Стюарт Вудс - Возмездие

— Она ничего тут не испортила? — поинтересовался альбинос.

— Нет, — ответил Хауэлл, поправляя столик.

— Рили быстро запомнит, где что стоит. А где пианино?

— Вот, — указал Хауэлл.

Мужчина не двинулся с места.

Хауэлл внезапно сообразил, что он тоже слепой.

— О, извините! Оно прямо перед вами.

Хауэлл взял слепого под руку, провел по комнате и положил его ладонь на пианино.

Альбинос снял плащ, положил шляпу на верх пианино, сел и громко сыграл обеими руками гамму.

— Ого! Насколько мне кажется, я явился вовремя, не так ли?

Хауэлл рассмеялся.

— Верно. Проигрывающий механизм тоже не работает. Можно его как-нибудь исправить?

Настройщик открыл дверцу, за которой находился механизм, и покопался внутри.

— Посмотрите за инструментом, — попросил он.

Хауэлл заглянул за пианолу и увидел электрический провод. Он просунул руку в щель и подключил его. И в тот же миг призрак Джорджа Гершвина начал, дико фальшивя, наяривать «Оркестр, играй!» Альбинос выключил пианолу.

— Торопились починить, да? Спешка обойдется в двести долларов.

И он рассмеялся.

— Я все оставляю на ваше усмотрение, — сказал Хауэлл.

— Хорошо.

Хауэлл вышел на причал. Впервые за эти дни распогодилось. Деревья отяжелели от затяжного дождя. Когда проглядывало солнце, озеро вспыхивало яркой лазурью. Солнечные лучи согревали лицо Хауэлла. Постепенно, по мере того, как настройщик подтягивал струны, дребезжащие звуки, доносившиеся из окна, сменялись стройными, приятными. Прозвучал случайно взятый аккорд. Хауэлл почувствовал, что с улучшением погоды его настроение тоже улучшается. Казалось, его самого настраивали, точно пианино. Он уже много недель, а может, и месяцев, не чувствовал себя настолько хорошо.

Настраивая пианино, альбинос наигрывал небольшие отрывки — буквально несколько аккордов — мелодии, которую Хауэлл никак не мог уловить. Впрочем, его это и не занимало: он был слишком утомлен. Обрывки мелодии чередовались с другими наигрышами, аккордами и октавами. Через сорок пять минут Хауэлл, задремавший на солнышке, проснулся от стука укладываемых инструментов и щелчка саквояжного замка. Затем альбинос неожиданно взял несколько аккордов и запел высоким, чистым голосом:

Когда песня кончилась, Хауэлл заметил, что по лицу его текут слезы: настолько он был растроган ее красотой и печалью.

— Пианино настроено, — сообщил альбинос.

Хауэлл поднялся со стула и пошел в гостиную. Собака по кличке Рили по-прежнему лежала на спине и тихо посапывала.

— Вы очень хорошо поете и играете, — сказал Хауэлл.

— О, Господь каждому дает свой талант. Мне достался музыкальный. Я играю на гитаре, аккордеоне, мандалине и немного на скрипке. Вам стоит сходить как-нибудь в субботу на танцы в общественный центр. Хотите опробовать инструмент?

Хауэлл сел за пианино и сыграл несколько тактов из «Роскошной жизни».

— Вы любите Дюка Эллингтона? — спросил он.

— О, конечно, — ответил альбинос. — Хотя это мелодия Билли Стрейхорна. Эллингтона и Стрейхорна порой бывает трудно различить. Иногда их мелодии очень перекликаются.

— Вы правы. Скажите, я вас вызывал, да? Видите ли, в последнее время меня подводит память…

Альбинос рассмеялся.

— О нет, не вызывали. Меня послала мама. Она сказала, что пианино вам необходимо.

Теперь Хауэлл понял, почему внешность альбиноса показалась ему знакомой.

— Это ваш брат привез дрова?

Альбинос кивнул.

— Это Брайан. Он немножко… — и покрутил пальцем у виска. — Но он добрый парень. Ему было приятно отвезти вам дрова.

— Он не взял плату. Я хотел…

— О нет, мама не позволит.

— Но тогда я хочу заплатить хотя бы за настройку. Вы же этим зарабатываете на жизнь, да?

— Да, этим и еще игрой на танцах. Ладно… Обычно я беру двадцать долларов.

Хауэлл вложил деньги в руку слепого.

— Извините, я не совсем понимаю, кто такая «мама».

— Моя мать, — альбинос протянул Хауэллу руку. — Я Дермот Келли.

Хауэлл обменялся с ним рукопожатием.

