Когда несколько репортеров потянулись к Артуру, преподобный пригласил его на подиум. Крепко пожал ему руку, похлопал по спине и снова поздравил с успехом. Это от него во время их последнего разговора Артур узнал, что обвинение заслушало показания племянника Эрно и что Мюриэл попросту выгораживает себя, обвиняя Джиллиан. Джексон Эйрз, утверждавший, что хранит этот секрет в интересах клиента, отправил Коллинза обратно в Атланту и отказался подтвердить то, чем, по подозрению Артура, тайком поделился с Блайтом. Ограничился только одной частностью. «Твой клиент этого не совершал. Его там не было. Все прочее значения не имеет. Отличная работа, Рейвен. Не думал, что ты можешь добиться успехов в роли защитника, но, видимо, ошибался. Отличная работа».
Правда о Коллинзе еще могла выясниться на гражданском процессе, особенно если обвинение не захочет пойти на мировую. Артур собирался по пути в город поговорить с Ромми о возбуждении иска. Накануне он сказал Хоргену, что собирается повести гражданское дело Ромми и уходит из фирмы.
В караульном помещении Артур с Памелой передали трусы и рубашку дежурному лейтенанту, который не хотел брать одежду.
— Те, что с преподобным Блайтом, привезли костюм. Ценой не меньше пятисот долларов.
Лейтенант, белый, настороженно посмотрел по сторонам и взял рубашку с трусами.
Через несколько минут появился Блайт. Его сопровождал впечатляющего вида человек: высокий, красивый, великолепно одетый, афроамериканец, показавшийся Артуру смутно знакомым. Артур знал только, что он не из этого города. Возможно, этот человек был спортсменом.
Лейтенант поднял телефонную трубку, и через несколько минут появился надзиратель Генри Маркер, негр. Широко улыбнувшись Блайту, он предложил всем собравшимся сопровождать его. Миновав первые ворота, они свернули в сторону, куда Артур с Памелой ни разу не ходили, и вошли в стоящее особняком административное здание из оранжевого кирпича. Там тоже были замки и надзиратели, но служило оно для освобождения, а не заточения заключенных.
На втором этаже Маркер ввел их в свой кабинет, просторный, но скудно обставленный. За столом надзирателя сидел, сутулясь и ерзая, Ромми Гэндолф в костюме и галстуке. Когда группа вошла, он подскочил, не зная, что делать дальше. Волосы его были подстрижены, и, когда он приветственно развел руки, Артур увидел, что Ромми наконец без наручников. И, не сдержавшись, заплакал, Памела тоже прослезилась. А Блайт подошел к Ромми и крепко обнял его.
Ромми требовалось подписать несколько бумаг. Артур с Памелой стали просматривать их, а Блайт отвел Ромми в дальний конец комнаты. Сначала они помолились, потом у них начался какой-то оживленный разговор. Когда Ромми поставил подпись на документах, можно было уходить. Надзиратель проводил всех до ворот. Широко распахнул их и отступил в сторону, словно дворецкий. Блайт протиснулся мимо Артура с Памелой и оказался рядом с Ромми, когда на него упал солнечный свет.
Телеоператоры, как всегда, кричали и толкались. Блайт взял Ромми под локоть и повел к подиуму на автостоянке. Пригласив Артура и Памелу подняться, предоставил им место во втором ряду, позади себя и Ромми. Памела приготовила для Гэн-долфа краткое заявление, но Блайт забрал его у Ромми и дал ему другой лист. Ромми начал читать, потом беспомощно огляделся. Единоутробный брат, стоявший теперь рядом, прочел за него несколько слов. Артур впервые задался вопросом, сколько потребовалось репетиций, чтобы Ромми прочел заготовленное для него признание, десять лет назад записанное на пленку. Он стоял, не зная, чего ожидать. Его потрясла вдруг неимоверная чудовищность того, что произошло с Ромми Гэндолфом, но и охватило глубочайшее удовлетворение от сознания, что они с Памелой использовали силу закона на благо Ромми. Закон исправил собственную несправедливость. Артур верил, что, как бы ни сдала у него в старости память, он никогда не забудет, что добился этого.
Гэндолф уже бросил читать заявление. Репортеры с операторами подняли на покрытой гравием автостоянке тучу пыли, Ромми часто мигал и протирал глаза.
— Мне нечего сказать, кроме спасибо всем присутствующим, — сказал Ромми.
Репортеры продолжали выкрикивать свои вопросы: как он чувствует себя на воле, какие у него планы? Ромми сказал, что хотел бы съесть хороший бифштекс. Блайт объявил планы празднования в своей общине. Пресс-конференция окончилась.
