Я повернул ключ в замке зажигания. Безотказный «пикап» ожил.
Учитель снова открыл пальбу, но теперь уже пули летели явно наугад. Я тронулся с места и нажал на педаль газа. Проезжая мимо темно-синего седана, умудрился слегка коснуться его крыла. Контакта оказалось вполне достаточно, чтобы пассажирская дверь захлопнулась. Брук от неожиданности вскрикнула.
Высунув локоть больной руки в окно, я умудрился закрыть и свою дверь. Одновременно взглянул в зеркало заднего вида. Учитель обеими руками раздирал собственное лицо.
– У тебя кровь, – заметила Брук.
Голова ее лежала на моем колене, и она внимательно смотрела на меня снизу вверх.
– Знаю. Кожи на руке совсем не осталось.
– Нет, на плече. Наверное, в тебя тоже попали.
Лишь сейчас я ощутил боль и влагу, причем и в плече, и в спине. Однако поскольку я все еще был жив и даже дышал, то решил, что, скорее всего, в легкое пуля не попала. То есть я должен был еще жить. Ведь шоссе № 101 не воплощение рая? Возможно, оно воплощение ада, но, черт побери, я же хороший парень!
Брук закрыла глаза.
– Что-то мне плоховато, Нат. Наверное, слишком серьезная потеря крови.
– Знаю. Держись.
Мы проехали еще несколько минут.
– Нас скоро снова остановят. Решат, что это мы застрелили полицейских.
Брук на это ничего не ответила, а потому, чтобы заполнить паузу, я тихонько выругался.
В пробоинах ветрового стекла и в дверях громко свистел ветер. Как это все случилось? Как вообще я попал в такой переплет? Сам изуродован, Брук серьезно ранена. Всего лишь пару недель назад самым худшим, на что мне доводилось жаловаться, были духота и влажность балтиморского воздуха. А сейчас любой, кто имеет склонность заключать пари, поставил бы два к одному на то, что живыми из переделки нам не выйти.
В этот самый миг Брук, словно прочитав мои мысли, открыла глаза и произнесла:
– Все будет хорошо, не волнуйся.
– Будет ли?
Риторические вопросы, подобные этому, очень хороши, поскольку оставляют широкое поле для самых различных ответов и многообразных комментариев. Но в эту самую минуту Бог, если он действительно живет где-то там, наверху, решил дать свой ответ. Впереди слева я заметил огромные, ярко освещенные зеленые буквы: «Больница Гилрой».
– Ну вот, наконец-то, – пробормотал я и сбросил скорость.
Когда я вошел в отделение скорой помощи, особой паники там не случилось. Но внезапно наступила полная тишина. Я попытался взглянуть на себя глазами окружающих, в частности принимающей сестры: ободранный, грязный, давно не бритый мужчина; вместо левой кисти – кровавый комок, по спине течет кровь. А он к тому же требует носилки.
Помню, как вокруг сразу оказалось несколько человек. Они пытались уложить меня на стоящую у стены кушетку. Однако совладать им не удалось: растолкав всех вокруг, я бросился обратно к «пикапу», не переставая кричать о носилках.
Распахнув пассажирскую дверь, сразу увидел окровавленный зад Брук. Попытался определить, куда же именно попала пуля, но так и не смог рассмотреть рану. Положил руку на бедро боевой подруги и стал ждать.
Уже через полминуты прибежали два парня с носилками на колесиках, а следом за ними подошел и врач.
– Что произошло? – поинтересовался он.
Не вдаваясь в подробности, я ответил просто, что это пулевое ранение. Санитары ловко уложили Брук на каталку, а доктор внимательно взглянул на меня.
– А с вами что?
– Думаю, тоже пуля. Впрочем, ранение не слишком серьезное. Ну а рука…
Я поднял то, что от нее осталось. Доктор секунду внимательно смотрел, потом перевел взгляд на носилки.
– Брук? – удивленно воскликнул он.
Она посмотрела снизу вверх и улыбнулась:
– Джейми!
Джейми внимательно разглядывал нас обоих.
– Что же, черт возьми, произошло?
Санитары повезли Брук в госпиталь. Красавец Джейми последовал за ней. А Натаниель, несмотря на то, что раны его не уступали ранам соратницы, остался в одиночестве.
– Эй! – окликнул я. – Нужно, чтобы кто-нибудь помог вот с этим.
Я показал на коробку с файлами.
Джейми на ходу обернулся.
– Оставьте все здесь и идите в здание.
– Нет. Не могу.
Густые брови Джейми на секунду нахмурились, но потом он приказал одному из санитаров помочь мне, а сам занял его место возле каталки.