— Рад с вами познакомиться. Дермот. А я Джон Хауэлл. Но как ваша мама узнала про дрова и про пианино? Бо Скалли рассказал обо мне, да?

Дермот Келли взял саквояж и направился к двери. Похоже, провожатый был ему не нужен.

— Мама и Бо Скалли не особенно общаются, — сказал он. — Просто мама знает то, чего не знают другие. В последнее время она, правда, болеет, но иногда еще бывает «ого-го».

Хауэлл прошел с Дермотом к двери.

— Боюсь, я не очень вас понял, но я признателен ей за то, что она послала Брайана и вас. Поблагодарите ее от меня.

— А вы сами скажите ей спасибо, — ответил Дермот. — Она ведь все равно хочет с вами встретиться. Мама говорит, что она давно ждала вас.

По коже Хауэлла побежали мурашки.

— М-м… конечно, я забегу повидать ее, если она будет хорошо себя чувствовать… Вы же говорили, она болеет?

— Да, но когда вы придете, ей станет лучше. Мы живем на холме, вверх от перекрестка, — он показал направление. — Вы там увидите почтовый ящик. Заходите в любое время.

— Спасибо, зайду. Еще раз благодарю за настройку.

— Не стоит благодарности. Рили!

Собака, не переставая сонно посапывать, немедленно поднялась с пола и подбежала к Дермоту, аккуратно огибая мебель. Они вдвоем спустились с крыльца, прошли по короткой тропинке и направились в горку, к шоссе. Дермот шел медленно, но уверенно.

Хауэлл наблюдал за ними. Прежде чем скрыться за деревьями, Дермот Келли помахал ему рукой, словно знал, что Хауэлл смотрит ему вслед. Когда они скрылись из виду, он вернулся в дом, не переставая удивляться странной парочке.

— Надо же! Слепой ведет слепого! — сказал он сам себе вслух.

Едва Хауэлл свернул на перекрестке направо, направляясь в город, он увидел на холме, на обочине шоссе, почтовый ящик семейства Келли. Почему-то Хауэлл не был готов к беседе со старой больной женщиной, которая знала, когда ему нужны дрова, а когда надо настроить пианино. Жаль только, она не догадалась, что он остался без виски и пива, и не прислала кого-нибудь с выпивкой. Оттого Хауэллу и пришлось поехать в город. Он утешал себя тем, что поработает в выходные, наверстает упущенное.

Хауэлл выехал на Мейн-Стрит и нашел место для стоянки. Он решил съесть у Бубы чизбургер и выпить пива. В зале было полно народу.

— Садитесь с Маколифом, — предложил Буба, показав на столик, за которым обедал в одиночестве какой-то мужчина.

— Не возражаете? — спросил Хауэлл, кивая на свободный стул.

— Буду рад компании, — ответил мужчина, протягивая руку. — Энда Маколиф. Все зовут меня Мак. Присаживайтесь.

Маколиф был невысокого роста, вид имел довольно помятый. Хауэлл решил, что ему за сорок. Голубой, в полоску, костюм из немнущейся ткани явно перенес уже немало стирок.

Хауэлл представился.

— Что это у вас? — поинтересовался он содержимым тарелки соседа.

— Фаршированные кабачки, — ответил тот. — Не хуже свиной отбивной. И уж гораздо лучше, чем чертов бифштекс из цыпленка. На самом деле, — громко продолжил он, покосившись в сторону приближающегося Бубы, — мы точно не знаем, из чьего мяса готовится этот цыплячий бифштекс. Но это явно не цыпленок и уж конечно не бифштекс.

— Мак, — предупредил Буба, — прекрати ругать мою кухню. Ты же ешь здесь практически каждый день!

Маколиф кивнул и сказал Хауэллу:

— Буба приехал из Техаса, и это частично объясняет особенности его характера, однако вовсе не объясняет происхождение цыплячьих отбивных… как впрочем, и некоторых экзотических блюд, привезенных с Дикого Запада и время от времени украшающих меню.

Маколиф произносил слова врастяжку, как большинство здешних жителей, однако интонации у него были своеобразные.

Хауэлл заказал чизбургер и пиво.

— Удачный выбор, — одобрил Маколиф. — Даже Буба не в силах испортить чизбургер. Что привело вас в наши края, мистер Хауэлл? Я знаком, конечно, с вашими журналистскими трудами.

Хауэлл повторил ставшее уже стандартным объяснение, которое все, похоже, воспринимали довольно скептически. Почему-то никто не желал верить, что он приехал на озеро Сазерленд работать над книгой.

— Энда… Это ирландское имя?

— Конечно. А Маколиф — ирландская фамилия.

— По-моему, для Джорджии здесь многовато ирландских имен.