Когда Гэндолф спрыгнул с подиума, Артур стал протискиваться к нему. По телефону они условились, что в округ Киндл он поедет с ним и Памелой. Артур подыскивал работу для Ромми. Им требовалось обсудить подачу гражданского иска. Но когда он указал в глубь автостоянки, Гэндолф не тронулся с места.
— Я поеду с ними. — Если Ромми понимал, что доставляет Артуру разочарование, по нему это было незаметно. Но в лице его появилось любопытство. — Какая машина у вас?
Слегка улыбнувшись, Артур назвал марку. Ромми оглядел стоянку и опустил взгляд.
— Нет, поеду с ними. — Выражение его лица оставалось нерешительным. Охранники Блайта не подпускали к нему репортеров. — Хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали, от всей души.
С этими словами он протянул руку. Артур осознал, что он впервые касается Ромми Гэндолфа. Кисть его была странно жесткой и узкой, как у ребенка. Потом развел руками перед Памелой, подавшейся вперед, чтобы обнять его.
— Я говорил, что вам нужно выйти за меня замуж, — сказал он. — Жену я себе возьму такую же красивую, как вы, только черную. Теперь я буду богатым. Куплю акций.
Тут к ним подошел красивый негр, ходивший вместе с Блайтом в тюрьму забирать Ромми. Гэндолф повернулся вместе с ним и, уходя, ни разу не оглянулся на своих адвокатов.
Когда они тронулись в обратный путь, Памела сказала Артуру, что этот человек — Миллер Дуглас, известный адвокат по гражданским делам из Нью-Йорка. Теперь стало ясно, кто поведет дело Гэндолфа. Ромми подпишет договор с адвокатом в лимузине, если не подписал уже в кабинете надзирателя. Артур съехал на обочину и остановился, чтобы освоиться с этой новостью.
— Это ужасно, — произнес он. Памела, далекая по молодости от деловой стороны закона, пожала плечами.
— Ты не считаешь, что он взял нужного адвоката? — спросила она. — Ведь гражданскими делами наша фирма не занимается.
Артур, никогда не принимавший это во внимание, продолжал страдать от иронии судьбы. Ромми свободен. Он нет. Хорген, видимо, рассмеется, принимая его на работу снова, но расплачиваться за это придется не один год. Во всяком случае, Рэй просил его изменить решение. «Знаешь, Артур, — сказал он, — может оказаться, что пройдет очень много времени, прежде чем найдешь еще одного невиновного клиента. Лет десять — двадцать». Он задумался было о том, как рассказать Рэю о случившемся, потом отбросил эту мысль. Огорчение из-за того, что Ромми выбрал другого адвоката, было не главным. Несмотря на шумиху вокруг освобождения Гэндолфа, бесконечные звонки репортеров, ликование в юридической фирме, где у Артура оказалось множество сторонников, существовала одна забота, одно слабое место, к которому помыслы его неизменно возвращались.
Джиллиан. Моя Джиллиан, моя Джиллиан, подумал он и снова расплакался. Мюриэл постаралась облить ее грязью. Два дня назад «Трибюн» напечатала на первой полосе фотографию Джиллиан из архива ФБР, сделанную в девяносто третьем году, когда ее осудили, с материалом в несколько тысяч слов о наркомании бывшей судьи. Сведения поставляли такие разношерстные источники, как агенты Бюро по борьбе с наркотиками, адвокаты и бездомные наркоманы. История «судьи-наркоманки» достигла даже многих национальных агентств новостей, обычно печатавших сплетни о знаменитостях. Лишь в нескольких сообщениях упоминалось, что Джиллиан не принимала наркотики, когда ее судили, и не принимает теперь.
Как адвокату Гэндолфа, Артуру не подобало звонить Джиллиан и утешать ее. Кроме того, он был глубоко обижен. Насколько ему помнилось, она даже не попросила прощения. Если б Джиллиан попыталась как-то выразить сожаление, что обманывала его, то нашелся бы путь сквозь невероятную чащу его противоречивых обязанностей перед клиентом. В течение нескольких дней он каждые полчаса прослушивал сообщения на автоответчике и в понедельник даже поехал домой в обеденный перерыв, чтобы проверить, нет ли почты. Возможно, его упреки были слишком суровыми, особенно прощальная фраза об «истории дела». Может, ее сдерживали требования юридической ситуации. Скорее всего теперь, когда сбылись ее мрачные предсказания, она просто сдалась. Три ночи назад он проснулся от тяжелых сновидений с холодным страхом, что Джиллиан снова начала пить. Потом вспомнил, что проблема не в пьянстве. Теперь его фантазии стали отталкивающими, ему смутно виделась Джиллиан на залитых дождем улицах, уходящая в темную подворотню делать бог весть что.