– Эй! – снова крикнул я и подбежал к Джейми, или, как его звали здесь, доктору Муносу. – Никакой полиции, хорошо?
– Полицию уже вызвали.
Ничего не поделаешь. Я вернулся к «пикапу» и стал смотреть, как санитар собирает файлы.
Одно из преимуществ сильного кровотечения состоит в его драматичности. Нам не пришлось долго ждать, пока на нас обратят внимание. Правда, в данном конкретном случае трудно было определить, почему именно к нам проявляют такое внимание – то ли из-за обилия крови, то ли просто потому, что, видимо, у Брук и Джейми имелась собственная история.
Вот они воркуют, словно голубки. Вернее, если говорить точно, ворковал преимущественно Джейми.
– Так, значит, прострелили попку? – мурлыкал он, разрезая джинсы. – Какое кощунство! Ведь это все равно что разбить «Давида» Микеланджело.
Брук засмеялась – смех казался измученным, но искренним. Чарам доктора Муноса противостоять невозможно. Знаю, прекрасно знаю, что ревность – отвратительное, недостойное чувство. Существуют куда более серьезные проблемы. Через несколько минут примчится полиция и начнет расспрашивать о том, что происходит здесь, а главное, о том, что произошло на шоссе в десяти милях к югу отсюда. Непонятно, чем закончится история с рукой. А тут вот оно: здравствуй, ревность!
Мной занялся другой доктор. Вернее, докторша. Она была, наверное, лет пятидесяти и гораздо серьезнее и сдержаннее Джейми. Мы с ней уж точно вместе не спали, а потому она не воспевала ни мою замечательную задницу, ни мое замечательное плечо, ни мою замечательную руку.
– Просто перевяжите как следует, – попросил я, глядя, как доктор разбинтовывает мою самодельную повязку. – И плечо тоже заклейте.
Добравшись наконец до руки, доктор вздрогнула.
– Но вам срочно необходимо хирургическое вмешательство.
– Просто перевяжите. И пожалуйста, как можно скорее. Мне необходимо уйти. Нужно найти кого-нибудь, у кого есть болторезный станок. Мы с доктором Майклз не можем всю жизнь ходить закованными в кандалы.
– Об этом уже позаботились.
– Спасибо.
Врач внимательно осмотрела мою обезображенную руку.
– Доктор Маккормик, я настаиваю…
– Да перевяжите же, черт подери!
Легкая болтовня в соседнем боксе прекратилась. Я подошел к занавеске и резко ее отдернул. Джейми обернулся, крайне раздраженный вторжением. Брук лежала, накрытая простыней, ничуть не скрывающей ягодиц.
– Я тоже видел эту красивую попу, доктор, – ужалил я Джейми.
К чести Брук, она смолчала.
– Мне надо уйти, Брук.
– Зачем?
Я взглянул на Джейми и ту докторшу – ее звали доктор Сэксон, – занимавшуюся моей рукой.
– Просто необходимо уйти, и все. Должен успеть кое с кем поговорить, прежде… прежде чем все это взорвется.
Казалось, Брук поняла и, подняв голову, через плечо посмотрела на меня.
– Постарайся быть осторожным.
Я обратился к доктору Сэксон:
– Пожалуйста, побыстрее перевяжите руку и плечо. Я же все равно уйду.
– Но вы должны подписать…
– Знаю. Давайте сюда бумаги.
Доктор Сэксон позвонила и заказала справки, освобождающие больницу от всякой ответственности за мое безрассудное поведение и за то, что я ухожу, не получив должной медицинской помощи.
Джейми Мунос хотел задернуть занавеску, но я его остановил. Он снова рассердился.
– Мне нужна машина, – произнес я, глядя на Брук.
Она едва заметно кивнула. Господи, благослови эту женщину!
– Джейми, дай доктору Маккормику ключи, – распорядилась доктор Майклз.
– Что?
– Ему нужна твоя машина. Дай ключи.
Доктор Мунос и доктор Сэксон переглянулись.
– Зачем? – наконец поинтересовался Джейми.
– Не могу сказать.
Тонкий подтекст этого ответа подразумевал, что причина слишком серьезна, чтобы обсуждать ее с посторонними. Ну как в таких условиях можно отказать в просьбе? Бывшая любовница ранена, ее товарищ вообще изувечен. Оба явно не в бегах, поскольку Брук остается в госпитале и готова общаться с полицией. А кроме того, доктор Мунос явно надеялся, что, уступив, сможет получить еще один шанс в отношениях с очаровательной Брук Майклз.
Не следовало упоминать о знакомстве с этой прелестной израненной попкой.
– Пожалуйста, Джейми, это очень серьезно.
Брук взяла давнего знакомого за руку.
