке план своего выступления перед Линкольном.
Открыв глаза, она выбралась из постели, чтобы вооружиться ручкой и бумагой.
И застыла. Дыхание вырвалось из груди со свистом, словно ветер, бушевавший снаружи…
На нем была черная одежда, лыжная шапочка-маска и черные перчатки, блестящие, будто смазанные маслом.
Посредине ее спальни стоял подозреваемый номер 823. Ее рука машинально дернулась в сторону прикроватного столика, в ящике которого лежали «Глок» и нож. Но преступник ожидал этого. В воздухе просвистела лопата и ударила Амелию по голове. В глазах блеснула вспышка, и девушка упала на пол.
Ей удалось приподняться на четвереньки, но в тот же миг нога ударила ее по ребрам, и она распласталась, судорожно ловя ртом воздух. Потом Сакс почувствовала, как ее руки сковывают за спиной наручниками, а рот залепляют лентой. Движения нападавшего отличались быстротой и ловкостью. Преступник перевернул ее на спину, и халат девушки распахнулся.
Она начала брыкаться, рефлекторно пытаясь избавиться от наручников.
Получив еще один удар в живот, она подавилась воздухом и затихла. Преступник подхватил ее под мышки и поволок через заднюю дверь в небольшой садик, примыкавший к дому.
Он не отрывал взгляда от ее лица: его не интересовали ни ее роскошный бюст, ни плоский живот, ни лобок с рыжими кудряшками. Сейчас Амелия была готова на все, лишь бы остаться в живых.
Но диагноз Райма оказался верным. Никакого сексуального влечения преступник не испытывал. У него на уме было что-то совершенно иное. Он сбросил ее тело между двумя грядками с анютиными глазками, так что соседи не смогли бы ее заметить. Переведя дыхание, мужчина осмотрелся и воткнул лопату в землю.
Амелия Сакс расплакалась.
***
Он елозил затылком по подушке.
Однажды врач, наблюдая за ним в такой момент, высказался, хотя его и не просили, что это обычное непроизвольное движение. Райм подумал, что так же ведет себя и Сакс, бессмысленно терзая ногтями свои пальцы.
Линкольн напряг мышцы шеи, поворочался, устраивая голову удобнее, и посмотрел на таблицу. Он считал, что перед ним находится полная история безумия данного человека. Вот она вся: и в черных размашистых строках, и в пробелах между ними. Однако конца истории Райм еще не видел. Пока.
Он снова мысленно перебрал все «ключевые» предметы. Некоторые из них пока оставались необъясненными.
Шрам на пальце.
Узел.
Лосьон после бритья.
Ну, пока нет самого подозреваемого, от шрама толку никакого: не с чем сравнивать. Ничего определенного относительно узла, кроме поверхностного заключения юного Бэнкса, что тот не относится к разряду морских.
Теперь дешевый лосьон. Большинству преступников и в голову не придет пользоваться им перед делом. Тогда зачем он им так обильно поливается? Инстинктивно Райм чувствовал, что этим ароматом убийца пытается заглушить другой, свойственный ему запах. Он опять перебрал в уме возможные причины: запахи еды, алкоголя, табака…
Почувствовав на себе чей-то взгляд, он чуть повернул голову влево. Черные пустые глазницы черепа гремучей змеи пялились в сторону Клинитрона. Пожалуй, это был единственный предмет, выбивающийся из общей картины. Он не нес в себе никакой информации, а был подброшен только для того, чтобы подразнить их.
Внезапно Райма посетила одна мысль, и он воспользовался рамкой для переворачивания страниц, чтобы найти в книге «Преступления в Старом Нью-Йорке» нужный абзац из главы о Джеймсе Шнейдере.
Известный доктор, занимающийся проблемами мозговой деятельности (это недавно появившаяся, но ставшая уже модной наука, названная психологией), высказал неожиданную теорию, согласно которой Шнейдер вовсе не стремился причинять вред своим жертвам. Этот ученый муж считал, что таким образом Шнейдер пытался отомстить тем, кто, как он полагал, сам причинил ему вред. А именно, городской полиции или, может быть, обществу в целом.
Кто знал, где находился источник этой ненависти? Возможно, как и истоки Нила неизвестны современной науке, так ручейки, питавшие злобу преступника, могли оставаться непостижимыми для него самого. Хотя одна из причин может базироваться на следующем факте. В юном возрасте Шнейдер стал свидетелем того, как его отец был арестован. Впоследствии он умер в тюрьме, а после этого оказалось, что он был неповинен в грабеже, в котором его обвинили. Сразу после ареста мать мальчика пустилась во все тяжкие и совершенно забросила ребенка. Джеймса воспитывала улица.
Преступления, совершенные сумасшедшим, были своего рода вызовом: попыткой выставить на всеобщее посмешище полицию, которая так несправедливо обошлась с его отцом и разрушила семью.
Но так оно или нет, мы вряд ли узнаем.
Однако ясно одно: выставляя напоказ несостоятельность защитников закона, Джеймс Шнейдер — Собиратель Костей — выплескивал свою ненависть на город в целом, убивая его невинных жителей.
Линкольн Райм откинул голову на подушку и снова принялся разглядывать таблицу.
***
Земля — пожалуй, самое тяжелое на этом свете.
Эти почва, пыль, их железные объятия не душат человека, а сжимают со всех сторон, обрекая на неподвижность, кончающуюся смертью.
Сакс сейчас владело одно желание: умереть. Она молила, чтобы это произошло побыстрее. От страха, например, или вследствие разрыва сердца. Это чувство родилось еще тогда, когда первая лопата земли обрушилась на ее голову. Сейчас она молила о смерти едва ли не сильнее, чем Линкольн Райм жаждал того момента, когда примет свои таблетки с бренди.
Она лежала в могиле, которую преступник вырыл в ее собственном дворе, и чувствовала, как жирная земля постепенно засыпает все ее тело.
Испытывая садистское наслаждение, преступник хоронил ее медленно, бросая за раз не более половины лопаты, аккуратно разравнивая землю. Он начал с ног, и теперь постепенно подбирался к ее груди. Земля забивалась ей под халат, и ее прикосновения напоминали шарящие пальцы любовника.
Груз, давящий на Амелию, все нарастал, и ей уже трудно было дышать. Раз или два преступник прекращал работу, чтобы взглянуть в ее лицо, а потом вновь брался за лопату.
Он любит наблюдать…
Руки Сакс были скованы за спиной, и она бессознательно вытягивала шею, чтобы как можно дольше оставаться на поверхности.
Постепенно земля скрыла ее грудь, а потом плечи и шею. Холодная плотная почва уже давила на горячую кожу ее щек, лишая девушку последней возможности двигаться. Убийца наклонился над ней и сорвал ленту с ее губ. Амелия попыталась было закричать, но в этот момент мужчина бросил горсть земли прямо в ее распахнутый рот. Она задохнулась. В ушах ее зазвенело, а потом почему-то послышалась мелодия песни, пришедшей из ее детских воспоминаний, «Зеленые листья лета». Эту песню часто заводил отец, снова и снова отыскивая ее на пластинке. Грустная мелодия назойливо преследовала Сакс, и девушка закрыла глаза. Все стало черным. Она попыталась еще раз открыть рот, и получила очередную порцию земли.
